Врата в ледяной чертог - Елена Артамонова

Вооружившись лопатами, вся наша развеселая компания вышла из дома и приступила к расчистке снежных завалов. Впрочем, вся работа легла на хрупкие девичьи плечи, а парни большую часть времени тратили на раздачу «ценных указаний». Вскоре Костик и Леша окончательно отделились от коллектива, приступив к изготовлению огромного снеговика.

— Это будет и.о. деда мороза[1], — пояснил Леша, с натугой ворочая громадный снежный шар.

— Мы даже к воротам не добрались, — возмутилась я, — а скоро начнет темнеть.

Но здравый смысл на «колобков» не действовал. Они пыхтели, кряхтели, падали в снег, продолжая свой нелегкий труд, а остальные продолжали расчищать дорожку.

— Ты заходила к Кристиану? — спросила я у Светки.

— Нет. Сейчас он спит, — она поправила выбившиеся из-под шапки волосы.

— Оригинальный режим дня.

— Мы тоже не с петухами проснулись.

— Знаешь, Света, больше всего меня интересует, когда этот Кристиан отправиться по своим делам. Честно говоря, присутствие постороннего в доме здорово напрягает.

— Он уйдет, как только появиться возможность выбраться к шоссе.

— Ясно, — и я с удвоенной энергией принялась расчищать снег.

В этот момент раздался оглушительный хлопок, разорвавшейся у ног петарды, а Костик радостно сообщил, что приглашает всех на открытие первого прижизненного памятника Алексею Алексеевичу.

— Нет, Константину Григорьевичу! — возразил второй «колобок» и толкнул своего приятеля в снег. — Разве вы не видите?

— В нем есть что-то от вас обоих, — заметила Маринка, а потом поднялась на цыпочки, накинула на шею снеговика свой шарфик. — Жарко стало. Подержи его, пожалуйста, Костя-Леша.

Двор потихонечку приобретал приличный вид. Мы расчистили площадку перед окнами, несколько дорожек, стряхнули снег с новогодней елки. Пожалуй, Костик был прав — надо было сразу разделаться с висевшими на еловых лапах пряниками. Пережившие небывалый снегопад зверюшки, выглядели довольно плачевно — сахарная глазурь перестала блестеть, краски потекли и расплылись. Вся компания столпилась возле елки, мы о чем-то болтали, как вдруг идиллию нарушил отчаянный вопль. Ребята, как по команде, обернулись — стоявшая чуть поодаль Маринка держалась рукой за шею и отчаянно визжала. Пока остальные врубались в ситуацию, Игорь уже мчался к дому, звал на помощь Валентину Акимовну. Только теперь я заметила струившуюся между Маринкиными пальцами кровь.

— Что случилось?! — наперебой допытывались мы. — Как тебя угораздило?

— Я хотела забрать шарф, а он, он… — сквозь слезы заговорила Маринка, — он схватил меня за шею и потянул к себе…

— Кто? Шарф?

— Он! — дрожащие пальцы указали на невозмутимого, широко улыбавшегося снеговика. — Он сжал свои жесткие, колючие пальцы… он…

Больше говорить Маринка не смогла — ее скрутил новый приступ истерики, она рыдала, рыдала, а на белый снег падали алые капельки крови. Я медленно повернулась, посмотрела на стоявшего позади нас снеговика — три здоровенных снежных кома, руки-ветки, ежик «волос» из тоненьких щепочек, широкая, до ушей ухмылка, яркий шарфик на шее, маленькие черные глазки… Это был самый обыкновенный снеговик, безобидный и немного неуклюжий, по сути — громадная куча снега, которая не могла никому навредить.

— Кошмар! Никогда больше не соглашусь сидеть с детьми! Ни за какие деньги! — по дорожке ковыляла встревоженная Валентина Акимовна. — Кто это сделал?

— Я сама, — сквозь слезы пробормотала Маринка.

— Веткой оцарапалась.

— Вас всех надо запереть в комнате, а еще лучше привязать к стульям! — бормотала домоправительница, рассматривая рану на ее шее.

— Вы избалованные, невоспитанные, глупые дети!

К счастью, рана оказалась не опасной — просто глубокая, кровоточащая царапина, пересекавшая шею. В принципе, ее могла оставить сухая ветка, но для этого требовалось довольно большое усилие. Никакого нормального объяснения этого события я так и не нашла. Тем временем, раненая и сопровождавшие ее лица, двинулись к дому. Я замыкала шествие. Уже у двери мне вновь захотелось посмотреть на снеговика — он ухмылялся, глядя нам в след, а потом подмигнул левым глазом…

По всему холлу было рассыпано множество хрустальных шариков. Я наклонилась, подняла несколько — ладонь сразу пронзил обжигающий холод. Абсолютно круглые и прозрачные ледышки таяли в руке, капли воды стекали на пол. Все это было довольно странно, но на раздумья не оставалось времени. Ребята сидели в гостиной, ожидая обеда, а я должна была сбегать на кухню за хлебом. Злая, как черт, Валентина Акимовна проводила меня таким взглядом, что лучше всего было выполнить ее поручение быстро и четко.

— Кап-кап-кап… — капля за каплей вытекала вода из плохо закрытого крана. — Кап-кап-кап…

Этот размеренный стук звучал как-то слишком отчетливо, громко, настойчиво. Каждая капля была так тяжела, что казалось, будто при ее падении сотрясается вся кухня. Решив покончить с этим безобразием, я подошла к мойке. Необъяснимый страх становился все сильнее. В чем была его причина? Почему привычные предметы пугали меня? Ответа не предвиделось. Преодолевая наваждение, я решительно потянулась к крану, собираясь завернуть его поплотнее.

Поток капель иссяк, и тут мой взгляд уперся в оклеенную пленкой «под мрамор» стену. Цветные разводы замысловатого узора медленно перемещались, наслаивались, становились то более насыщенными, то почти не различимыми на белом фоне. Создавалось впечатление, что передо мной плавали струи цветного дыма. Постепенно в их перемещении стала видна некая закономерность — разводы сплетались в темный клубок, превращались в подобие уродливого лица. Я стояла, как зачарованная, и не могла отличить сон от яви. Страшная догадка завладела моим сознанием — что если ночной кошмар продолжается, и все случившееся этим днем — только продолжение бесконечного сна? «Белый снег усыпил меня, зима не отпустит из своих объятий. Этим сновидениям не будет конца. Только весеннее солнце растопит белое покрывало, но жаркие лучи уже не смогут вернуть меня в этот мир… Я сплю, сплю, и никто не в силах прервать этот сон…»

Прошло еще несколько мучительных, растянувшихся на целую вечность мгновений, и вот уже со стены кухни на меня смотрело безобразное, искаженное злобой лицо. Взгляд монстра впился в мои глаза, стараясь проникнуть в душу через дыры зрачков. Он входил в мое сознание, подчинял волю, не позволяя отвести взгляд. Я отчетливо ощутила, как тело пронизывают тонкие, обжигающе-холодные ледяные иглы…

— Сгинь! Сгинь, нечистый!