Федька-Зуек — Пират Ее Величества - Т. Креве оф Барнстейпл

Как только английский берег скрылся из виду — Дрейк назначил место рандеву — на случай, если погода разъединит корабли. Мыс Могадор, что в южном Марокко. Ветер был попутный в первые дни плавания, ровный и сильный — и утром в Рождество, 25 декабря все пять кораблей подошли к Могадору…

У входа в прекрасную гавань был расположен остров, к которому и причалили англичане. До материка была одна миля.

— Сочельник были в море, так что праздновать будем нынешним вечером, — распорядился Дрейк. И тут на материковом берегу замигали огни, и на острове появились люди в белых свободных одеяниях до земли. Они что-то выкрикивали низкими, не арабскими голосами.

— Знать бы, что они кричат. Возможно, «убирайтесь с нашей земли!» — озабоченно сказал Дрейк.

— Нет-нет, мистер Фрэнсис. Они кричат, что хотели бы побывать на наших кораблях, — уверенно отозвался Федор.

— Ах да, я ж и забыл, что у меня под боком Главный Драгоман! — еще озабоченно и даже досадливо вскричал флагман экспедиции. — Только не говори, пожалуйста, что эти джентльмены изъясняются по-турецки: не поверю.

— Да нет, зачем же? Они на каком-то из берберских наречий, а этот язык я немножко знаю.

—: Откуда? Ты ж тут не был. Или был? — уже готовый поверить всему, сказал Дрейк.

— Здесь не был, но в Салехе — это тоже на Атлантическом побережье Марокко — случалось пару раз.

— Гм. Малыш, ты часто оказываешься полезен. Молодец! — одобрительно сказал Дрейк. — Пожалуй, я окончательно отберу тебя у Тома и переведу на «Пеликан». Ты объяснишься с этими… берберами? Так?

— Скорее всего, тамазигт. Или кто еще может быть в этих краях? Рифы — нет. Шлех? — поддразнил Федор. — Попробую.

— Тьфу, черт! Та-ма… Как дальше?

— Зигт.

— Это определенно тот язык, на котором в аду изъясняются. Эй! Спустить вельбот и пригласить двоих! Тэд — в шлюпку!

Спустили остроносый восьмивесельный вельбот. Федору редко удавалось прокатиться на этой стремительной посудине с одинаковыми оконечностями спереди и сзади. Вельбот шел красиво и, казалось, со свистом рассекая воздух…

Вот вельбот ткнулся в темно-красный песок берега. Федор выскочил и, повернувшись на восток-юго-восток, в сторону Мекки, приветствовал хозяев берега по-арабски и поклонился, черпая воздух сложенными лодочкой ладонями. Марокканцы явно обрадовались тому, что белый человек приветствует их по их обычаю и даже точно знает, куда надлежит лицом оборотиться. Федор разглядывал их и дивился: среди здешних туземцев попадались и белые, ну, во всяком случае, светлокожие, люди с большими бородами и точеными, тонкими лицами, похожие не на африканцев, а скорее на северных испанцев или балканских славян. И рядом стояли чистые негры. И все оттенки переходов меж этими двумя крайностями. И был толстоносый смуглый жирный мужчина турецкого вполне вида. Федор попробовал заговорить с ним по-турецки — тот неуверенно ответил. Короче, кончилось тем, что Федор остался на берегу в заложниках, а двое берберов отправились на «Пеликан».

Федора накормили ореховой халвой, диковинным блюдом из дробленого пшеничного зерна на меду со сливками из козьего молока, напоили мятным отваром и замучили расспросами: откуда он знает мусульманские обычаи, один ли он на корабле такой, и восточные языки все ли знает или только арабский, турецкий и все… Потом пришли еще люди, принесли еще лакомства — и покуда два бербера объедались на борту «Пеликана», Федор, как в Турции, ел халву ореховую, и кунжутную («тахинную», как ее здесь называют), и мучную, лапшой нарезанную, и самую изо всех вкуснейшую — белую вязкую с орехами. И пил шербет шести сортов… Когда двое берберов воротились на остров — Федор все еще пировал. Его нагрузили подарками, среди которых главное место занимал мешок липких фиников. Федор объяснил берберам, что нужно англичанам, англичанам — что нужно берберам — и развернулась торговля. Через сутки берберы привели караван одногорбых верблюдов с товарами. Один из верблюдов был нагружен вьюком втрое меньшим, чем остальные. Дрейк это заметил и спросил (через Федора, разумеется), в связи с чем это. Вместо ответа погонщик с напарником сгрузили вьюк с красавца, погонщик сел на него, принял от товарищей копье с устрашающего вида наконечником, более всего похожим на мексиканский тесак — «мачете», и, гикнув, метнул копье в пустынную степь. И поскакал во весь опор вдогонку. Оставалось непостижимой загадкой, как он умудряется сидеть красиво и с достоинством на бешено скачущем верблюде, горб которого на скаку закидывался то на один, то на другой бок. Очень быстро погонщик домчал до места, где копье вонзилось в землю, на бегу верблюд согнул колени так, что всадник смог схватить копье и метнуть в сторону англичан. Те окаменели. Но через миг боцман Хиксон крикнул: «Пройдет левее!» — и тут копье вонзилось в землю ярдах в десяти от крайнего из англичан. Погонщик подскакал и, соскакивая, краткими фразами, а чаще отдельными словами, объяснил:

— Мехари. Боевой верблюд. Скакун. Не под вьюк. Нарочно показать. Пощупай жилу: его сердце спокойно! Лучше лошади.

Берберы держались с достоинством, которое утратили лишь единожды: когда Элис Хиксон выудил из своей боцманской заначки грот, порванный штормом в ноябре. Берберы просто всполошились. Как оказалось, они никогда прежде такого количества парусины в продаже не видели. А она же в жару холодит!

Когда запасливый Том Муни попробовал сушеных фиников, он заявил, что этой вкуснятины надо по полмешка на нос всем, а ему лично мешок, не менее. И — непонятно было даже, где он их прятал на крошечном «Бенедикте», — распорядился нести с судна на берег… весь комплект запасных парусов! Дрейк хотел урезонить старину Тома: мол, гляди, шторма еще будут, а запасных парусов я тебе не рожу! Но Муни, ухмыльнувшись, объявил:

— А я и не попрошу. У меня, кроме этого, еще два полных комплекта остаются. Вот! — и задрал к небу коротенькую седую бороденку.

Берберы же давали по мешку фиников за локоть парусины.

Второй товар, вызвавший, хотя и в меньшей степени, ажиотаж у туземцев, была синяя вуаль, которую брали вообще-то для защиты от москитов и прочих кровососов при предстоящих стоянках в тропиках. Показали ее берберам случайно — лежала в трюме поверх чего-то более существенного. Но их седобородый предводитель — шейх Абенхагир ибн Юсуф ибн Муса — как увидел вуаль, так вцепился в нее трясущейся рукою и спросил: «За это чего хочешь?» Федор, с натугой исполняющий обязанности толмача (все же арабский он знал плоховато, а берберский вовсе едва-едва), разобрал, что люди из свиты шейха галдели: «Синяя! Какая красивая! Совсем, по-настоящему, синяя!»