Разговоры с мёртвыми - Денис Ядров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разрешается брать только землю. Ею натирают грудь и добавляют в воду, которой обливаются после похорон, чтобы прогнать тоску по мёртвому.
А мои воспоминания всегда со мной.
Летом я решил проведать брата и маму. Отец похоронен отдельно на новом кладбище. Там не земля, а скальник, да ещё и грунтовые воды. Бывали случаи, что труп всплывал на поверхность жидкой грязи, а надгробия проваливались под землю. Сейчас это кладбище закрыли.
Был ясный, солнечный день. Я навестил маму и отправился к брату, выпил четыре рюмки водки, убрался на могиле, а перед уходом решил побродить среди мёртвых.
Чирикали птицы, солнце цеплялось за кроны деревьев, повисало на ветках, мелкими каплями падало на зелёную траву.
На кладбище тихо, спокойно и уютно.
Впервые судьба привела меня сюда в тринадцать лет. В июле, когда я во время каникул работал в организации отца, умер какой-то мужик из бригады строителей. Меня устроили учеником сварщика, и так как моего учителя забрали копать могилу, то и меня отправили вместе с ним.
Копать было тяжело. Приходилось долбить камни ломами, выковыривать из почвы и снова долбить. И так два метра вглубь. Мы провозились целый день вшестером и к вечеру были вконец измотаны.
Работали по двое: большему количеству людей одновременно в яме не поместиться. Остальные четверо ждали своей очереди. К тому времени как мы менялись, проходило около тридцати минут. За эти перерывы я успел детально рассмотреть все надгробия и прочесать кладбище вдоль и поперёк. Один раз меня подозвали родственники покойного и угостили конфетами. Я видел, как бомж, одетый в рваный костюм маляра, выпил рюмку водки и закусил блинами, оставленными у памятника. Рюмку покрывал тонкий слой пыли. Выпив водку у одного покойника, бомж побрёл к другому. За пару могил от него его приятель собирал рюмки других покойных.
В траве между захоронениями, прячась от людей, шмыгала облезлая собака. Она отпрянула от меня, кинулась в сторону бомжей, прыгнула от них и запетляла между мёртвыми камнями.
Я впервые оказался в их мире, и он понравился мне. Надгробия улыбались солнечными зайчиками, тишина пела колыбельные. Хотелось лечь на траву и уснуть.
На новом кладбище нет деревьев, и оно опрятней старого. Железный витой забор окружает его, аккуратные асфальтовые дорожки делят его на одинаковые прямоугольники. В дальнем левом углу, если смотреть от входа, стоит кирпичный домишко. А на старом кладбище смотритель вот уже сорок лет ютится в рабочем вагоне.
Я бродил среди крестов и мраморных плит. Лица, высеченные на камне, точно осуждали меня. Кто-то прятал глаза под оргстеклом, кто-то застыл с серьёзным видом на керамической фотографии. Судьбы, даты и трагедии, побитые ветром и дождями. Я шёл к девочке. Всю зиму я представлял, как издалека замечу опрятную землю внутри ограды, свежие цветы, фотографию с бантиками и пойму, что ничего не было. Наверное, я хотел, чтобы случилось какое-то чудо, вот оно и произошло. Воображение стукнуло меня по голове, а порванная куртка и растянутые связки – результат дорожной аварии.
Вот могила, вот девочка, которая приснилась мне.
Я отцепил полотенце, привязанное к двери, от ограды. Шагнул внутрь, сел на лавку, положил сумку к ногам. Девочка с косичками и чуть вздёрнутым носом.
Могила ухоженная. Никаких сорняков, венки красиво выгибаются в изголовье и по бокам, живые цветы на холмике. Нет, кто-то другой барахтался на дне ямы, как перевёрнутая на спину черепаха. Это он сходил с ума от яркого света и проклинал злополучную судьбу.
За всю зиму ни в одной газете ни единой заметки о вандализме на кладбище. Мне всё почудилось.
Достал из сумки наполовину пустую бутылку водки, стакан, пластмассовую бутылку с киселём и два прозрачных пакета с конфетами и блинами, порезанными на четыре неодинаковых треугольника.
Положил горсть конфет на светло-синее железо, открыл кисель, налил водки в стакан.
– Ну что, Юля Соколова, выпьем? – поднял стакан. – За упокой твоей души. Пусть земля тебе будет пухом.
Подождав, когда спирт разольётся по венам, сделал глоток киселя. Снова налил водки и выпил, и снова налил. Бутылка закончилась. Чирикали птицы, тепло гладило плечи и голову с озером хмеля внутри. Волны накатывались на берег и уходили в воду. Сон мягкой рукой провёл по ресницам, скользнул по щекам. Я наклонился вперёд, предплечья на коленях, голова опустилась к ладоням.
Как в пластилиновом фильме, передо мной поплыли рваные тени: облако, похожее на бегемота, его догоняла тень-карта сокровищ, за ним спешила пиратская лодка, на палубе которой команда головорезов играла в кости на тени-бочке. Их затмило лицо капитана, овал с двумя прорехами на месте глаз и точкой носа.
– Вернулся, – ржавым голосом сказал капитан. – Я знала, что ты вернёшься.
«Знала, знала, знала», – зашептали тени вокруг. «Вернёшься, ёшься», – вторили им косматые облака. Тени колыхались, пульсировали, собирались в клубки и бормотали: «Знала – ёшься, знала».
Сквозь пиратов, разорвав парус корабля, к моему лицу устремилась фотография с застывшей навсегда на ней улыбкой, голубыми глазами и короткими косичками.
– Знала, что ты вернёшься. Ты добрый.
«Знала», – шипел разбойник слева. «Вернёшься», – отвечал пират с другой стороны.
Фотография легла набок. Косички повисли вниз, голова точно лежала на подушке. Губы прошамкали:
– Спасибо, что пришёл. Я ждала тебя.
«Ждала. Тебя», – повторили пираты. Морская карусель вертелась с хохотом и визгом. Ждала – мужской грубый голос, тебя – детский голосок.
– Открой глаза.
Сон замуровал их.
– Открой глаза.
«Глаза», – мерзкое шипение. «Рой-йй, рой-йй».
– Открой глаза.
Карусель болталась и скрипела, круг за кругом: скрип, скрип, скрип. На искусственных лошадках нарисованные медведи, лисички и зайчики.
– Открой-й-й, – змеиный шёпот.
– Открой! – громкий крик.
– Открой глаза! – Мои плечи сотрясали чьи-то руки. – Не спи, не вздумай спать. Открой глаза, миленький. Ну, пожалуйста, – детский голос. – Не спи, только не спи.
Жжёт, и больно открывать веки. «Веки», – горячее дыхание в затылок.
– Миленький, пожалуйста.
Больно! Карусель сорвалась с оси и полетела, рассекая воздух, ударяясь о руки, колени, лавку, землю. Оборот на полной скорости, удар, удар, удар.
Меня вырвало. Я лежал на земле, передо мной – могильный холм, на лице тёплая и неприятная жидкость. Пол-литра водки не пошли впрок.
Встал, вытер лицо полотенцем, которым закрывают калитку, кое-как отряхнулся, убрал в сумку пожитки и сел отдохнуть перед дорогой.
– На кладбище вообще нельзя есть, – услышал я.
Оглянулся вокруг – никого.
– Кто здесь?
Неприятный холодок пробежал вдоль спины.
Тишина в ответ.
А меньше пить надо.
– Принимая еду на кладбище, открываешь путь злым духам. Они проникнут в тебя и завладеют телом.
– Да кто ты? – я встал.
Может, за деревьями кто-то прячется?
Оглянулся – никого.
– Ты где?
Вокруг только сосны, берёзы и траурные ограды.
– Сам знаешь.
Нет, нет и ещё раз нет. Земля
