Падение Царьграда. Последние дни Иерусалима - Льюис Уоллес

Наконец я стал опасаться, что, оставаясь доле среди подобного нечестия, я только погублю свою душу, не сделав добра никому. Конечно, не могло быть и мысли о том, чтобы меня добровольно отпустили, и мне оставалось одно — бегство. Но куда? Я сначала думал об Иерусалиме. Но кто может без унижения себя жить среди неверных. Потом меня тянуло в свой старый монастырь, но я тогда оставался бы в руках императора, который, очевидно, был бы недоволен мною. Сердце мое жаждало схимничества, и я вспомнил житие русского святого Сергия. Он родился в Ростове и, повинуясь своим набожным стремлениям, еще юношей отвернулся от света и, уйдя из родительского дома, скрылся в Радонежские леса, там он жил среди диких зверей в посте и молитве. Мало-помалу слава о его святости распространилась повсюду, и к нему стали стекаться другие схимники. Собственными руками он выстроил для своих учеников церковь во имя святой Троицы. Там я, конечно, мог найти успокоение для своей души, наболевшей от себялюбия, зависти, бессердечия, жадности и безумия того, что называют светом.

Я ночью бежал из Влахернского дворца и не знал покоя, прежде чем достиг, после долгих странствий по суше и воде, церкви святой Троицы, где я возблагодарил Бога за свое освобождение.

Троица уже не была той простой деревянной церковью, которую построил ее основатель. Я нашел вокруг нее целый ряд монастырей. Желанного мною уединения надо было искать далее на севере. Несколько лет пред тем ученик Сергия святой Кирилл, не боясь лютых зим, продолжающихся около трех четвертей года, поселился на берегу Белого озера, где под старость построил для своих учеников обитель, названную им Белозерскою. Там поселился и я.

Во время моего бегства из Влахернского дворца я захватил с собою, кроме одежды два сокровища: копию с устава Студийского монастыря и благословенное патриархом — крест с образом Богородицы, украшенный бриллиантами. Я всегда ношу его на шее. Теперь уже не далек тот день, когда я больше не буду в нем нуждаться, и тогда я пришлю его тебе в доказательство, что я действительно умер и, умирая, желал, чтобы ты носила этот крест для сохранения от всех душевных зол и от боязни смерти.

Взятый мною с собой монастырский устав был принят братьями, и здешняя обитель руководится им, а в знак своей любви ко мне они выбрали меня игуменом, помимо моей воли. Вот все, что я могу сказать о себе. Дай Бог, чтобы мое послание застало тебя в таком же душевном покое, какой я ощущаю с тех пор, как начал жизнь сызнова в этой обители, где дни проходят в молитве, а ночи в видениях небесного блаженства.

Во-вторых, я прошу тебя принять под свое дружеское попечение юного брата, который передаст тебе это послание. Его зовут Сергием. Когда я прибыл сюда, то он был еще ребенком, но я вскоре заметил в нем те же качества, которыми ты обратила на себя мое внимание во время твоего заточения в обители святой Ирины, — отзывчивый ум и врожденную любовь к Богу. Я сделался его учителем так же, как сделался твоим. Чем он более развивался, тем сильнее напоминал мне о тебе и не только своими умственными способностями, но и чистотой души. Поэтому ты легко поверишь, что я полюбил его так же горячо, как любил тебя.

Я старался, насколько мог, просветить Сергия в надежде, что он потом будет источником света для других, ходящих во мраке. Пред ним не так, как перед тобой, судьба, которой ограничена пределами женской доли, открывался весь мир, и, подготовляя его к достойному служению Богу, я, очевидно, исполнял священную обязанность.

Одним из главных фактов современной религиозной жизни служит недостаток проповедников. У нас есть священники и монахи, имя им легион. При виде необыкновенных способностей молодого Сергия я возымел мысль создать из него истинного проповедника, в чем мы так нуждаемся. Он легко и быстро учился всему, ничто его не пугало, и он мужественно брался за всякое дело. Он не только научился говорить на языках всех племен, окружавших монастырь, но и по-гречески он говорит не хуже меня и знает наизусть Евангелие, псалмы и книги пророков. Мало-помалу он стал проповедовать, и речь его была пламенна и вдохновенна.

Но такую жемчужину грех скрывать в захолустье. Хотя я бежал из Константинополя, но сохранил любовь к нему как средоточию нашей святой веры. По временам сюда проникают странники, бывавшие в Царьграде, и я жадно слушаю принесенные ими вести. Так я узнал о смерти императора Иоанна и восшествии на престол Константина, о тех почестях, которые наконец были оказаны твоему отцу, и о твоем благоденствии; недавно один странствующий монах рассказал мне, что старая распря с латинской церковью снова возобновилась, что новый император азимит и склонен сохранить союз западной и восточной церквей, заключенный с римским папой его предшественником. Я боюсь, что в нашей вере от этого пойдет разлад и дело кончится так же печально с нами, как с евреями. Это произойдет в то время, когда турки явятся перед святым городом, как Тит явился перед Иерусалимом.

Такая тревожная весть убедила меня наконец согласиться на давнишнюю просьбу Сергия отправить его в Константинополь для окончания своего образования. Нет сомнения, что тот, кто хочет двигать светом, должен узнать этот свет, и, кроме того, мне хочется иметь сведения о спорах между обеими церквами. По всем этим причинам прошу тебя принять его радушно ради меня и Господа Бога, которому он будет ревностно служить.

В конце позволь мне сказать несколько слов о том, что я считаю самыми светлыми воспоминаниями моей жизни.

Дом на Принкипо, под Камезской горой, был скорее обителью женской, чем мужской, но меня послали туда, как только твой отец был там заточен после его славной победы. Я тогда был сравнительно молод, но помню до сих пор, как он вошел со своей семьей в ворота этой обители. С того времени и до того дня, когда меня отозвал оттуда патриарх, я был его духовником.

Впоследствии твой отец поручил мне твое воспитание. Я сам написал для тебя азбуку, раскрашивая каждую букву. Помнишь ли ты первые слова, которые ты прочитала? Это был первый твой урок как в грамоте, так и в вере: «Господь мой пастырь, и я никогда ни в чем не буду нуждаться».

О, с каким счастием я вспоминаю о тех светлых днях, когда я учил тебя истинной Христовой вере.

Ну, теперь пора окончить мое послание. Пришли мне ответ с Сергием, который, повидав Константинополь, вернется ко мне, если, конечно, Господу Богу так будет угодно.

Не забывай меня в своих молитвах.

Да будет благословение Господа с тобою.

Иларион».

Сложив послание, она встала и вернулась к своему гостю, который при виде ее поднялся.

Она подошла к нему и, взяв его за руку, сказала:

— Ты мне не чужой, Сергий, но брат. Отец Иларион мне все объяснил в своем послании.

— Прости, княжна, мне мою смелость, но я знал, что отец Иларион благосклонно отзовется обо мне, и к тому же я был голоден.

— Теперь мое дело, чтобы этого более никогда не случилось. Пойди теперь с Лизандром в твою комнату и Отдохни несколько часов, потом мы с тобой поедем на лодке к патриарху.

Сергий последовал за Лизандром как послушный ребенок.

VI. Что говорят звезды

Ровно в полночь Сиама разбудил князя Индии, и он тотчас поднялся на крышу, где были приготовлены для него кресло, стол, лампа, песочные часы и письменные принадлежности.

У его ног Константинополь покоился безмятежным сном. Нигде, даже во дворцах, не видно было ни малейшего света. Чрезвычайно довольный тем, что все добрые и злые покоились сном праведника, старик обратил свои взоры на небо и так долго, пристально смотрел на ярко блестевшие планеты, что совершенно ясно было, чем он хотел заняться в ночные часы.

Через некоторое время он, по обычаю астрологов, разделил небосклон на двенадцать секторов и нанес их на бумагу, потом перевернул песочные часы и начал изображать в секторах диаграммы, символы видимых планет в том положении, в каком они тогда находились. Когда эта работа была окончена, он проверил ее точность еще более пристальным обзором простиравшегося над ним небесного пространства и спокойно стал следить за движением планет.

По временам он перевертывал песочные часы и чертил на новых диаграммах изменения в положении наблюдаемых им светил. В этой работе прошла вся ночь, и, когда солнце поднялось над высотами Скутари, он собрал свои чертежи, погасил лампу и ушел в свой кабинет, но не для отдыха.

Как только стало достаточно светло, чтобы заниматься, он принялся за математические выкладки. Часы шли за часами, а он продолжал сидеть над своими цифрами. Когда Сиама позвал его к завтраку, то он машинально пошел в другую комнату, подкрепить свои силы скромной трапезой, и, поспешно вернувшись, снова принялся за свой труд.

Около полудня его занятия были прерваны детским голосом: