Рассказы - Ульмас Умарбеков

Время в тот день летело незаметно, счастливые мысли сплетались в праздничный венок, продолжали одна другую, повторялись снова… Под вечер раскрасневшаяся от счастья Зумрад сдала на Эски-Джуве смену Самаду-ака, вышла, веселая, на улицу — и увидела Камила. Сегодня он не должен был прийти, Зумрад собиралась к портнихе, но теперь, встретив его, она радостно поняла, что ждала его, хотела увидеть.

— Я ждал тебя, — сказал Камил, — нам надо поговорить.

Они прошли в сквер рядом с базаром, сели на скамейку.

— Знаешь, Зумрад… — Камил волновался, казалось, язык не слушается его. — Зумрад… меня хотят женить. Заставляют… В следующую субботу свадьба.

Зумрад будто не видела и не слышала ничего, будто убили ее — молчала, долго не могла слова сказать…

Потом прошептала:

— Поздравляю…

Что было после, говорили о чем или нет, как дошла до дому — она не помнила. Дома свалилась без сил в постель, к ней подсела мать, и тогда наконец Зумрад расплакалась, страшная обида прорвалась, и девушка захлебнулась в рыданиях.

— Ну, не надо, доченька, не плачь… Не стоит он того, бесчестный он человек — а еще студент…

Тетушка Рисолат пыталась покормить дочку, но та даже не притронулась к еде. Назавтра она не пошла на работу, лежала, уставившись в стенку невидящим взглядом, не спала и не разговаривала. Под вечер она задремала, и приснилось ей: поле широкое, маки, и она с подругами собирает букет. Вдруг — Камил, с охапкой цветов, протянул ей: «Тебе, для тебя собирал».

Отдал ей цветы, обнял, прижал к себе… Ей тепло сделалось, хорошо… Камил обнял ее крепче, Зумрад вскрикнула и проснулась. Мать сидела рядом, гладила ее по голове:

— Ничего, доченька, все будет хорошо… Ты бредила немножко, успокойся, родная, не надо… Говорят, в жизни пять дней выпадает черных, пять светлых… Все еще устроится, будешь ты счастлива…

И вот прошли пять черных дней, Зумрад заставила себя не думать о Камиле, начала работать. Но в субботу, когда должны были играть свадьбу Камила, снова проплакала всю ночь.

Потянулось время без радости, без ожидания. Так прошёл год. И вот однажды, возвращаясь под вечер с работы, она увидела у своего дома знакомую фигуру. Сердце ее забилось часто-часто, а он пошел навстречу, протянул виновато руку.

— Пришел поздравить… Сегодня день твоего рождения, я помню… — Не договорив, он низко опустил голову.

Зумрад глядела на него с жалостью и нежностью. За год он заметно изменился, в волосах его она разглядела несколько серебряных нитей. Она любила его волосы, мягкие, шелковые. И сейчас поняла вдруг, что он все так же близок ей и дорог и что он тоже любит ее.

— Спасибо, — сказала она, и чувство к нему, снова переполнившее ее, заставило добавить: —Зайдешь к нам?

— Можно? — радостно спросил он.

— Да.

— Я сейчас… — Он бросился по улице бегом и крикнул издали: —Сейчас приду!

Зумрад вошла в дом. Господи, что она делает, что натворила уже, зачем пригласила его! Ведь кончено все… Неужели она хочет его видеть, ждет?.. Что уж теперь размышлять, сейчас он вернется — так сказал. Она быстро поставила чай, поспешила к зеркалу, поправила волосы. В саду под навесом из виноградных лоз накрыт был стол — под салфеткой приготовлены для нее клубника, яблоки, ее любимый ореховый торт и записка: «Желаем счастья — долгого, на всю жизнь. Мама. Мунира. И не забудь еще заглянуть под подушку».

Зумрад, растроганная, поцеловала записку. Конечно — это Мунира, мама ведь в санатории. И стол как красиво накрыла, и роз чудесный букет в вазе стоит.

Вернулся Камил — с бутылкой шампанского и цветами. Зумрад пошла ему навстречу, подумав, что они не должны вспоминать сегодня прошлое, — она хочет весь вечер оставаться такой же радостной, как минуту назад.

Они долго сидели в саду, разговаривали дружески и нежно — совсем как раньше. Зумрад была весела, много смеялась, выпила даже вина, но так и не спросила, что заставило Камила прийти к ней. И Камил тоже словом не обмолвился об этом. Но, прощаясь, поцеловал ее и сказал: «Я несчастлив… Прости меня, если можешь…»

Зумрад поняла, почему так весела была сегодня: надежда ожила в ней, весь вечер ждала она решительных слов Камила. И вот — услышала жалкий его лепет, и надежда ушла, сделалась несбыточной и далекой. Проводив Камила за порог, она так сказала ему: «Не приходи больше. У тебя своя жизнь. Да и мне неудобно…»

— Простите, я расстроил вас?

Слова адвоката вернули Зумрад в настоящее. Она открыла глаза.

— Извините. Так чего же вы ждете от меня?

— Завтра суд. И если вы придете и скажете, что в тот вечер он был у вас… Конечно, вас никто не вправе заставлять… И я понимаю, что это не просто и тяжело для вас… Но другого выхода нет…

— Это Камил так говорит?

— Он не знает, что я пошел к вам. До вчерашнего дня он и мне не говорил, что был у вас. Только вчера признался — понял, что несколько лет жизни потерять может. Вы ведь знаете, хулиганов сейчас не щадят…

Адвокат говорил еще что-то, но Зумрад уже не слушала его, а думала. «Значит, Камил в опасности… И надеется, что я помогу… Адрес адвокату, конечно, сам дал. А во что станет мне эта помощь, как дорого обойдется, — об этом он, конечно, не думает. Вот так просто выйти и сказать, что поздно вечером — принимала у себя в доме женатого мужчину… Куда деваться потом, как в глаза людям глядеть, как матери в глаза посмотрю?..»

— Вы ничего не скажете мне? — спросил адвокат.

Зумрад не подняла головы.

Адвокат встал.

— Суд завтра в десять. Адрес я вам оставляю.

Он вышел, а Зумрад даже и не заметила этого, думала о своем.

Весь день после разговора с адвокатом Зумрад была молчалива, а вечером Мунире пришлось идти на концерт одной. Когда она вернулась, Зумрад притворилась спящей. Но Мунира знала, что подруга не спит, сказала ей все, что думала:

— Ты извини, но я слышала, о чем просит тебя этот… Ты не пойдешь в суд — ни за что! Да по мне — пусть лучше его расстреляют! Жалкий человек, мизинца он твоего не стоит! Ну как ты пойдешь туда, что скажешь? Что о тебе люди думать будут, а?

Зумрад слушала и кивала, как бы соглашаясь.

Утром она поднялась ни свет ни заря, вышла в сад — мать еще спала, — спустилась к воде. Боз-су брызгалась, шумела и торопилась, в желтом потоке закручивались воронки, пропадали.

Зумрад посмотрела и отвернулась: характер у Боз-су все равно что у Муниры, а ей сейчас хотелось ясности… Оглядела сад, дом — нет, все-таки в хорошем месте они живут: и в центре, и вода рядом, и сады кругом. Если сломают дом, интересно, где дадут квартиру?

Зумрад присела на свой камень, опустила пальцы в воду — приятная прохлада прошла по всему телу, она вздрогнула от удовольствия.

Долго она сидела на камне, думала о своем, но все мысли приводили ее в конце концов к одному: «Неужели нельзя по-другому, не найдется еще выхода?.. Понимает ли он, как это страшно, стыдно и трудно — выйти и самой сказать людям…» Она тихонько вернулась на веранду, но деревянные ступеньки привычно скрипнули.

— Зумрад? — спросила сквозь сон тетушка Рисолат.

— Да, мама, я разбудила вас?

— Ты же поздно легла, доченька, — поспи еще, ведь и солнце не взошло.

— Сейчас лягу, мама.

Зумрад зашла в комнату, с завистью посмотрела на безмятежное личико спящей подруги и начала одеваться. Причесываясь у зеркала, она задела рукой флакончик с духами, тот полетел на пол и Мунира проснулась.

— Ой, да ну тебя, напугала как! Только встретилась с ним, только…

— С Каримом? — рассмеялась Зумрад.

— Не знаю, разглядеть не успела… А куда это ты в такую рань?

— Дело есть.

— Знаю, знаю, куда идешь! — Мунира резко села на постели. — Ты в своем уме, а? Честное слово, будто святая — не понимает! Не пойдешь ты никуда, слышишь!

— Спи. Рано еще.

— Ну не ходи, милая, прошу тебя! Ведь опозоришь себя, честь потеряешь, — что люди скажут!

Зумрад не ответила, спустилась в сад, глянула на спящую мать и вышла на улицу.

Город еще не проснулся, улицы были пустынны, политые с вечера асфальтовые дорожки подсохли, а земля покрылась корочкой…

Зумрад шла пешком — времени у нее было еще много. Увидела серые строгие колонны городского суда — и оробела, вернулась назад, вышла на тенистую улицу, ведущую в парк, там опустилась на скамейку под темной старой чинарой и долго сидела, ни о чем не думая. Наконец бой часов пробудил ее, она встрепенулась и стала считать: пробило десять раз. Пора.

Она поднялась, тихонько пошла к зданию суда. Там было много людей, суета и шум напугали ее — ей казалось, все знают, зачем она здесь, показывают за спиной пальцем и смеются.

Но такой мысли, что она может не пойти, повернуть назад, скрыться, в ней даже не возникало.

В зале уже шло заседание суда. Зумрад опустилась на свободный стул, глянула на судей, на Камила: он сидел бледный, склонил стриженную наголо голову, а по бокам — два милиционера. Жалость стиснула ей сердце.