Внутренний мир снаружи: Теория объектных отношений и психодрама - Пол Холмс

В начале июня она приступила к «лечению разговором» с величайшей энергией. В последний день (с помощью перестановки в комнате, осуществленной гак, что она стала напоминать комнату больного отца) Анна воспроизвела вселяющие ужас галлюцинации, которые помогли выявить корень всей ее болезни».

«Исследования истерии», (Freud and Breuer, 1895:83).

Быть может, это был самый первый отчет об использовании психодраматического метода? Во время сеанса лечения Брейер вме–сте с Анной ясно воссоздали комнату больного, в которой пациентка переживала свои страдания, ухаживая за умирающим отцом. По–видимому, драматическое действие стало последней стадией ее лечения, которое привело к успеху, и впоследствии она «наслаждалась совершенным здоровьем».

В более поздних исследованиях высказывалось предположение, что Анне О., вопреки утверждениям Фрейда и Брейера, не удалось прожить остаток своей жизни без психологических трудностей (Wood, 1990). Тем не менее, вряд ли можно полагать, что отсутствие полного излечения тяжелого пациента сводит на нет всю раннюю и в высшей степени творческую работу Фрейда, ведь именно лечение Анны О. привело к созданию психоанализа.

Однако все было не так просто, поскольку, как описывал Фрейд, у молодой мисс О. развилось значительное эротическое влечение к своему врачу, Брейеру (отчеты об этом не приводятся в исходных записях Фрейда и Брейера). Ее чувства к Брейеру, вероятно, повторяли или замещали те чувства, которые она испытывала к покойному отцу.

Эта ситуация для доктора Брейера (который, по–видимому, принимал проявления чувств Анны за чистую монету) оказалась настолько тяжелой, что он навсегда отказался от терапевтической работы (Stafford–dark, 1965), придя к выводу, что метод был неэтичен для практикующего врача (Hinshelwood, 1989). В 1908 году Брейер писал о психоанализе: «Что касается лично меня, с этого момента я никогда больше не вел активной работы с людьми» (предисловие ко второму изданию «Исследования истерии», P. F.L., 3:49).

Интересно описание этих событий Джейкобом Морено, которое демонстрирует его понимание первой психоаналитической литературы.

«Это было отыгрывание чувств пациентки к доктору Брейеру, Брейера к пациентке, жены Брейера к нему самому, Брейера к Фрейду и, наконец, Фрейда к самому Брейеру в целом ряде сцен, которые могли бы быть с легкостью воплощены на психодраматической сессии; это было больше, чем обычный перенос. Происходящее было «переведено» за пределы терапевтической ситуации в саму жизнь, порождая порочную цепь, включающую в себя четырех людей. Пациентка потеряла своего аналитика (Брейера), Фрейд потерял друга, а психоанализ лишился своего первого вождя. Единственной, кто, быть может, приобрел что–то, была фрау Брейер: она была вознаграждена рождением ребенка».

(Moreno, 1959:93)

Фрейд наблюдал подобные тенденции во время работы с истерическими пациентами в своем кабинете для консультирования. Он отмечал:

«Пациент пугается, обнаруживая, что переносит на фигуру врача мучающие его идеи, которые возникают в контексте анализа. Это довольно распространенное, а для некоторых случаев анализа, несомненно, регулярное явление. Перенос на врача происходит вследствие ложной связи (connexion)».

(Freud and Breuer, 1895:390)

Это было первое использование слова «перенос» в подобном контексте. Позднее Фрейд спрашивал:

«Что такое переносы? Это новые копии или факсимиле[7] импульсов и фантазий, которые возникают и осознаются в процессе анализа. Но они имеют особенности, типичные для своего вида, поскольку замещают какую–то ранее значимую личность на личность врача. Говоря иными словами, оживает вся последовательность психологических переживаний, но не как принадлежащая к прошлому, а как приложенная к фигуре врача в настоящий момент. Некоторые из этих переносов имеют содержание, отличное от содержания модели во всем, за исключением замещения. Следовательно, это — если сохранить ту же метафору — сравнительно новые впечатления и отпечатки. Другие построены более оригинально; их содержимое подверглось сдерживающему воздействию… путем искусного использования преимуществ некоторых реальных особенностей личности врача или обстоятельств и присоединения их к тому, что было. Таким образом, это будут уже не новые впечатления, но исправленные копии».

(Фрагмент анализа случая истерии; Freud, 1905а: 157–8)

Сначала Фрейд видел в реакциях переноса серьезное препятствие процессу лечения, которое следует преодолеть, прежде чем продолжать терапевтическую работу. Это вполне естественно, ведь феномен переноса оказал такое сильное воздействие на работу Йозефа Брейера с Анной О., что чуть не разрушил его семейные узы и в конце концов заставил прекратить терапевтическую работу с истерическими пациентами. Переносы действительно обладали могучей силой.

К 1909 году Фрейд открыл, что анализ трансферентных чувств, переживаемых пациентом по отношению к терапевту, далеких от того, чтобы помешать лечению, может играть «решающую роль в возникновении осознания (convictions) не только у пациента, но и у врача». Таким образом, в процессе анализа пациент получал помощь в выражении своего внутреннего мира, созданного в прошлом, который вызвал у него затруднения в настоящем. Поскольку техники и теория психоанализа развивались, анализ переносов между пациентом и терапевтом стал решающим аспектом лечебного процесса.

«[Трансфер], наполненный любовью или враждебностью, казавшийся в любом случае величайшей угрозой для лечения, становится его лучшим инструментом, с помощью которого появляется возможность открыть самые потайные отделы психической жизни».

(«Введение в психоанализ. Лекции»; Freud, 1916–17:151)

Несомненно:

«Развитие техники психоанализа было определено главным образом эволюцией наших познаний о природе переноса».

(«Техника и практика психоанализа»; Greenson, 1967:151)

Некоторые психоаналитики, в частности представители кляйнианской школы, связывают с переносом каждую свободную ассоциацию (вербальную и невербальную), полученную от пациента в кабинете для консультирования (Hinshelwood, 1989:466). Подход, который развивала Мелани Кляйн, заключался в следующем утверждении: то, что проявляется в психоаналитических отношениях, в большинстве случаев представляет собой повторение опыта ранних лет жизни. Кляйнианцы не придают большого значения сообщениям о повседневной жизни пациента, концентрируя свои усилия по интерпретации на всем, что происходит в терапевтических взаимоотношениях (Seagal, 1964).

Другие психоаналитики уделяют гораздо больше внимания повседневной реальности своих пациентов, продолжая использовать термин «перенос» для описания всего богатства реакций пациента, проявляемых в терапевтическом кабинете (см. Racker, 1968:133)[8].

Перенос и повседневная жизнь

Тем не менее, Джордж говорил не о чувствах и мыслях, которые появлялись у него по отношению к терапевту, а о затруднениях, которые он испытывал с коллегами по работе в реальном мире. Разумно ли приравнять его проблемы с боссом к феномену переноса, описанного впервые Брейером и Фрейдом?

Психоаналитики расходятся во мнениях по поводу того, что можно называть переносом. Некоторые из них придерживаются весьма узкой точки зрения, полагая, что этот термин может быть применен только к переживаниям, возникающим у пациента в терапевтическом кабинете. В то время как другие принимают гораздо более широкое определение, признавая, что этот феномен намного более общий и наблюдается во многих ситуациях и обстоятельствах в реальной жизни за пределами консультативного кабинета. Американский психоаналитик Ральф Гринсон писал:

«Перенос происходит в анализе и вне анализа, у невротиков, психотиков и у здоровых людей. Все человеческие отношения содержат смесь реалистических и трансферентных реакций».

(1967:152)

«[Перенос — это] переживания чувств, влечений, отношений, фантазий и защит по отношению к кому–либо в настоящем, которые не приносят этому человеку пользы, но являются повторением реакций, изначально имеющих отношение к значимым людям из раннего детства, бессознательно перемещенных на фигуры из настоящего».

(1967:171)

К этому списку «чувств, влечений, отношений, фантазий и защит» я бы добавил «и поведение», потому что оно часто демонстрирует те страхи, надежды и фантазии, которые один человек испытывает по отношению к другому. Наши внутренние миры наполнены разными вещами, большинство которых мы обычно храним в тайне от всего мира и, конечно, временами от самих себя. Кто знает, какими мыслями и желаниями наполнен (сознательно или бессознательно) разум человека, сидящего в автобусе номер 24, ползущего по дороге в Пимлико? Лишь когда фантазии становятся действиями (воплощенными в слова, поступки или едва различимые манипуляции), индивидуальный внутренний мир человека начинает воздействовать на все, что его окружает.