Илья Ильф, Евгений Петров. Книга 1 - Ильф Илья Арнольдович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Снег на голову
Бытовая картинка
Рабочие жалуются на непорядки в амбулаториях.
Из писем рабкораБывает и такой снег на голову, что болит у рабочего зуб.
Ветром надуло. А может быть, просто испортился.
Не стану хвалиться, но боль держалась такая, будто мне петухи десну клюют. Так что в голове шум и невыносимое кукареку.
Про девицу в амбулаторной приемной я ничего не говорю.
Есть там такая, в малиновой кофте. Она записки пишет. Пусть пишет. А у меня зуб. Мне рвать надо. Я прямо в кабинет.
Сижу я в кабинете, уже закрыл глаза и навеки простился с семейством. А врач вдруг кладет орудие — клещи на полку и говорит:
— Напрасно вы рот открыли. Закройте. Я вам ничего драть не могу.
— Почему?
— Больных мало.
— Как мало? А я ж кто такой? Меня вам мало?
Оглядываюсь и вижу, что сижу на какой‐то чепухе. Не зубное кресло, а просто стул, обыкновенный кусок дерева.
— Тут нужен специально больной, чтобы держал его за спинку.
— Пусть, — говорю, — малиновая девица держит.
— Невозможно. Она у нас нервная и от одного вашего вида может в истерику впасть.
Сижу. Но тут пришел один, пломба у него, слава тебе, вывалилась.
Он хватает стул и держит его изо всей силы. Я открыл рот и кричу:
— Дергайте!
— Чего вы кричите? — изумляется врач. — Ничего я драть не могу. Мне еще один больной нужен.
— Зачем? — спрашиваю я. — Зачем вы меня мучите? У меня во рту вместо зуба пожар!
— А кто лампу будет держать? — спрашивает хладнокровный врач. — Нет у нас правильного зубного кресла и — никаких гвоздей.
Наконец приходит еще один парень с побитыми зубами.
Он светит, врач дерет, малиновая девица от моих криков катается на полу, а парень с пломбой пыхтит и держится за стул, как утопленник.
Выдрали…
Бывает же такой снег на голову, что у рабочего болит зуб!
1924Вечер в милиции
В отделении милиции часы бьют шесть. Камеру предварительного заключения уже украшают собою трое преждевременно упившихся граждан, но самое главное — еще впереди.
Пока дежурный возится с двумя необычайно печальными китайцами. Вчера они приехали в Москву из Семиреченской области и сразу заблудились. Дежурный пытается узнать, где они остановились, но китайцы от печали не могут выговорить ни слова; кстати, они не знают русского языка, а дежурный не знает китайского. Положение безвыходное, и китайцы уходят.
На смену им появляется буфетчик из управления гостиницами.
— Ровно девять лет живу у вас, — гудит он, — и никогда ни одного подобного случая.
— В чем дело?
— Прошу вас, любезный товарищ начальник, снять штраф. — А вы дебоша не устраивайте в пивной…
А этом месте беседы за дверьми раздается великолепный рев, и дворники вносят здоровенного детину. Он пьян настолько, что может только плакать. Горько рыдающего, его водворяют в камеру, а отобранным на ночь вещам составляют опись.
— Денег 4 р. 6 к. Цепочка желтого металла. Старый кожаный черный бумажник. Больше ничего.
Утром, когда пьяный проспится, ему отдают его вещи. Оставлять при нем опасно — товарищи по камере очистят.
— А ты чего сидишь?
Беспризорный, засевший на подоконнике, мрачно отвечает:
— Со всех парадных гонят. Мне холодно.
— Ну, и здесь тоже нельзя.
Беспризорный угрюмо помалкивает.
Привели шинкаря. Он неохотно вытаскивает из кармана полбутылки хлебного вина.
— Еще вынимай!
Ставит на стол еще бутылку.
— Этот продавал, — говорит постовой, — а вот этот покупал. Два с полтиной бутылка.
Пишется протокол. Утренних пьяных после протрезвления выпускают. Они страшно кряхтят.
— Вязали меня? — спрашивает один из них.
— Вязали!
— Так я и знал! — горестно отмечает пьяный. — Удавить меня надо!
<1923/24>Принцметалл
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Петровка всем своим видом хочет доказать, что революции не было. Что если она даже была, то ее больше не будет. Оттого эта улица так пыжится. Оттого так перемараны там пудрой дамские лица. Оттого эта улица пахнет, как будто ее облили духами из целой пожарной бочки. Оттого магазинные витрины доверху напичканы шелком всех карамельных цветов и шелком всех возможных на земле фасонов кальсон.
Петровка отчаянно отрицает семь прошедших революционных лет, отрицает Красную Пресню, взятие Перекопа и власть рабочих мускулов.
На этой улице я увидел своего старого знакомого, Принцметалла. Он был на своем месте. Петровка была ему по плечу. Он плавал по ней, как рыба плавает по вкусной воде, и сверкал поддельным котиком своей вызывающей шубы.
Он свалился на мое плечо и даже поплакал от удовольствия. — Когда вы сюда приехали?
— Когда? — протянул он. — Когда? Когда все сюда приехали, тогда и я сюда приехал.
Для меня так и осталось неясным, когда он приехал. Впрочем, не раньше двадцать первого года. Потому что в двадцатом году он жил в Одессе, и я даже знаю, что он там делал.
Одной рукой он перетаскивал ведром спирт к себе на кухню, а другой звонил в только что образовавшийся ревком, сообщая о малосознательном населении, которое грабит оставленный в этом доме добровольцами спирт.
Сухопарые студенты уволокли остатки спирта, а Принц— металл в воздаяние своей революционной заслуги (спасение спирта) сам назначил себя председателем домкома с диктаторскими полномочиями.
Остальное сделалось как‐то само собой. У Принцметалла появилась груда продовольственных карточек и столько подсолнечного масла, что сам Опродкомгуб подыхал от зависти.
Принцметалл не дал моим воспоминаниям развиться. Он схватил меня за руку и увлек в маленькое кафе с полосатыми стенками. Он накачивал меня кофе, давился от смеха и говорил очень громко. Он стучал языком по моему лицу, как нагайкой.
— Христофоров! — говорил он, втаскивая мою голову под столик, чтобы я мог лучше рассмотреть его ботинки. — Лучший сапожник в Москве. Могли ли вы подумать, что Принцметалл…
— Нет, не мог!
— Калош я не ношу! Дешевое удовольствие! Калоши носит в Москве только один человек — Михаил Булгаков.
Принцметалл явно врал. Я пробовал возразить. Но он не допустил меня до этого. Он расстегнул пальто, отогнул ривьеры своего пиджака и блеснул присосавшейся там, почему‐то дамской и совершенно уже нелепой по величие, пылающей бриллиантовой брошью.
— Маленькие сбережения Принцметалла… Почему она вколота именно здесь? Маленькая хитрость Принцметалла… Опасно-о дома держать! А носить эту штуку «на улицу», чтобы все видели?.. Это неудобно. Еще подумают, что у меня на груди пожар.
Потом он размахивал руками и голосил о своих успехах. Цифры вылетали из его рта, огромные, как птичьи стаи, и во рту же колесом вертелось слово — «червонец».
— Могли ли вы подумать…
— Нет, не мог! Но откуда все это?
Принцметалл развел глаза по сторонам, положил подбородок на самый мрамор столика, заскромничал, поломался и, наконец, вывалил секрет своего богатства.
— Я гений! — сказал он просто.
Это была просто наглость. А по лицу Принцметалла катились счастливые волны.
— Тише! — шепнул он. — Я гений борьбы с детской беспризорностью.
Я отвалился на спинку стула. Я был совершенно сбит с толку. К тому же лучи, которые тянулись ко мне от брошки Принцметалла, резали глаза.
— Спрячьте вашу драгоценную подкову, — сказал я, — и рассказывайте.
Принцметалл говорил час.
— Посмотрите в окно! Что, по‐вашему, думает эта дуреха в обезьяньем меху? Она ни о чем не думает. Она живет с того, что ее муж грабит какое‐то учреждение. Как это грубо! Через месяц ее муж получит свой кусок «строгой изоляции», а она сама стает такая же обезьяна, как ее мех. Зачем красть, когда можно заработать. Ну, до свиданья. Не забудьте посмотреть на мою раоту.
