Я обязательно вернусь - Эльмира Нетесова

— Баб! А у Прошки руки теплые! — крутнулась волчком от шлепка по заднице:

— Уже отлегло у тебя? Бабой себя почувствовала егоза? Не рано ли хвост подняла трубой?

— Не-ет, бабуль, я правда почти вылечилась.

— До этого почти, еще не меньше года! Ты б ночью на себя глянула худобище! Вся в поту, огнем горишь. А в бане не можешь париться сколько нужно. Задыхаешься, сердце болит. И ноги подкашиваются, слабые они. Да и сама, что былинка, устаешь, с ног валишься, как солома скошенная.

— И неправда! Со скотиной без отдыха теперь управляюсь. В доме все сама успеваю. И не падаю.

— Что? Понравились Прошкины руки?

— Ага! — согласилась простодушно.

— Быть в его руках может и неплохо. Но управлять ими все же лучше. Но пока тебе о том думать рано. Еще не сумеешь вырваться от этого медведя. Уж если этот приловит, труба дело.

— Баб! Я думаю, как мне снова в них оказаться. А ты про то, как убежать. Я и не подумаю о том.

— Ну, засучила ногами! Сейчас в кадушку с холодной водой окуну. Ишь, расходилась! Кашляешь, как паршивая овца! Со всех концов вонь и мокрота летят. А уже мужика на уме держишь, ну и борзая! Охолонь, шелапуга! Не то получишь вожжами по заду! — пригрозила Анна.

— Баб! Ну чего ты взвилась? Я только поделилась с тобой. Ведь ничего не случилось меж нами!

— Еще чего не доставало! — серчала Анна.

— Да хватит тебе базарить. А то сбегу в город, совсем меня извела своими придирками! Уж лучше с пустым пузом, чем с избитой душой жить! — пригрозила Юлька.

Анна умолкла, обидевшись на внучку, наблюдала за нею искоса. А та, уже забыв о ссоре, носилась по дому на одной ноге, старалась навести порядок всюду, все успеть.

— Завтра пойдем в баню, напаримся. Нынче уже поздно. Баня не прогреется. С утра до вечера я ее хорошо протоплю, — пообещала бабка.

— Я хотела дом снаружи побелить, — повернулась к Анне.

— До вечера успеешь управиться. Только смотри, не спеши, не сорвись. С избой мы не опоздаем. Слышь меня? В шею никто не гонит, — приметила хорошее настроение Юльки и, став к печке, заканчивала готовку, мудрила над кипящими кастрюлями и чугунками, заодно говорила с внучкой:

— Ты приметила женщину, какая вечером у меня была?

— Нет, не обратила внимания.

— Она в Сосновке уже не первый год живет, почитай лет пять серед нас мается. Как на пенсию вышла, так и переехала из города, дом купила, единой душой в нем живет. Никакой родни во всем свете. Устала от шума и городских забот, от назойливых соседей и нахальных друзей.

— А муж, дети куда делись? — удивилась Юля.

— Никого нет, и не было.

— Как так? Ведь женщина!

— Она для себя жила. С любовью не повезло. А ведь была она. Любили друг друга с самого первого курса. Оба геологи. Он предлагал перед окончанием пожениться, так решила с год повременить, накопить на громкую свадьбу. Так-то и порешили меж собой. Хотя у обоих родители не из бедных, предлагали не откладывать. Да разве свои мозги вставишь? Так вот разлучились. Он с отрядом уехал в экспедицию, ее в лаборатории оставили. А дело по весне, до самой поздней осени расстались. Тамара эта даже не сомневалась, что вернется к ней ее Мишка. Но одно не учла, что в экспедицию с ним отправили молодых девчат. Все красивые, веселые, озорные. Тамара против них серая мышка. Сутулая, низкорослая, волосы редкие, морда серая, а и сама скучная. Короче, сущий научный сотрудник, без живинки и смеха. Рядом с нею никто не мог работать, засыпали вскоре. Какой там приударить, никто не оглядывался на девку. Она в аспирантуру готовилась поступать. А Мишка совсем иной был, живой человек, веселый, настоящий геолог. Вот так-то и прилипла к нему девчонка из отряда. Ее поварихой взяли сразу после школы. Здоровая деваха, как кобылка возле Мишки завертелась. Все вечера у костра рядом с ним сидела. То голову на плечо ему положит, песню споет, обнимет, одежку простирнет, так-то вот и приучила к себе. Чего удивляться? Деваха красивая, так и соблазнила человека, пустила в свой спальный мешок, раз да другой. Мужик вскоре и вовсе привык. Хоть и образование только среднее, зато хорошо готовит, хозяйка отменная, как баба ласковая, чего еще нужно? А к осени выяснилось, что уже беременна. Тут уж ни до раздумий. Тамарка, какая ждала Мишку в городе, за все годы так и не поддалась, невинность до свадьбы берегла. Ну, а та девка без стопоров. Понравился ей Мишка, она и не раздумывала. Когда в город воротились, Томка подбежала к жениху, тот вместо привета указал на свою подругу и предложил:

— Познакомься! Она моя жена! — а сам к мужикам отошел в сторону, решил посмотреть, что будет. Во, змей! — рассмеялась Аннушка.

— Ну, Томка на соперницу налетела мигом. Горло шире выварки, когти хотела в ход пустить. Да только девка не дурней оказалась. Не зря ее ноги из ушей росли. Как поддела на свой сорок второй, Томку в стену вписала, да так, что та еле встала. Но снова в драку бросилась. Мишка последним шансом был, уступать его не хотела. Уж как только ни орала на соперницу, последними словами обзывала, но не помогло. Не вернула жениха. Так вот осталась одна, в невестином платье до самой старости. Его она сберегла.

— А ее жених где?

— Он и поныне с той бабой живет. Двоих детей вырастили. Оба сыновья. Своих детей уже заимели. И все счастливые. Томка с Мишкой шесть лет дружили, все планы на жизнь будущую строили, все обсчитали. Ан не повезло. Увела девка жениха из-под носа, насовсем отняла. А Томка в соломенных невестах прокоротала. До пенсии кое-как доскрипела и смоталась в Сосновку, чтоб не видеть Мишку, тот здоровался, но не больше того. Томку нынче болезни одолели, но рядом никого. Кроме диплома ничего нет. А он что, бумага! Плачет горькими и теперь. Но все потеряно. И жизни не увидела. Другой мужик не подвернулся. Сватались к ней, да не согласилась, потому, как у них высшего образования не имелось. Так вот и помрет глупой. В старых девах осталась. Жалко, но мозги не лечатся, да и поздно уже, — посетовала Анна.

— Ты ей ничем не помогла?

— Что смогу? Жизнь заново не перекроишь. Бабе помимо гордыни, пониманье нельзя терять, душевное тепло. Без него, хоть десяток дипломов имей, человек не состоится.

— Кого это к нам несет? — оглянулась Юлька, заслышав торопливые шаги под окном. В дверь без стука влетел Никитка:

— Аннушка! Скорей помоги! Спаси Прошку! Сердце у мужика заклинивает!

— Чего ж фельдшер не поможет?

— Косой он! С вечера напился. Да и что сумеет? Кто ему доверится? Давай быстрее! — торопил бабу. Та собрала в сумку пузырьки с настоями, бутылки, взяла какие-то свертки с кореньями и выбежала из дома.

Юлька с тревогой ждала ее возвращенья. Смотрела на часы. Время шло медленно.

— Живой ли он? Успела ли? И чего так долго возится? Кто его достал? — думает, вздрагивая от каждого шороха. Прислушивается ко всякому голосу за окнами. Но все мимо.

— Может мне пойти к нему? Нет, нельзя, бабка ругаться станет. Раз с собой не позвала, значит не нужно мне там появляться. Не то зашпыняет, скажет, что сама висну мужику на шею. Она это не терпит и не прощает.

Так и задремала на диване не раздевшись. Анна вернулась далеко за полночь.

— Ну, что? Как Прохор? — спросила бабку внучка не сумев скрыть тревогу в голосе.

— Обошлось. Хоть и впрямь тяжко досталось человеку. Еле справилась. Теперь спит. Никитка возле него остался на всякий случай. Пускай подежурит. Коли что не так, прибежит за мною, уговорились с ним покуда не оставлять человека одного. Опасно. У него может повториться приступ. После потери семьи это у него часто случалось. Успевали помочь. А тут и потерять мужика могли. Хорошо, что Никита на ту минуту зашел. Прошка уже упал на пол. Никитка ему мокрое полотенце положил на грудь, сам бегом ко мне, другого ничего не знал и не умел. Вот так-то горный пион влили сквозь зубы. Настой сильный, думала, быстро погасит приступ, да не тут-то было! Уж что ни пробовали, сердце вразнос идет, молотит вдвое чаще, чем нужно. Никитка без спросу влил ему в горло ложки три коньяку и ждет. Я заругалась, а Прошка глаза открыл. Ему тот коньяк, как кнут, мужик аж задергался. И вскоре успокоился, дышать стал ровнее, без срывов, хрипов. Я ему настой корня раковой шейки влила. Прошку аж перекосило. Но другого выхода нет, промяла ему грудь, бабкины заговоры прочла, молитву Христу Спасителю, святой водой мужика обтерла и тот успокоился. Даже встать пытался, чтоб на койку лечь, я не позволила. Рано ему было двигаться. Так серчал мужик, не хотел лежать на полу. А Никита, вот змей окаянный, пошутил:

— Он в гробу предпочитает отдыхать, ты ж его на полу приморила! Чего над ним заходишься, коль сам жить не хочет? Оставь отморозка!

— Я ему велела уйти покуда с Прошкой управлюсь, чтоб нервы не трепал обоим. А он и не подумал. Сел рядом с ним на полу и говорит:

— Ты куда это от меня слинять собрался? Завтра обещал с картохой помочь разделаться. Я уж своим объявил. Всех раком поставил, чтоб семена с подвала подняли, ты ж намылился «ласты» сделать? Кто тебя на погосте ждет, кому ты нужен, ни одной знакомой бабы не имеешь. Так чего спешишь? Там одни старухи, слышь, кореш? С ними рядом родные деды прокисли. То-то и оно, что ты не все сделал. Вот оклемаешься, отсадим огород, обмоем это дело и за твой дом и гараж возьмемся. У хозяина все должно быть в порядке! А и самому в мужики пора вернуться. Полдеревни бабья вокруг тебя носятся, ты ни одну не обогрел и не порадовал. Чем они вспомнят, как назовут вслед, подумай!