Год колючей проволоки - Александр Афанасьев

— Вы соображаете, что говорите? Вы понимаете, пан генерал, что вы угрожаете Соединенным Штатам Америки? Вы понимаете, что на вас дерьма в десять раз больше, и если мы вывалим свое — ни один из вас не уцелеет?

— Мы это понимаем. Потому я и говорю с вами. У нас нет выхода — у вас он есть. Вы можете оплатить словами и влиянием то, что мы вынуждены будем оплатить кровью. Друзья — это навсегда, пан Долинский, от них нельзя временно отказаться на время выборов. У нас нет выхода — и потому мы сделаем то, что сказали. Решайте…

— Ноль шестьдесят один — отбой, гражданский автомобиль, опасности не представляет.

— Принято, Ноль шестьдесят два, я пройду дальше по трассе примерно три клика, оставайтесь над колонной.

— Вас понял, выполняю.

Давая шпор своему коню, полковник выругался про себя. Два «Апача» над колонной — такое он видел только в Саудовской Аравии, где так охраняли кортежи королевской семьи, опасаясь террористических нападений. Лучше было бы поднять любой транспортный вертолет с пулеметами и снайперскими винтовками — у него обзор вниз намного лучше. На «НН-60» два бортовых стрелка-наблюдателя, на «МН-53», «МН-47» и «МН-92»[8] и того больше — три. Их вертолет — он вообще не предназначен для патрулирования, его задача — бить танки, и не более. Кто же виноват, что теперь воюют не танками, а просто стреляют из засады…

— Босс, левее на три часа, — сказал Сол.

Полковник бросил машину еще ниже к земле и ушел вправо, разворачиваясь для атаки. Ни на секунду он не зависал, он до сих пор и летал-то потому, что помнил, движение — это жизнь, зависший вертолет — это цель.

— Что там?

Там была какая-то машина… Увидев заходящий на них вертолет, люди бросились в разные стороны, легли на землю, прямо в грязь — все знали, что у американских вертолетчиков с юмором совсем плохо.

— Отбой, это гражданские.

— Принято, гражданские на точке один-один-семь-четыре-два-три, четыре единицы и гражданский транспорт.

Полковник хорошо помнил еще одну такую дорогу — из аэропорта в Багдад. Первый год ее звали «Аллея РПГ», частично она идет через бедные, окраинные кварталы с низкой застройкой, и вот проблемы-то начинались именно там. Потом зачистили, конечно, на нее тогда все силы бросили, он лично ее больше месяца утюжил…

Бориспольская трасса была поухоженнее, слов нет. Когда-то вокруг нее богатые люди коттеджи строили, сейчас часть снесли, часть так и стоит руинами, в них беженцы живут. Оттуда могут и РПГ засадить.

— Шестьдесят второму — пусть птичка пройдет над развалинами на три часа по всей их длине.

— Принято, птичка пошла…

Сам генерал Бала чувствовал себя далеко не в своей тарелке от этого разговора: он когда-то служил в Ираке, командовал сектором и хорошо узнал американских гражданских, может, даже лучше, чем военных. Америка сильно меняет людей: они становятся циничными и ничего не прощают. И еще… вот этот человек, тот, что сидит рядом с ним и недобро молчит, — он все-таки не поляк, он американец, и сейчас затронуто его личное, то, что трогать нельзя. Вообще, когда обсуждали все это, он высказался против того, чтобы разговаривать с американцами в таком тоне, но решение было принято, и он как боевой офицер должен был его исполнить. Но он понимал и то, что американцы, вне зависимости от того, выполнят они их требования или нет, этого не забудут и когда-нибудь жестоко накажут их. Генерал начинал служить при русских, и с ними было проще — они или разбирались сразу, или прощали — тоже сразу. А эти — нет, эти не простят…

— Господин госсекретарь, — решился генерал.

Долан не ответил.

— Сэр, вы тоже должны нас понять. У нас безвыходная ситуация, речь идет даже не об этой территории, речь идет дальнейшем существовании Польши. И в России, и в Германии к власти идут в чем-то родственные силы, эти силы являются глубоко националистическими и ненавидят Польшу. У вас не было тридцать девятого года, у нас он был. На нас напали с двух сторон и разорвали на части, только доблестная американская армия, высадившись в Нормандии, положила конец фашизму. Мы, поляки, должны сделать все, чтобы это не повторилось. И вам, американцам, тоже будет невыгодна новая фашистская ось от Берлина до Владивостока.

— Вы все сказали, генерал. Я тоже все сказал. Вы приняли решение — шантажировать Америку. Последствий этого не избежать…

— Ноль шестьдесят первый, птица совершает облет над городом. Сектор чист, прикрыт местными силами.

— Вас понял, занять позицию на точке один-один-семь-пять-девять-семь.

— Принято…

На горизонте был Киев, вертолет уже летел над пригородами, и полковник принял решение подняться еще чуть повыше…

Кто-то снова постучал в люк, майор вопросительно посмотрел на стрельца, командующего этим сбродом.

— Ваш пропавший подчиненный? Откройте…

Маленький светловолосый стрелец протиснулся в десант.

— Жили мы красиво, жили мы бахато…

— Рядовой Марек Охлюпко, объясните пану проверяющему, почему вы покинули пост? — предупреждая все вопросы и глупости, грозно сказал командир отделения.

— Так это… пан проверяющий… — Марек мгновенно сориентировался в ситуации, недаром на гражданке успел два года отсидеть. — По большой нужде вышел, вы уж извините… Туалета-то здесь нет…

Забухтела рация — здесь она была японской, но ловила все равно плохо из-за города и из-за помех.

— Внимание всем, я — Куринный-один. Расчетное время прохождения колонны десять минут, всем доложить о готовности.

По рации один за другим пошли доклады, никто не заметил, как «пан проверяющий» сдвинулся так, чтобы перекрыть и путь к люку, и при необходимости достать мехвода с пулеметчиком. После того как эти доложатся — они уже будут не нужны…

В люк снова постучали, как и было оговорено «два-два», очень быстро. Майор стукнул в ответ один раз, открыл люк. Из люка пахнуло запахом бойни…

Тот самый парнишка, белобрысый с мотоцикла, протиснулся в десант, стараясь не испачкаться, протиснулся к месту механика-водителя. Жуткий запах в стальной коробке десанта его не пугал — он видал и кое-что похуже. Парнишка был сиротой — сумел уйти, когда в Донецк вошли отряды бандеровцев. Оглядевшись, он по-хозяйски подтянул к себе автомат, положил его на колени. Шансов было немного — но они были, и заранее себя хоронить он не собирался.

— Давай, по моей команде, сдаешь резко назад. — Майор занял место стрелка пушечной установки и подключил питание…

— Внимание всем, подходим к мосту!

Старший команды сопровождения, южноафриканец по фамилии Ван дер Мерве, еще с утра чувствовал себя хреново, но объяснить причину этого никак не мог. Он был старым и стреляным псом, начинал у себя на родине как раз тогда, когда рухнул апартеид и толпы разъяренных черных вывалились на улицу, чтобы взять реванш за все былое. Стены, которыми были ограждены белые кварталы, не снесли — их пришлось еще и наращивать. Многие белые уехали, в их шикарные дома вселились черные, благо некоторые сгоряча принятые законы позволяли им успешно вести бизнес. Эти самые черные тоже нуждались в охране и относились к своим обездоленным собратьям много хуже, чем в свое время относились белые, потому что белых от черных отличал цвет кожи и деньги, а этих — только деньги. Именно в те годы в ЮАР была заложена основа современной частной военной индустрии, которая сейчас по общей численности занятых сравнялась с любой другой крупной отраслью мировой экономики.

Больше всего он опасался фугаса — это было по привычке, он отбарабанил четыре года в Ираке, и там большая часть потерь — от фугасов и смертников, от взрывов, короче. Первым делом он с самого утра взял «Субурбан» и проехал трассу, по которой через несколько часов придется вести кортеж. Сам, никому не доверяя, осмотрел опасные места — ничего. И все равно — не по себе.

Приняв у трапа самолета пассажиров — VIP должен был ехать в третьей машине, но он сел во вторую — они проскочили чекпойнт у аэропорта, и там к ним присоединилась охрана польского генерала, который ехал в колонне вместе с ними, во второй машине. Хоть это и было оговорено — Ван дер Мерве недобрым словом помянул польского генерала, его матушку и всех поляков в общем — он бы предпочел, чтобы в колонне не было бронетранспортеров. Во-первых, прущая лидером «Росомаха» сильно ограничивала обзор вперед, это была большая и высокая машина, гроб на колесах. Во-вторых — эта же самая «Росомаха» сильно ограничивала скорость движения, они давали семьдесят километров в час, а если бы не было этой каракатицы на трассе — летели бы под сто тридцать. За время службы в Ираке Ван дер Мерве усвоил одну нехитрую истину: колонну надо вести с такой скоростью, с какой позволяет это делать дорога, тогда есть шанс, что ошибется взрывник, затаившийся где-нибудь рядом с подрывной машинкой, да и зону обстрела можно проскочить на скорости. А трасса «Борисполь» специально восстановлена для скоростного движения…