Исполняющий обязанности - Фридрих Незнанский

«А ничего, — со злорадством подумал Кучкин, — не будет искренности в показаниях — причем официально оформленных протоколом, а не просто некими туманными соображениями, высказанными как бы по ходу вольной беседы, — не будет и самого расследования».

С какой, к примеру, напасти примется следователь допрашивать генерального директора крупнейшего стройтреста в стране, либо тем паче министра, только по той причине, что у них натянутые личные отношения с чиновником из мэрии, пусть даже и важным? Как-то не могут усечь этого раз и навсегда наши чиновники, полагаясь на сосредоточенную в собственных руках власть. А надо бы их приучать, если уже не поздно…

Вот в таком ключе и продолжался разговор.

Валентин Арнольдович принялся заполнять протокол допроса потерпевшего — так официально, несмотря на слабый протест Алексеева, назывался сей документ.

— Ну какой же я потерпевший? — поначалу пробовал возмущаться он. — Хотя, с другой стороны, жена погибла, самого чуть инфаркт не хватил… Но может, как-то иначе все-таки назвать?

— Иначе не получится, — жестко настаивал следователь. — Не по закону.

Наконец Георгий Витальевич согласился, но, прежде чем объявить очередное имя своего откровенного недоброжелателя, готового свести с ним, оказывается, счеты даже бандитским способом, долго сомневался и раскачивался. А потом, надо ж было еще и собственные оценки давать. И тут опять вставала дилемма: протокол — вещь официальная, любой подозреваемый может потребовать у следствия предъявить конкретное обвинение в свой адрес и в случае чего подаст еще встречный иск за клевету! Как бы не нарваться на неприятности! Вот и подбирал Алексеев слова, поправляя себя ежесекундно и требуя вместо одного написать другое.

Валентин Арнольдович, проявляя четкую дисциплину, подчинялся требованиям и капризам «потерпевшего», а господин Алексеев между тем выдыхался. И настал момент, когда он, поморщившись и поглядев на свой роскошный наручный «роллекс», заявил, что его время истекло. Следователю оставалось поблагодарить солидного человека за откровенность и дать подписать ему каждый лист протокола, чтобы закрепить таким образом показания высокого должностного лица.

Это была хорошая минута. Не то чтобы миг торжества справедливости, но все равно определенный момент истины. Будущей истины, до которой еще грести и грести, как на лодке к далекому, на горизонте, острову.

Глава третья Гром сверху

1

— Саня, я все понимаю. Я даже готов согласиться с твоей дочкой Нинкой, которая однажды мне так и заявила, причем открытым текстом и по телефону, отвечая на мой вопрос, о чем думает ее папа. Я уже не помню, по какому поводу, но поставлен был вопрос именно так. И знаешь, что она выдала? И, что меня особо поразило, она почти не размышляла?

— Костя, о чем же речь, к чему такое длинное предисловие?

— Чувствую твое изящное нетерпение. Она ответила: «Дядя Костя, по-моему, папе по фигу». Это ты научил ребенка так формулировать свои мысли?

— Когда это было? — грозно повысил голос Турецкий.

— Увы, давно. Но забыть об этом невозможно.

— Она, к сожалению, не ребенок, а вполне взрослая и самостоятельная девица, которой скоро исполнится пятнадцать лет, не забывай этого. К тому же, видит бог, Костя, наши дети растут скорее, чем мы им того желаем. И тем самым не оставляют нам никаких надежд на продолжение и нашей собственной беспечной молодости. Но ты, полагаю, звонишь не для того, чтобы пофилософствовать по поводу «быстротекущего» времени? Колись скорее, а то меня ждет шеф.

— Вот по этому поводу, наверное, и ждет. Так что приготовься. Лопушок там заготовь заранее, чтобы прикрыть себе эту штуку свою.

— Сказав «а», говори и «бэ», какого размера должен быть лист лопуха, чтобы прикрыть, как ты говоришь, «эту штуку»?

— Ты о взрыве в доме на Бережковской набережной слышал? Там больше недели назад погибла женщина. А через несколько дней подобная история едва не случилась на противоположной набережной, не помню, как ее. Новодевичья, что ли?

— Саввинская. Слышал. Только это произошло всего несколько дней назад. У тебя, Костя, время бежит слишком быстро. Ну и что? Подобные расследования длятся месяцами, если не годами! А тут несколько дней, подумаешь…

— Я тебе говорил, кто меня теребил уже по этому поводу?

— Костя, не тяни! Уж не хотите ли вы, вместе с генеральным, повесить и эту бузу на меня?

— Смотри, ты догадлив! Это радует.

— Я готов сто раз повторить, Костя, — раздраженно закричал в трубку Турецкий, — что сразу после нашего с тобой разговора я позвонил куда следует, проверил и дал соответствующие руководящие указания. Скажу больше. Там работает, по отзывам межрайонного прокурора, приличный и вполне достойный мужик. Нужна его фамилия — посмотрю, где-то записал. Ну звезд он, может, с неба не хватает, но деловой. Я предложил им подключить народ из городской прокуратуры, но они сказали, что сами справятся. Чего еще? Опять же и муровцы там на подхвате, если надо. Соседи из «конторы» бомбами занимались — картина ясная. Оба дела они соединили в одном производстве. Следствие движется. Так чего тебе еще от меня надо?

— Ну да, — сокрушенно как бы подвел итог разговору Меркулов, — я так и понял, тебе именно по фигу, как заявила твоя дочь. И она права, Саня. Ну а теперь иди к своему главному шефу и получай заслуженное. Потом не забудь только поделиться радостью.

Константин Дмитриевич Меркулов, заместитель генерального прокурора по следствию, с сарказмом фыркнул.

Александр Борисович, опустив трубку на аппарат внутренней связи, потер ладонью лоб и задумался. Если вопрос ставится в такой плоскости, то, что же он, первый помощник генерального прокурора, не так сделал? Откуда эти громы и молнии?

Быстро и привычно «провернув» в мыслях все известное ему по убийству главного врача наркологической больницы, фактически крупнейшего центра по излечению алкашей и наркоманов в Юго-Восточном округе столицы, Турецкий не смог найти причин для волнения начальства. Ну а коли это так, то нечего себе и мозги полоскать. Лопушок на задницу, ишь ты, какие мы умные!.. Но фамилию того следователя все же надо вспомнить… Кучин, что ли? Нет, поменьше, Кучкин!

— Слушаю вас, Владимир Анатольевич! — бодро провозгласил Турецкий, по знаку секретарши вошедший в кабинет генерального прокурора.

На лице он изобразил между тем столь глубокую озабоченность, что можно было подумать, будто он с утра и до поздней ночи не покладая рук трудится в своем кабинете во благо государственной законности. Хотел было подумать — социалистической, как говорили раньше, но от нее уже отказались, а к капиталистической пока так и не подошли. Как подмечено у бывшего вождя? Сегодня — рано, завтра — поздно, значит, глубокой ночью. Или что-то в этом духе.

Но зоркого глаза генпрокурора ему обмануть не удалось.

— Присядьте, Александр Борисович… — озабоченным тоном заговорил генеральный. — А что у нас известно по поводу взрыва в доме заместителя мэра? — Он даже поморщился, настолько неприятным казалось ему то событие.

— В настоящий момент по данному делу и аналогичному ему в доме напротив проводятся следственные мероприятия. Имеются рабочие версии, лично я… — Турецкий сделал «логическую» паузу, — знаком с ними. Отчасти. И считаю…

— Меня не устраивает, Александр Борисович, — строго перебил его генпрокурор, — это ваше «отчасти». И, видимо, не только меня. Должен вам с сожалением сообщить, — он уже говорил тоном, каким обычно начальство делает служебный выговор своему подчиненному, — что создавшееся положение категорически не устраивает также и ряд… э-э-э… из…

Теперь уже Владимир Анатольевич, вероятно, сам раздумывал, как назвать определенно звонивших ему — господами или, по-старому, товарищами? Остановился на привычном.

— Некоторых лиц из президентской администрации, а также из Совета Федерации, ну и конкретно нашего уважаемого мэра. И все недовольны теми темпами, которыми движется расследование. Это во-первых. А во-вторых, нам подсказывают, что, возможно, мы — я имею в виду лично вас и работающих под вашим постоянным контролем сотрудников межрайонной прокуратуры — не учитываем всех обстоятельств дела. Но по поводу последнего, я вам честно выскажу, Александр Борисович, свое мнение: вероятно, не стоит так уж всерьез принимать во внимание высказанные нам замечания. Еще ни одна администрация не указывала Генеральной прокуратуре, где и каким способом собирать доказательства вины либо невиновности того или иного человека. Однако, как я уже заметил, выводы следует сделать незамедлительно. Ваши соображения?

— Насколько я понял вас, Владимир Анатольевич, вам было чрезвычайно неприятно выслушивать «советы» руководящих деятелей. Я вижу в этом и свою вину и готов покаяться. Но дело в том, что мне пришлось исполнять ваше устное поручение — в смысле ознакомиться с материалами следствия, создать свое мнение и при необходимости оказывать содействие местным кадрам, работающим, как у нас выражаются, «на земле». Все это и было осуществлено. Если вы полагаете, что мне это дело придется взять официально под контроль Генеральной прокуратуры, в том числе и под свой собственный… — вздохнул Турецкий, — наверное, потребуется ваше письменное распоряжение. Иначе я могу оказаться в роли частного лица, которое производит давление на следствие. Ну точно так же как это сделали те, кто звонил вам.