Белокурый циклон - Енё Рейто

— Чтобы вы не считали мои слова блефом или выдумкой, я удовлетворю ваше любопытство и расскажу кое о чем из того, что я узнал. Итак: вы, дорогой Уилмингтон или мистер Стак, если пользоваться именем, под которым вас разыскивали в годы вашего увлечения шпионажем, год назад женились на младшей сестре капитан-лейтенанта Брандеса. Воспитание, хорошие манеры, денежная поддержка ваших хозяев позволили вам войти в самое лучшее общество. Брандесу, учитывая его выдающиеся способности, поручали самую ответственную работу в картографическом отделе адмиралтейства, так что эта женитьба открыла перед вами широкие возможности. Вы не стали мелочиться, собирая мелкие сведения или воруя не слишком важные документы. Вы дожидались крупной добычи и все-таки дождались ее! Клейтон, известный исследователь Африки, вернулся из своей последней экспедиции уже смертельно больным. Газеты много писали о нем, всячески превознося его заслуги, но лишь немногим было известно, что перед смертью Клейтон передал в военное министерство свой путевой дневник, несколько карт и фотографии. В еще не исследованных джунглях ему удалось открыть невероятно богатое месторождение нефти!

Уилмингтон пожал плечами.

— Что-то в этом роде я слышал.

— Погодите… Материалы были переданы в картографический отдел адмиралтейства. Совершенно секретные материалы в запечатанном пятью печатями оранжевом конверте военного министерства оказались на столе капитана Брандеса. Клейтон вскоре после этого умер. Что означает сейчас нефть в Африке, на территории, не захваченной еще ни одной из великих держав, объяснять вам не надо. А выведать, где именно побывал Клейтон, ни одной из других стран не удалось даже приблизительно. Никогда еще иностранные разведки не предлагали за один документ таких денег, как за эту карту, но и это не дало никаких результатов. Тем временем в колониях разразилась война. И вот в этот момент вам удалось завладеть оранжевым конвертом с пятью печатями!

— Послушайте, Адамс, почему вы не займетесь литературой? С такой фантазией…

— Сейчас вы убедитесь, что к старому ремеслу у меня все-таки способностей больше. Скажу заранее, что все это дело может плохо кончиться, потому что за вами, Флери, Ганнусеном и всеми остальными следит парижская полиция…

— Может, вы все-таки скажете наконец, что вам от меня нужно?

Толстяк вынул новую сигарету, прикурил от окурка предыдущей и выпустил огромное облако дыма, заодно, словно снегом, осыпав себя пеплом. Затем он еще удобнее устроился в кресле и сонным голосом проговорил, ни на секунду, однако, не вынимая правую руку из оттопыренного кармана пиджака:

— Чтобы осуществить свой план, вы погубили целую семью. Сейчас из нее остались в живых только старик Брандес и несчастный капитан, если, конечно, его существование в аду Сахары можно назвать жизнью… Что это вы так побледнели?… Может, вы не знали, что Брандес вступил в Иностранный легион?

— Глупая болтовня, — прошипел Уилмингтон, делая шаг вперед.

— Осторожнее! — хрипло буркнул Адамс. — У меня палец на спусковом крючке.

Пола пиджака чуть приподнялась, и Уилмингтон, тяжело дыша от бешенства, застыл на месте. Адамс засмеялся.

— Моя сказочка становится неприятной? У Изабеллы Брандес, вашей жены, родился ребенок. В один прекрасный день этот ребенок исчез. Охваченной отчаянием матери сказали, что она вновь увидит сына только в том случае, если добудет слепки, сделанные со служебных ключей своего брата, капитана. Вы рассказали несчастной, полуобезумевшей от страха женщине, как делаются такие слепки. Через две недели она принесла их вам. Как, однако, получить конверт, не погубив свое положение в обществе? Вы придумали великолепный план. Капитан Брандес очень любил своего двадцатилетнего младшего брата, а этот молодой человек по уши влюбился в одну танцовщицу. Эта женщина — ее звали Этель Ардферн, если не ошибаюсь, — была вашим агентом. Этель без труда обворожила юношу, которого капитан Брандес воспитывал после смерти отца и любил, как родного сына. Так вот, Этель совершенно запутала Хольма в свои сети и уговорила бежать с нею в Канаду. Собираясь на поезд, который должен был доставить их в Саутхемптон, молодой человек написал старшему брату письмо.

Уилмингтон продолжал стоять, неподвижно глядя на гостя.

— В письме было только: «Дорогой брат! Я не мог поступить иначе, прости своего запутавшегося братишку… Хольм». Они договорились, что письмо будет отправлено только из Саутхемптона, с борта корабля. У Этель был свой автомобиль. Перед самым отъездом она попросила юношу съездить вместе к ее матери, жившей в окрестностях Лондона. В пустынном месте мотор якобы заглох, и они вышли из машины. Дикман, сообщник Этель, покончил с юношей, а Этель вечером, как всегда, танцевала в баре. Прощальное письмо, взятое у убитого Хольма, было, однако, у вас в кармане. На следующий день вы осуществили свой гениальный план. Утром вы отправились в адмиралтейство так, чтобы быть там на несколько минут раньше капитана Брандеса. Кто из работавших там был вашим агентом, я не знаю. Факт тот, что вы смогли на минутку выскользнуть из приемной, пройти в кабинет капитана, заготовленным вами ключом открыть сейф, забрать конверт и вернуться в приемную. Когда Брандес пришел, вы передали ему прощальное письмо брата и слепок, с которого была изготовлена копия ключа.! Вы сказали, что Хольм позвонил вам по телефону и срывающимся голосом рассказал о каком-то преступлении, которое он якобы совершил… Обратиться к брату он не решается… Он наделал долгов, ему грозила тюрьма… он оказался в руках шантажистов, заставивших его сделать слепок ключа и украсть какой-то оранжевый конверт. Теперь он навсегда покидает страну. По вашим словам, вы, разумеется, тотчас же сели в машину и поехали на квартиру к Хольму. Молодого человека там уже не было, на столе лежали только это письмо и слепок. Не понимая, что все это означает, вы отправились прямо к капитану. Брандес, побледнев, прочел написанное хорошо знакомым почерком письмо: «Дорогой брат! Я не мог поступить иначе, прости своего запутавшегося братишку… Хольм».

Войдя в свой кабинет, капитан увидел, что оранжевый конверт с картой Клейтона действительно исчез. Несчастному и в голову не пришло, что, сложенный вдвое, этот конверт лежит в кармане вашего плаща на вешалке. Кому бы это могло прийти в голову? Идея была и впрямь гениальной!…

Уилмингтон стоял, глядя в землю и словно съежившись. Адамс закурил новую сигарету, а затем налил себе вина из стоявшей на столе бутылки и выпил.

— Все прошло даже успешнее, чем вы ожидали. У Брандеса не поднялась рука донести на родного брата… Он ведь не знал, что того уже нет в живых… Короче говоря, этот ненормальный решил дать заблудшему Хольму возможность начать новую жизнь так, чтобы старый грех каждодневно не грозил исключить его из общества порядочных людей… Брандес написал письмо своему начальнику, в котором было сказано, что карта исчезла, а потому он решил отказаться от всех своих званий и бежать, скрываясь от ответственности. Он принимает на себя вину за пропажу карты, потому что без разрешения хотел поработать с нею дома, а по дороге на него напали и отобрали документы…

Власти не поверили, разумеется, в эту историю, и Брандес был признан иностранным шпионом. Схватить его не удалось, но слух о его позоре разошелся повсюду. Старинная, благородная семья была погублена. Мать умерла здесь, в Париже. Один из ее сыновей убит, другой скрывается, а самый старший превратился в мизантропа…

— Хватит этой болтовни. Можете вы подтвердить хоть какими-то доводами всю эту фантастическую историю?

— Доводы я представлю первосортные. Только я еще не закончил свой рассказ. Немного позже умерла и ваша жена!

Уилмингтон, расхаживавший по комнате, круто повернулся и растерянно уставился на толстяка.

— Ну как? На этот раз задело-таки?… Но все по порядку! Этель Ардферн я допросил на ваш манер — этому трюку я у вас научился. Догадались, о чем я говорю?… Человека заражают столбняком и вводят защитную сыворотку только после того, как он даст письменные, заверенные при свидетелях показания. Достаточно, разумеется, подкрепленные доводами, чтобы нельзя было потом от них отказаться. Элен об этом методе тоже знала… Показания она дала! Знала, что жалости от меня ждать нечего, и заговорила в обмен на сыворотку… Смерть от столбняка ведь не слишком приятная штука… Жаль, что она слишком долго упрямилась, так что сыворотка не помогла…

— Мерзавец!

— Поосторожнее! — рявкнул толстяк, направив ствол револьвера в грудь Уилмингтона.

На мгновенье наступила тишина. Эвелин, застыв от страха, стояла, приоткрыв рот и закрыв руками лицо, словно артистка на застывшем кадре какого-то фильма.

Гордон изумленно слушал чужую драму, в которую он так неожиданно оказался замешанным.

Уилмингтон сел и молча закурил. Он побледнел и тяжело дышал.