Императоры Иллюзий - Сергей Лукьяненко

Кей вышел быстро, не дав Томми шанса ответить.

Часть вторая. Ванда Каховски.

1.

– Вселенной неведомо понятие добра и зла. Беря за точку отсчета мораль иных рас, или, даже, различных социальных групп людей, мы получим результаты столь разные, что критерии будут утрачены полностью. Этично ли уничтожение слабых индивидуумов? Да, с точки зрения булрати или общества Кииты. Этично ли уничтожение потенциально разумных инопланетных видов? Да, с точки зрения всех рас, кроме Алкари и Псилона.

Мы встали перед проблемой общей морали с того момента, как человечество начало галактическую экспансию и утратило единство. Ни церковь Единой Воли – в силу своей синтетичности, ни власть Императора – в силу неизбежной гибкости правления, не способны дать людям коллективные моральные ценности. Самым печальным является то, что любая попытка ввести в социум единую этическую систему явится причиной его развала – так как изменения в психологии жителей разных планет зашли слишком далеко…

Кей, откинувшись в кресле, слушал негромкий голос корабля. Хорошо поставленный, и не несущий ни капли эмоций. Когда в рубку вошел Томми, он лишь мимоходом посмотрел на него.

– Идеальным решением проблемы морали явилось бы такое общество, где каждый индивидуум станет абсолютно независимым от других, и сможет действовать в соответствии со своими представлениями о добре и зле. Подобный мир был бы, вероятно, чудовищен с точки зрения любого внешнего наблюдателя. К счастью это невозможно – так как потребует, по сути, создания миллиардов Вселенных – для каждого разумного организма.

Нынешнее положение дел облегчается разнообразием социальных структур и развитием межзвездных перевозок. Любой трудоспособный человек способен оплатить перелет в импонирующий ему мир. Закон Империи о свободе миграции, один из немногих реально действующих, дает ему юридическое право на такой поступок. Однако сам факт существования выбраковочных коммисий на Киите или традиция ранних браков на Культхосе выглядят аморальными с точки зрения других колоний, порождая напряжение и конфликты, подобные Таурийско-Ротанскому противостоянию. Еще более сложная ситуация возникает в тех случаях, когда в конфликт вступают иные расы. Трагедия Хаарана, закончившаяся чудовищной по масштабам и жестокости бойней беззащитных граждан Империи, поставила этот вопрос со всей очевидностью.

Остается признать – если какое-то чудо не даст людям – а в идеале и чужим, универсальных законов этики, рост напряженности будет продолжаться. Пройдут десятки или сотни лет – и социальный антагонизм колоний разорвет Империю.

Отбросив детали могу сказать – я веду речь о пришествии Бога. Только сверхсила, непостижимая для понимания, способна стать тем авторитетом, перед которым склонится человеческий индивидуализм. Замена понятия «Бог» понятием «Воля» стала отражением нашей разобщенности. Пора вернуться к истокам – и почувствовать страх перед небом.

Дач засмеялся. Сказал, обращаясь к Томми:

– Страх перед небом – это правильно. Это полезно.

– Что ты слушал?

– Ярлык! – скомандовал Кей.

– Академик Имперского института социальных проблем Николай Левин. Статья в «Ежедневном Имперском Дайджесте» от семнадцатого мая пятьсот шестидесятого года. Последующие публикации…

– Хватит. Забавно, Томми? Среди бульварной мути в ежедневнике проскакивает статья на социальные темы. А потом дублируется две сотни раз по всей Империи.

– Кертис?

– Да. Твой отец готовит почву для Линии Грез. Еще пара месяцев, и он объявит, что проблемы Империи решены. Можно получить свой мир… под свою мораль.

– Ясно. Дач, а ты сам совсем не хочешь Линии Грез?

Кей заколебался.

– Хочу. Только идиот может отказываться от исполнения желаний. Но это слишком большой подарок для чужих – уйти из Вселенной… я бы все время вспоминал наш мир, который остался за спиной.

– Я тоже.

– Врешь ведь, – равнодушно сказал Кей. – У тебя нет никаких чувств к реальности – ни любви, ни ненависти. Ты пошел со мной, а ни с Кертисом только потому, что роль копии клона слишком уж незавидная. Даже Артур, воспитанный Кертисом как сын, ничего по сути не значит. Ты был бы еще более беспомощен. Так, ходячая ошибка, напоминание о давней неудаче.

– Ну и что? Все равно мне жилось бы куда лучше, чем под твоим присмотром.

– Конечно. Но ты ведь пошел со мной.

– Пошел…

Дач засмеялся:

– Я даже знаю, почему, хоть ты и напускаешь тумана. Ты завидуешь Ван Кертису, и надеешься, помешав его планам, стать с ним наравне. Потом войти с ним в долю. Не как Артур – помощник поневоле, пародия на сына, а как полноценный партнер, брат. Если бы я решил уничтожить Ван Кертиса – ты бы меня попытался убить. Дело знакомое, и по твоему мнению – нехитрое.

Томми молчал. Дач протянул руку, потрепал его по плечу.

– Не рассчитывай на это, мальчик. Еще никто не убивал меня дважды.

– Если ты так думаешь, то тебе следовало меня убить, – зло сказал Томми. – Или продать в какой-нибудь публичный дом Джиенаха.

– Зачем? Навар небольшой, а компаньона я потерял бы, – Кей покосился на экраны. – Пристегнись, мы у точки выхода.

– Ты не прав. Я к тебе очень хорошо отношусь.

– Хорошо – это меньше, чем ничего. У нас так и не получилось стать друзьями, вот что неприятно. Партнеры с временно совпадающими интересами – да. Не более.

– У тебя вообще друзей нет!

– Это роскошь, которой я недостоин…

По кораблю прошла дрожь – гипердвигатели отключились. На экранах визуального обзора тьму сменила белесая муть.

– Кладбище нерожденной материи, – сказал Кей. – Алкарисовская Вероятность так и выглядит, наверное. Мы сейчас проходим сквозь триллионы несуществующих миров.

– Поэт…

Вспышка – и снова тьма на экранах, разбавленная искрами звезд.

– Далеко вышли, – заметил Томми.

– На нашем корабле к нормальным планетам не приблизишься. У Таури очень приличная оборонная сеть, если заметят коллапсарный генератор – в пыль сотрут. Ты подготовил шлюпку?

– Если ты о ржавом гробе, который купил на свалке, то да. Подготовил. Отключил блок безопасности, и пульт разблокировался.

– Молодец. Иди за вещами, я выведу корабль на дальнюю орбиту.

Томми пошел к люку – слегка покачивающейся походкой. Генератор гравитации был отлажен кое-как, и поле искусственного тяготения отличалось дивной неравномерностью. На пороге он остановился:

– Кей, почему все-таки Таури, а не Эндория?

– Здесь живет женщина, которую я мог бы полюбить.

– Почему мог бы?

– По возрасту не сходимся.

Если бы Рашель слышала этот разговор, то ее радость была бы недолгой.