Убить мертвых - Танит Ли

Дро видел ее дважды в неделю — каждый раз, когда приходил в школу — три года подряд. И в один прекрасный день, когда ему было тринадцать, он вдруг словно впервые увидел ее. Она играла в кости с мальчишками и бегала с ними наперегонки. В кости она выигрывала всегда, а в беге — довольно часто. А еще она лазала по деревьям, хотя и не в компании мальчишек, поскольку боялась, что это сочтут непристойным.

Впервые он заметил ее как-то вечером в начале лета — пришел на луг за школой и увидел, как она сидит на яблоне. Низкое солнце играло в ее волосах, окрашивая их теплым медовым цветом. Она говорила сама с собой — или с птицами? Или с деревом? Он залез на соседнее дерево, уселся и стал смотреть на нее. Заметив его, она не обиделась и не смутилась. Они легко разговорились. Сейчас уже не вспомнить, о чем был тот разговор, да это и не важно. Может быть, о книгах или о будущем урожае.

В следующий свой школьный день он пришел в город пораньше и медленно брел мимо ее дома. Она жила в крошечной лачуге, тесно зажатой между двумя такими же, но зато это была самая опрятная лачуга на много миль вокруг. Когда девочка вышла на крыльцо и увидела Дро, она, казалось, ничуть не удивилась. Единственной родней ее была бабушка, которая в то утро пекла хлеб. Девочка взяла с собой два куска теплого хлеба, смазанных жиром, и один из них с благодарностью преподнесла Парлу, когда он похвалил ее домишко.

Конечно же, у нее было имя, но он никогда не звал ее по имени. Бабушка прозвала ее Шелковинкой за ее чудные волосы. Только бабушка и Парл, и больше никто в целом свете, звали ее так.

Тем летом они много времени проводили вместе. Порой даже прогуливали уроки, чтобы побродить по холмам. Они говорили о сказках и легендах своего края, о древних временах, когда правили императоры, а женщины с горячей кровью шли в бой наравне с мужчинами. Он научил ее ловить рыбу в ручьях, но Шелковинка сказала, что это жестоко — ловить рыбу, если ты не голоден. Однако позже, когда здоровье бабушки пошатнулось, девочка упросила его снова показать ей, как рыбачить. Они принесли улов в ее домик цвета речной гальки и поели просто чудесно, тем более что иначе пришлось бы сидеть впроголодь. Парл воровал из господских пекарен хлеб для Шелковинки и ее бабушки. Когда жизнь немного наладилась, Шелковинка, чтобы отплатить добром за добро, стащила для него нож в кузнице. Парлу тогда пришлось постараться, чтобы незаметно вернуть подарок на место, пока кузнец не хватился. Они были очень молоды, их юность, обстоятельства и собственные правила чести не давали воли плотскому влечению. Но все же они познали несколько уроков страстных поцелуев, когда сердца бились учащенно, а руки и тела сплетались в высокой летней траве. Если бы судьба рассудила иначе, они зашли бы и дальше.

Когда пришла пора урожая, землевладелец отправил всех работников на поля. Три или четыре недели Парлу предстояло работать вдали от города, школы и Шелковинки. Они простились под яблоней, что росла на лугу за школой, с такой серьезностью, будто расставались на целый год.

Жатва шла своими чередом, безумно утомительно, но гладко. Погода стояла жаркая, снопы вспыхивали, как трут, от случайной искры, и приходилось ставить дежурных, чтобы берегли зерно от огня. Парл ночевал в поле, под открытым небом и звездами. Ему трудно было думать о Шелковинке, но он успокаивал себя тем, что ему нет нужды о ней думать — ведь он вернется, и снова все будет как прежде.

В последнюю неделю жатвы разразилась гроза. С громом и воем ветра прокатилась она по полям, вытоптав их, словно гигантский зверь. Порывы ветра прижимали колосья к земле. Молнии вонзались в землю, как стальные стрелы. На холме белым трескучим пламенем вспыхнуло дерево.

Они спасали урожай от ветра и молний. Когда пошел дождь, она стали спасать его и от дождя тоже. Стонущие под ветром поля сдались разрушению, и остаток урожая достался буре.

Почему-то больше, чем потери, угроза голода и верное снижение платы за труд, людей потрясло само несчастье, постигшее их. Буря была как гнев свыше, кара небесная, призванная напомнить — как ни налаживай жизнь, завтрашний день всегда таит опасность. И Парл не удивился, когда среди промокших останков снопов к нему подъехал хозяин, похлопал по плечу и сказал: «Не будет тебе больше школы, парень. Прости. Ты нужен мне здесь».

Прошел еще месяц, прежде чем Парл сумел выкроить время, а может быть, набраться сил для похода в город. Он вышел за два часа до рассвета, в надежде, что его не хватятся, когда остальные юноши и мужчины выйдут на работу после восхода солнца. Возможно, его ждала порка, но мысль о наказании казалась далекой и неважной. Он чувствовал в душе томление, даже страх. Он был молод, а молодости свойственно торопиться. Он знал, в чем избавление от этой тоски, и больше уже ни о чем не думал.

Несколько миль Парл даже бежал бегом. Светлеющий мазок рассвета еще только разгорался на востоке, когда он добрался до города. Ворота еще не открыли, и он не стал ждать, а пролез в известный ему потайной лаз. Но когда он пришел на знакомую улочку, где, зажатый между своими далеко не опрятными соседями, стоял домик Шелковинки, его охватило странное нежелание заходить. Он замешкался в нерешительности, а потом чуть дальше по улице хлопнула дверь и показалась женщина с ведром. Она взглянула на него, и на лице ее появилось почти испуганное выражение. Было в ее взгляде что-то, отчего он совершенно потерял голову, повернулся и побежал.

Он прибежал прямо на луг позади ветхой школы. И опять он не смог бы сказать, почему именно туда. Наверное, потому, что это место много значило для него, и уходящим летом он чаще всего проделывал именно этот путь.

Он примчался на луг, не зная, куда деть себя. Его охватило какое-то необоримое волнение. В руки вонзались тысячи незримых иголочек, волосы на голове словно шевелились у самых корней. Не в состоянии думать ни о чем, Парл подошел к их любимой яблоне. Еще не вполне рассвело, небо только начинало светлеть. Сперва он решил, что обезображенное дерево лишь примерещилось ему. И когда он разглядывал его, в сумерках за спиной его окликнул голос Шелковинки.

Он обернулся — она стояла, как всегда, в своих чистеньких штопаных лохмотьях, и пушистые легкие волосы реяли на ветру.

— Привет, Парл, — сказала она. — Я уже стала бояться, что ты никогда не придешь.

Он потрясенно воззрился на нее, как перед тем на яблоню. Когда девушка двинулась к нему, Парла обуял такой беспросветный ужас, словно его кровь и кости разом превратились в пылающий лед.

— Я ждала тебя, Парл. Тут, на дереве. Я приходила сюда так часто, как только могла.

Он вдруг обнаружил, что пятится от нее. Когда он отшатнулся, в лице Шелковинки что-то дрогнуло, но Парл все еще не мог понять, что же не так. А потом он ни с того ни с сего снова ударился в бегство. Он несся через луг, прочь от девушки и яблони, и кричал на бегу — протяжно, без слов.