НОВАЯ МОСКОВСКАЯ ФИЛОСОФИЯ - ВЯЧЕСЛАВ ПЬЕЦУХ

— Ну что, товарищи, — сказал Рыбкин, — теперь вы убедились, что торопиться нужно только при ловле блох?

— Не понял, — с мрачным выражением сказал оелоцьстио.

— А чего тут особенно понимать — нашлась ваша старушка, вы тут мне истерики закатывали, а она нашлась.

— Вот это да! — воскликнул Чинариков. — А мы уже не знали, что и подумать. Спасибо вам, товарищ Рыбкин, за приятную информацию…

— Погодите, погодите, — остановил его Рыбкин. — Разве вы сами гражданку Пумпянскую не видели?

— Не видели… — сказал Белоцветов. —• И вообще, с чего вы взяли, что наша старушенция объявилась?

— Вот это да, — проговорил теперь уже Рыбкин. — А я иду сегодня по черной лестнице часов так около десяти — это я ходил в двадцать вторую квартиру, потому что там у них опять приключилась драка, — и вдруг гляжу: у Пумпянской в комнате горит свет!.. Ну я и подумал, что старушка нашлась и зря некоторые товарищи закатывали истерики.

— А что мы, в самом деле, гадаем: нашлась старушка, не нашлась старушка… — сказал Чинариков. — Пойдемте поглядим!

Все трое вышли в коридор, наполнив засыпающую квартиру тревожным гулом шагов, и, явившись на кухню, остановились напротив комнаты Пумпянской, которую давеча опечатала разбитная девочка Вострякова; бумажка с печатью была на месте.

— Гм… — задумчиво промычал Рыбкин.

Затем он отколупнул бумажку и толкнул створку двери: увиделся черный квадрат воздуха, от которого пахнуло уже чем–то мертвенным, во всяком случае нежилым.

— Чудные дела твои, господи, — заметил Чинариков. — Не иначе как опять нас привидение посетило.

— Насчет привидений это вы бросьте, — назидательно сказал Рыбкин. — Какой, понимаете, субъективный идеализм!..

С этими словами он вступил в комнату Пумпянской, зажег свет и внимательно огляделся: все здесь было по–прежнему и вроде бы ничего не указывало на противозаконного посетителя; вообще такое складывалось впечатление, что комната Пумпянской пустовала не один год.

— Послушайте, лейтенант, — сказал Белоцветов, — а вы, случаем, не ошиблись?

— Ошибаться на ровном месте я права не имею, — ответил Рыбкин. — Иначе медный грош мне цена.

— Глядите–ка, товарищи! — воскликнул вдруг Чинариков и ткнул пальцем в пол. — Какой–то следок!..

Действительно, сантиметрах в двадцати—тридцати от порога неявственно отпечатался след ботинка.

— Может быть, в прошлый раз кто–нибудь натоптал, — несмело предположил Рыбкин.

— Очень может быть, — согласился Чинариков и остро посмотрел в глаза Белоцветову, как смотрят в тех случаях, когда собираются уличить.

— Честно говоря, не нравится мне все это, — с каким–то недобрым выражением сказал Рыбкин.

— Да уж чего хорошего, — подтвердил Белоцветов. — Ни с того ни с сего исчезает пожилая женщина, причем исчезает при достаточно загадочных обстоятельствах…

— Например? — спросил Рыбкин.

— Например, накануне исчезновения Пумпянской ей кто–то позвонил, но разговаривать отказался. Например, Петька Голова той ночью сидел в темной кухне на горшке и демонстративно читал газету. Например, наш сосед Фондервякин наутро после исчезновения Пумпянской был пьян как сапожник, а потом сказал ребятам из «скорой помощи», что без трупа не обойдется. В общем, скверная вырисовывается картина.

Все трое замолчали как бы в раздумье.

— Привет, ребята! — раздался вдруг голос у них за спиной, и все обернулись.

Посреди кухни стоял Лев Борисович Фондервякин, закутанный в полосатую простыню.

— Вы чего тут скопились–то на ночь глядя? — При этих словах Фондервякин игриво приклонил голову, и его лысина заблистала, как свежеотчеканенный пятачок.

Никто ему не ответил.

— Я вот что думаю, — заговорил Фондервякин. — Это все не так просто, как может показаться с первого взгляда. Тут скорее всего какая–нибудь давняя история: положим, сотрудничество с нацистами или же связь с иностранной разведкой, которая решила аннулировать агентуру…

— Стыдитесь, поручик, — отозвался Чинариков. — Что вы несете- то, это уму непостижимо! Вы еще скажите, что у Пумпянской была связь с потусторонним Миром!

— И скажу! Недаром Юлька Голова вчера видела привидение!

У кого–то в комнате радио пропикало полночь — это грянуло

воскресенье.

Часть третья

Воскресенье

В шесть часов утра на кухню заглянул Фондервякин; заглянул он, имея в виду с кем–то поговорить о втором пришествии привидения, но кухня была пуста, и он отправился досыпать.

Около восьми, когда на дворе только–только начало развидняться и двенадцатая квартира еще видела легкие воскресные сны, Василий Чинариков зашел в комнату Белоцветова, присел на край дивана, толкнул хозяина кулаком в бок и сказал:

— Давай потолкуем начистоту.

Белоцветов открыл давно проснувшиеся глаза.

Чинариков раскурил свою вечную грубую папиросу, напустил пропасть дыма, который в полумраке белел, как пар, и спросил с ленцой, отдававшей в неприятное электричество:

— Ты зачем вчера был в комнате Пумпянской?

— А ты откуда знаешь, что я там был?

— Ладно, не придуривайся…

— Нет, а все–таки?

Чинариков самодовольно вздохнул.

— Самым пошлым образом я узнал, что ты тайно побывал в комнате у Пумпянской. Помнишь, когда вчера сюда пришел Рыбкин, я нечаянно опрокинул вазочку с иван–чаем?

— Ну, помню.

— Так вот на полу образовалась лужица, и ты в нее наступил.

— Что же дальше?

— А дальше вот что: твой мокрый след и тот подсохший след, который мы нашли в комнате у Пумпянской, — это следы одной и той же ноги. Дырка на правом ботинке в обоих случаях отпечаталась, то есть не отпечаталась, это тебя и разоблачило. А теперь говори: что тебе понадобилось в комнате старухи?

— Что бы мне у нее ни понадобилось, я чист, как младенец, — с достоинством сказал Белоцветов. — А вот за тебя, Василий, я бы не поручился.

— Это еще почему?

— Да потому, что ты Петрович!

— Ну, полный вперед!.. Ты, профессор, наверное, еще не проснулся.

Белоцветов сел, свесил голые ноги на пол, нащупал ими шлепанцы, поднялся, прошел к окну, поправляя сатиновые трусы, одним словом, нарочно повел себя так, чтобы убедить Чинарикова в том, что он–то как раз проснулся. Затем он сказал:

— Если бы я тебя не знал как облупленного, то есть если бы я не знал, что ты вполне здоровый и порядочный человек, я с тобой и разговаривать бы не стал. Но поскольку я это знаю, то даю тебе шанс либо покаяться, либо как–нибудь оправдаться. А теперь крепись…

Чинариков насторожился, даже, можно сказать, струхнул.

— Вчера мне стало известно, что ты, Василий, косвенный наследник нашей старухи. Ты ей дальний родственник, гражданин Чинариков, и только попробуй сказать, что это для тебя новость!

— Новость! — сказал Чинариков и слегка поперхнулся на последнем слоге. — И даже не то что новость, а просто ты меня, Никита, оглоушил!

Две–три секунды Белоцветов смотрел Чинарикову в глаза таким сверхпристальным образом, точно выискивал в них хрусталик.

•— Я правда не знал.

— Поклянись! — тяжело сказал Белоцветов,

— Клянусь…

— Нет, ты чем–нибудь поклянись!

— Хорошо, — согласился Чинариков и несколько спал с лица. — Клянусь кровью, пролитой в окрестностях Кандагара.

Белоцветов потупился и сказал:

— Верю.

Некоторое время прошло в неловком молчании, и чтобы снять излишнее напряжение, Белоцветов принялся одеваться. Приведя себя, как говорится, в божеский вид, он сделал следующее заявление:

— В свою очередь должен тебе сказать, что в комнату Пумпянской я проник для того, чтобы выяснить, точно ли Кузнецова сорок лет посылала нашей старухе скорбные телеграммы. И дернул черт Рыбкина попасть на наш этаж именно в это время!

— Это ладно, — отозвался Чинариков, — ты мне лучше расскажи, каким образом ты узнал, что мы родственники с Пумпянской.

— Помнишь, я тебе давеча говорил про Алексея Саранцева, который занимается изучением своего родового древа? Так вот он мне поведал: от его прапрабабки Вержбицкой и какого–то потомка военного министра Милютина пошла ветвь, которую Саранцев потерял на Петре Васильевиче Чинарикове, надо думать, твоем отце.

— Мать честная! — воскликнул Чинариков. — Так я еще, значит, и дворянин!

— Это еще что! — сказал Белоцветов. — Самое интересное, что, похоже, мы все кровные родственники, и даже не по одному разу. Идея, правда, старинная, даже, можно сказать, обмусоленная идея, но все–таки в другой раз чудно: положим, сидит в магазине за кассой какая–нибудь мегера, а на самом деле она никакая не мегера, а твоя четвероюродная сестра!

— Нехорошо, Никита, ох нехорошо! — сказал Чинариков, поматывая головой.

— Ты это о чем?