Свобода, жизнь и сознание. - Юрий Низовцев

Таким образом, следуя логике Маркса, мы тут же попадаем в тупик.

Если рассмотреть тезис «свобода есть познанная необходимость» с другой стороны, то из него видно, что познание необходимости производится ничем иным как сознанием человека, то есть без сознания познание необходимости, порядка, бытия невозможно. Свобода не может взяться из необходимости. Значит, она находится в сознании. В частности, для животных, хотя они и действуют в рамках необходимости, свободы не существует, поскольку они осознать себя и воздействовать на этой основе на мир не могут. Получается, по Марксу, что если свобода человека из сознания перетекает в необходимость, то человек, хоть и зная что она есть и даже пользуясь ею, полностью попадает под власть необходимости и неважно, что он знает про существование свободы. Таким образом, марксизм уподобляет человека животному, точно также находящемуся под властью необходимости, не ведая того.

Отсюда следует, что осуществление свободы в соответствии с программой Маркса невозможно: ограничения первичного, как он сам считает, бытия этому препятствуют. А бытие никуда деться не может, как его не преобразовывай.

За человека в данном случае заступилась не «марксистская», а реальная свобода сознания, разрушив все ложные построения марксизма в немалой степени. Она не позволила терпеть людям бессмысленное насилие над собой, поскольку марксисты ради «великих» целей, действительно, вели себя с ними в соответствии со своей логикой, как с животными. Особенно ярко это проявилось в России, Китае, Камбодже.

Чтобы хоть как-то сгладить фактический детерминизм марксизма, последователи Маркса провозгласили свободой возможность выбора человеком того или другого со знанием дела. То, что это непосредственного отношения к свободе не имеет, мы показали выше. Вообще говоря, даже лягушка может выбрать себе со «знанием дела» водоем получше.

Тем не менее, марксизм проявил себя отлично в критике буржуазного общества, показав все его многочисленные недостатки.

Однако, как показала практика, различные социалистические модели хозяйствования по рецептам Маркса и его последователей не смогли конкурировать с жестко-конкурентным капиталистическим способом производства.

Результатом противоборства капитализма и социализма стала победа растратного и зверского капитализма, паразитирующего не только на своих гражданах, но и на народах всех слаборазвитых стран. Это соревнование также показало, что свободы человека, как ее понимает обыденное сознание, то есть свободы гражданина на собственное волеизъявление, ни тут, ни там фактически не существовало. Да и сейчас путы общественного устройства в любой стране, как правило, не дают обычному гражданину действовать так, как он действительно хочет, принуждая его так или иначе продавать свой труд, сводя человека к товару во все более разбухающем обществе потребления, которое должно непрерывно расти, во избежание гибели. Но бесконечный рост невозможен и конец подобного образования неизбежен.

Человеческая цивилизация приходит к своему естественному краху, если процесс реализации работы состояния свободы сознания на практике тормозится без перспектив прорыва вперед.

В современном обществе победившего капитализма и крайней степени потребительского отношения к жизни с безмерным расширением чуждых человеку интересов крупных монополий отчуждение работника от продуктов его труда, от самого смысла деятельности, поскольку он ничего не решает и не планирует, как на это справедливо указывали Маркс, а до него Гоббс, Гельвеций, Руссо и другие философы, должно, на наш взгляд. неизбежно привести к краху всего общества, цивилизации.

Маркс четко показал, что в подобных условиях человек труда только вне труда чувствует себя человеком, а когда он работает, то он находится не у себя. Этот принудительный труд не удовлетворяет его потребность в труде. Подобное отчуждение отвращает человека от труда, который, собственно, должен составлять смысл его жизни. И социализм тут, как полагал Фромм, не поможет, поскольку на самом деле при социализме индивидуальный или корпоративный собственник заменяется государственным или коллективным, а человек так же остается отчужденным от труда.

И социализм действительно не помог, оказавшись повсеместно в недавнем прошлом более жестоким для масс людей, чем даже капитализм, поскольку следовал ложным идеям и пытался любыми средствами претворить их в жизнь, реально уничтожая людей.

Развитие сознания в подобных условиях фактически прекращается, так как человек лишается свободы как в мыслях, вследствие соответствующей пропаганды, так и в действиях, вследствие отчуждения от труда. [26]

Кьеркегор С.

У Кьеркегора нет цельного понятия свободы, и он не думал о ее предназначении, но он интуитивно отметил целый ряд ее черт, которые весьма близки к предлагаемой нами концепции свободы.

Он писал: «Никто не свободен от отчаяния; нет никого, в ком глубоко внутри не пребывало бы беспокойство, тревога, дисгармония, страх перед чем-то неизведанным или перед чем он не осмеливается даже узнать, – страх перед чем-то внутренним или же страх перед самим собой». «Тревогу можно понять только в ее связи со свободой человека».

То, что Кьеркегор называет беспокойством, тревогой, на самом деле, есть всегдашняя неудовлетворенность сознания собой, из которой действительно произрастает человеческая свобода в жизни. Все стремления сознания проистекают из его неудовлетворенности, которая может проявляться по-разному, в том числе при трудностях реализации стремлений она может выражаться и в страхе, и в отчаянии. И тут Кьеркегор совершенно прав. Здесь же Кьеркегор совершенно справедливо подметил и то, что свобода находится не вовне, а является внутренним состоянием человека.

Любопытно, что Кьеркегор, в отличие от большинства известных мыслителей отлично понимал двойственную природу человека: «Если бы человек был зверем или ангелом, он бы не мог испытывать тревогу. Но, являясь синтезом того и другого, он способен ощущать тревогу, и чем полнее его тревога, тем более велик этот человек. Это утверждение было бы неверным, если бы, как принято думать, тревога относилась к чему-то внешнему, к тому, что лежит за пределами человека, но в действительности человек сам создает тревогу».

Поэтому он так кратко формулирует понятие свободы: «Свобода – это диалектика возможного и необходимого».

Действительно, человеческая душа, проявляясь в сознании, требует нового, изменений, обновления, а животное начало человека более склонно к сытому и благополучному существованию. Поэтому в самом человеке все время идет борьба между животным началом и сознанием – отсюда и тревога. У обывателя пересиливает стремление к спокойной жизни с временной утерей свободы, у остальных людей пересиливает жажда хоть каких-то изменений, то есть свобода сознания.

Человек в своих стремлениях должен не просто вращать мысли в голове, а действовать на основе того, что вокруг него. Поэтому Кьеркегор и говорит и диалектике возможного и необходимого.

Выражение Кьеркегора: «Человек – это синтез бесконечного и конечного, временного и вечного, свободы и необходимости.» отражает, на наш взгляд, интуитивное понимание им того, что в человеке есть и нечто вечное, бессмертное (душа) и краткость жизни живого существа в противоречивом, убийственном мире, сквозь который надо прорываться, если ты не хочешь провести свою жизнь в пыльном углу. Для этого у тебя и есть душа, а вместе с ней свобода, разрывающая все путы и условности бытия. [27, 28]

Таким образом, Кьеркегор, наряду с Лейбницем и античными мыслителями довольно близко подошел к пониманию свободы, но все же античные мыслители были наиболее близки к этому пониманию, поскольку они прямо указывали на необходимость самостоятельного движения души (Платон).

Бергсон А.

Бергсон утверждает: «Наши восприятия, ощущения, эмоции, идеи предстают нам в двойной форме: в ясной, точной, но безличной – и в смутной, бесконечно подвижной и невыразимой, ибо язык не в состоянии ее охватить, не остановив ее, не приспособив ее к своей обычной сфере и привычным формам… ощущения и вкусы предстают мне в виде вещей, как только я их изолирую и даю им названия».

Эта мысль отчасти характеризует подход Бергсона к реальности, в качестве которой он утверждает жизнь, считая материю и дух, взятыми самими по себе, продуктами распада жизни.

«Жизнь, – утверждает он, – может быть постигнута только с помощью интуиции, которая, являясь своего рода симпатией, непосредственно проникает в предмет, сливаясь с его индивидуальной и невыразимой природой: здесь нет противостояния субъекта и объекта, это – постижение жизнью самой себя».

Подобный подход, естественно, должен отразить и отношение Бергсона к свободе. Поскольку жизнь в значительной степени процесс неупорядоченный, постольку и понимание свободы Бергсона должно быть ближе к воле. И действительно, она напоминает волю в представлении Шопенгауэра.