Манящая тайна - Сара Маклейн

Мальчик был предан Маре, и это произвело на Темпла определенное впечатление. Но он вовремя вспомнил, что эта женщина — настоящий демон, она явно не заслуживала подобной преданности.

Когда она решительно закрыла за мальчишками дверь, он качнулся на каблуках.

— Значит, миссис… Макинтайр?

Мара выразительно взглянула на девушку, все еще в оцепенении стоявшую у двери и смотревшую на них широко распахнутыми глазами.

— Ты можешь идти, Элис. Скажи кухарке, что мальчики готовы завтракать. И пусть в приемную принесут чай для нашего гостя.

Темпл приподнял бровь.

— Даже если бы я относился к любителям чая — все равно не рискнул бы взять хоть что-то из ваших рук. Больше никогда в жизни! — Он кинул взгляд на девушку. — Не обижайся, Элис.

Щеки Мары вспыхнули, и она, явно смутившись, пробормотала:

— Иди же, Элис.

Девушка тут же выскочила из прихожей. Когда она ушла, Темпл повторил:

— Значит, миссис Макинтайр?

Она посмотрела ему в глаза:

— Да, именно так.

— И что случилось с мистером Макинтайром?

— Он был солдатом, — ответила она. — Убит в бою.

— Где именно?

Мара поморщилась.

— Большинство людей достаточно хорошо воспитаны, чтобы не задавать подобных вопросов.

— Я не столь хорошо воспитан.

— В бою за Нсаманков[1], если уж вам так нужно это знать.

— Очень удобно. Ведь с должной точностью никто этого проверить не сможет. — Темпл осмотрелся. — К тому же жилище у него было достаточно респектабельное.

— Я не ожидала вас так скоро. — Мара сменила тему.

— Слишком уж мало мышьяка оказалось в том виски.

— Это был не мышьяк! — Понизив голос, она добавила: — Не мышьяк, а опий.

— Значит, признаете, что опоили меня?

Немного помедлив, она кивнула:

— Да, признаю.

— И ведь это — не в первый раз, верно? — Мара промолчала, и Темпл добавил: — В первый раз вы меня одурманили и сбежали, так?

В раздражении поморщившись, Мара подошла к гостю, взяла его под руку и повела в сторону коридора, — кажется, именно туда, куда побежала свинья. Тепло ее руки проникало даже сквозь плотную ткань сюртука Темпла, и он вдруг вспомнил свой сон — ее пальцы, трогающие каплю то ли воска, то ли меда у него на рукаве.

Почему она заставляла его так нервничать?

Впрочем, ответ очевиден. Потому что представляла угрозу для его жизни — как в буквальном, так и в фигуральном смысле.

Вскоре они оказались в чистенькой скромной комнатке.

В небольшой железной печке в углу весело пылал огонь, согревавший… свинью, чудом избежавшую смерти всего несколько минут назад, а теперь вроде бы спящую. На подушке.

У этой женщины на подушке спит свинья. По кличке Лаванда.

Не проведи он последние несколько часов в состоянии изумления, стал бы задавать вопросы. Но сейчас Темпл молча повернулся к хозяйке, прислонившейся к двери комнаты.

— На сей раз я в общем-то… не сбежала, — заметила она. — Я же оставила вам свой адрес. Практически я… я совершенно определенно пригласила вас сюда.

Темпл усмехнулся:

— Какое великодушие.

— А если бы вы так не разозлились, то я бы…

Темпл, не выдержав, перебил:

— И вы думаете, что, оставив меня без сознания на полу библиотеки, вы умерили мой гнев?

— Я накрыла вас одеялом!

Темпл невольно рассмеялся:

— Какой же я глупей! Разумеется, это все меняет!

Мара вздохнула и как-то странно посмотрела на него:

— Я не хотела, чтобы все вышло так, как вышло.

— Однако, собираясь ко мне, вы не забыли захватить добрую порцию настойки опия.

— Ну вы же крупнее большинства мужчин… Вот мне и пришлось приготовить избыточную дозу. И еще вы отняли у меня нож.

Он приподнял бровь.

— Ваша находчивость не делает вас более симпатичной. Она в точности повторила выражение его лица.

— Какая жалость! А ведь до сих пор у меня все так хорошо получалось!

Темпл вовремя успел подавить смех. Нет уж, ей не удастся его развеселить. Она ядовита, а не забавна.

Мара же тем временем продолжала:

— Не отрицаю, что я заслуживаю толику гнева, но вы меня своей силой не запугаете.

— Вы уже это говорили. Нужно ли вам напоминать, что не я вас опоил, а вы меня, причем дважды?

Ее щеки порозовели. Чувство вины? Нет, быть того не может!

— Тем не менее вы могли бы применить ко мне силу, ваша светлость.

Темпл ужасно злился, когда она его так называла. Это обращение напоминало о тех двенадцати годах, когда он скрывал титул, принадлежавший ему по нраву. Скрывал, хотя заслуживал его.

Разумеется, он не знал, что не убивал Мару. И осознание этого ошеломило его.

Да, он не знал. Все эти годы Темпл жил с мыслью, что он, возможно, и в самом деле убийца! Все эти годы…

Она украла их у него.

И снова взметнулась волна гнева — жаркая и неприятная. Мысль о мщении никогда его не привлекала, но сейчас он уже не мог ей противиться.

Темпл снова взглянул на хозяйку:

— Так что же произошло?

Ее глаза широко распахнулись.

— Вы о чем?

— О том, что случилось двенадцать лет назад в Уайтфоне. Накануне вашей свадьбы. Что тогда произошло?

Она смутилась.

— А вы не помните?

— Меня же одурманили… Так что нет, не помню.

И не потому, что не пытался вспомнить. Он то и дело мысленно прокручивал события того вечера — снова и снова, сотни раз, тысячи. Он помнил скотч. Помнил, что хотел эту женщину и потянулся к ней. Он не мог вспомнить ее лицо, но помнил странные глаза, золотистые кудри, изящные изгибы тела и смех — то ли невинный, то ли греховный.

А эти глаза… О, их не смог бы забыть никто.

— Я помню, что вы были со мной.

Мара кивнула, и ее щеки снова порозовели.

Да-да, конечно! Уж в этом-то он никогда не сомневался!

В те годы он, юный и пьяный, ни разу не встречал женщины, которую не смог бы соблазнить. Конечно же, он был с ней!

И Темпл захотел узнать все. Он подошел к ней поближе, и она замерла, прижавшись к двери.

— А до того, как вы меня подставили, до того, как изобразили свою смерть и сбежали… до этого мы были одни?

Мара судорожно сглотнула, и Темпл невольно отметил, что она сейчас ужасно нервничала.

— Да, одни.

Она посмотрела на свои юбки. Разгладила их. И на ней не было перчаток — как и вчера ночью. И как в его сне. Но сейчас, при свете дня, он увидел, что у нее руки человека, занимающегося физическим трудом, — короткие ногти, загоревшая кожа и шрамик на левой руке, очень бледный, значит — давно заживший.

Этот шрам ему не понравился. И еще больше не понравилось то, что он обратил на него внимание.