Златокудрая Эльза - Евгения Марлитт

В эту минуту на верхней площадке лестницы показалась госпожа Лер.

– Эй, господин Гольфельд! – позвала она его. – Вы, кажется, собрались идти гулять?

Лицо молодого человека, показавшееся Елизавете очень возбужденным, тотчас же приняло спокойное, равнодушное выражение.

– Я возвращался из сада, где наслаждался чудесным ночным воздухом, – ответил он пренебрежительным тоном. – Проводи барышню домой, – приказал он слуге и, поклонившись дамам, вышел…

– Как хорошо, что завтра воскресенье, – радовалась Елизавета час спустя, сидя на постели матери и рассказывая все, что произошло в течение дня. – Я сниму в нашей милой деревенской церкви со своей души все неприятные впечатления последних часов. Я никогда не думала, что, слушая хорал, смогу испытывать что-либо, кроме благоговения. Сегодня же меня это так разозлило. Кажется, мамочка, во мне никогда не было духа возмущения, а теперь я чувствую непреодолимую склонность к упорству и противоречию.

Под конец она вспомнила еще о Гольфельде и его странном поведении в сенях и добавила, что совершенно не понимает, что ему, собственно говоря, было нужно от нее.

– Ну, не будем ломать себе над этим голову, – сказала госпожа Фербер. – Но если ему когда-нибудь вздумается предложить проводить тебя домой, то ни в коем случае не соглашайся. Слышишь, Елизавета?

– Но, милая мама, что тебе пришло в голову? – рассмеялась дочь. – Скорее небо обрушится на нас, чем он предложит мне нечто подобное. Госпожа Лер с дочерью, которые, кажется, принадлежат к высшему кругу, должны были возвращаться домой одни, так неужели же он снизойдет до моей ничтожной особы!

Глава 8

Спустя неделю после прибытия родных, лесничий объявил в своем доме новое постановление, которое, по его словам, было с радостью принято его «министром внутренних дел» и по которому семье Фербер было вменено в обязанность каждое воскресенье обедать в лесничестве.

Это были радостные дни для Елизаветы. Еще задолго до благовеста все отправлялись в церковь. В лесу к ним присоединялись богомольцы из окрестностей, а на лужайке перед церковью их обычно поджидал дядя. Он уже издалека поджидал семью Фербер. Старый лесничий, никогда не имевший детей, сосредоточил теперь всю нежность, на какую было способно его прекрасное сердце, на своей племяннице, душа которой, как он чувствовал, к своей великой гордости, была во многих отношениях родственна его душе, хотя черты ее характера смягчались нежной женственностью.

Она платила ему за любовь глубокой преданностью и заботливостью. Очень быстро Елизавета изучила его вкусы и незаметно, с большим тактом брала на себя хозяйственные заботы, никогда не задевая при этом самолюбия верной служанки. Она сумела окружить его совсем новой, уютной атмосферой.

На обратном пути из церкви дядя обыкновенно вел Елизавету за руку, как маленькую школьницу. Сквозь лесную просеку уже издали виднелся старый, залитый солнцем дом лесничего. С каждым шагом эта живописная картина становилась все яснее, и на пригорке уже можно было различить Сабину, которая прикрывала глаза рукой, внимательно оглядывала лесную дорожку и поджидала возвращавшихся. Завидев их, она поспешно скрывалась в кухне.

В этот день Сабина приготовила особенно вкусный обед. Около дымящейся суповой миски возвышалась целая пирамида ярко-красных ягод первой лесной земляники, которую не только маленький Эрнст, но и большая Елизавета приветствовали громкими криками радости. Лесничий громко смеялся над их энтузиазмом. Не желая отставать от Сабины, он также решил сделать сюрприз и велел запрячь лошадь, чтобы прокатить Эльзу в Л., как он уже давно обещал, тем более, что его там ожидали дела. Это предложение было встречено молодой девушкой с большим восторгом.

За столом Елизавета рассказывала о вчерашнем вечере. Дядя покатывался со смеху.

– В мужестве доктору отказать нельзя, но это, вероятно, последняя чашка чая, которую он выпил в Линдгофе.

– Это было бы возмутительно! – воскликнула Елизавета. – Такого не может и не должна допустить Елена фон Вальде. Она всеми силами воспротивится этому.

– Я хотел бы, чтобы ты расспросила госпожу фон Вальде о ее взглядах относительно доктора, – ответил дядя, – ты была бы вне себя от удивления. Да и как может в таком хрупком создании жить сильный дух? С нею эта деспотичная баронесса, на которую нет никакой узды: до Бога высоко, до царя далеко, как говорится в пословице. Нам пришлось видеть немало чудес с тех пор, как баронесса забрала в свои руки бразды правления. Не правда ли, Сабина?

– Ах да, господин лесничий, – проговорила Сабина, подавая на стол новое кушанье, – как только я подумаю о бедной Шнейдер… Это – вдова работника из деревни Линдгоф, – обратилась она к другим, – она всегда усердно работала, и никто не может сказать о ней ничего дурного, но она должна кормить четверых детей, а живет только своим трудом. И вот прошлой осенью ей как-то пришлось очень туго. Она не знала, что делать с детьми и тут совершила поступок, который, конечно, был скверным: она взяла с господского поля немного картофеля. Управляющий Линке, стоявший за кустом, в один миг выскочил и набросился на бедную женщину. Если бы он только угрожал ей, то была бы еще не беда, но он совсем избил ее и под конец даже стал топтать ногами. Мне в тот день надо было зачем-то сходить в Линдгоф. Поравнявшись с полем, я увидела, что кто-то лежит на земле. Это была Шнейдер. Она не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой. Лежала в полном одиночестве. Когда я позвала людей, мне помогли отнести ее ко мне домой. Я ухаживала за несчастной, сколько могла. Все в деревне были злы на управляющего, но что они могли сделать. Управляющий – правая рука баронессы, он всегда представляется очень набожным. Говорили, что дело дойдет до суда, но баронесса стала каждый день ездить в город и все замяли. Да, управляющий и старая горничная баронессы заодно. Они сидят в замковой церкви и примечают, кого нет, и уже немало хороших людей лишились из-за них работы и места.

– Ну, не будем теперь зря сердиться, – сказал лесничий, – мне кусок не лезет в горло, когда я об этом думаю, а воскресенье, которого я жду целую неделю, не должно омрачаться ни малейшей тенью.

Вскоре после обеда к дому подъехал маленький экипаж. Лесничий сел в него, и Елизавета тотчас же оказалась рядом. Посылая привет остающимся, она окинула их взглядом и испугалась до глубины души, увидев глаза, смотревшие на нее из верхнего этажа. Голова тотчас же снова исчезла, но Елизавета узнала Берту. Видела, что на нее был направлен взгляд, полный ненависти и злобы, хотя совершенно не могла представить себе причину этой ненависти. Берта до сих пор проявляла бесконечно недружелюбное отношение к семье Ферберов. Она никогда не выходила, когда Елизавета была в лесничестве. Узнав, что у дяди каждое воскресенье гости, она стала обедать в своей комнате. Лесничий не обращал на это внимания и был, по-видимому, очень доволен, что обе девушки вовсе не встречаются.

Госпожа Фербер тоже сделала попытку сблизиться с молодой девушкой. Со своей чисто женской точки зрения она считала недопустимым, чтобы причинами поведения Берты были упорство и озлобление. Она предполагала какое-нибудь тайное и горе и надеялась, что участливое слово и приветливое обращение снимут печать молчания с уст молодой девушки. Однако, она имела успеха не больше, чем Елизавета, и поведение Берты так возмутило ее, что она запретила дочери всякие дальнейшие попытки сближения с этим человеком.

После непродолжительной езды цель была достигнута. Л. оказался настоящим маленьким провинциальным городком, хотя обитатели его всеми силами стремились в образе жизни и модах подражать жителям столичных городов. Городок расположился в живописном месте и весь утопал в зелени бесчисленных фруктовых садов.

Лесничий привез свою племянницу в дом одного своего знакомого асессора. Она должна была подождать его там, пока он закончит свои дела. Несмотря на любезный прием хозяйки дома, Елизавета с удовольствием повернулась бы и побежала за уходящим дядей, так как, к своей величайшей досаде, застала здесь целое дамское общество.

Хозяйка объяснила молодой гостье, что в день рождения ее мужа предполагается постановка живых картин из мифологии, для чего и собрались сюда все эти дамы. В довольно хорошо обставленной столовой за кофейным столом сидело порядка десяти дам. Они были в мифологических костюмах, оживленно болтали и при появлении Елизаветы оглядели ее с ног до головы.

Все греческие «богини» охотно подчинились власти моды и надели свои белые туники на кринолины. Елизавета подумала, что, весьма возможно, вечернее освещение скроет недочеты своеобразных костюмов некоторых дам, но теперь, при ярком освещении солнца, некоторые из них производили весьма странное впечатление.

Хозяйка дома хлопотливо бегала взад-вперед, время от времени вставляя несколько слов в разговор гостей.