Обещаю тебя забыть (СИ) - Сотникова Елена

Это фиаско, мать. Если только дело не в парфюме. Но ведь не будет Горов пользоваться афродизиаком? Смешно же. Хотя мысль купить Леше похожий аромат все же мелькает на задворках сознания.

Ладно, ерунда. Переживем. Однажды справилась, и в этот раз смогу. Как говорится, что не убивает, то делает нас сильнее.

В санузле тщательно мою руки с мылом, чтобы смыть все ненужные мне запахи. Знаю, что мне это мало поможет: из головы Стаса не вымоешь, но хоть какая-то надежда на то, что я смогу таким образом избавиться от преследующего меня невидимым способом Горова, не покидает.

А вот идти назад к клиентам заставить себя не могу. Ломать себя с каждым разом становится все тяжелее.

Поэтому, когда замечаю на лестнице спускающихся мужчин, облегченно выдыхаю. Касатик со своим замом прощаются со Стасом, желая счастливого пути последнему. Договариваются держать друг друга в курсе дел и жмут руки. Я тенью жду в сторонке.

Со странным удовлетворением отмечаю, что Горов уходит один, без той блондинки, что липла к нему в зале.

Они идут мимо, не обращая на меня внимания, и лишь в самом конце Стас задерживает на мне свой взгляд. Я тут же отворачиваюсь. Хватит на сегодня этих зрительных контактов между нами. Сыта по горло.

И он уходит. Молча. Так и не сказав мне ни слова, даже банального «до свидания».

Только вот почему-то после его ухода вместо облегчения я чувствую не долгожданную радость, а противное, разъедающее душу разочарование. Странную опустошающую обиду.

И только интуиция, которая вместе с надеждой сегодня работает против меня, шепчет, что это не конец. Что это только начало. Знать бы еще, начало чего?

Глава 13

— Кать, может, не стоит? — делает последнюю робкую попытку Рита. — А если ты там этого дебила встретишь? Если он опять набросится на тебя? Он же неадекват, сама говорила: убить тебя обещал.

— Не встречу. Я и так не приезжала на ее годовщину, все некогда да нет времени.

— Ты была в церкви, — напоминает подруга.

— Рит, я туда и обратно. Одним днем. Нигде шляться не собираюсь. Заеду к баб Маше, узнаю, что да как, оставлю денег, чтобы она наняла оградку покрасить. И на кладбище съезжу. Снится она мне, понимаешь? Уже который день.

— Ты просто скучаешь. И не отпускаешь. Вбила себе в голову, что если не в день смерти, так в день ее рождения нужно поехать, да?

Мама умерла пять лет назад. Как раз через месяц после моего расставания со Стасом. Поздно начатое лечение, запущенный случай, стечение обстоятельств — все в кучу. И нервы, нервы, нервы. Не дожила до своего сорокапятилетия всего пару месяцев.

Это стало очередным ударом для меня в тот период. Если бы не беременность, не мой сладкий сыночек, которого я носила тогда под сердцем, я бы не выжила. Просто не выкарабкалась бы. Ромка стал моим стимулом двигаться дальше, не позволил опустить руки.

— И что? — начинаю злиться.

— Да ничего, — отступает Рита, наблюдая, как я складываю в сумку необходимые мне вещи: паспорт, расческу, деньги. — Просто ни одна мать не пожелает риска своему ребенку ради того, чтобы увидеть его на своей могилке. Но дело, конечно, твое. Все равно ведь не передумаешь.

Я пропускаю ее слова мимо ушей, и она больше не спорит. Смотрю на часы: электричка отъезжает через час. Успеваю.

— К ночи вернусь, не переживай.

— Ну, смотри. В случае чего — пиши. Я на связи.

До нужного мне города я добираюсь ближе к обеду. Покупаю цветы, беру такси и в первую очередь еду на кладбище. Знакомую оградку нахожу сразу.

Слишком поздно вспоминаю, что не захватила с собой перчатки, поэтому сухую траву и сорняки приходится выдирать голыми руками. Протираю от пыли памятник, поправляю венки, оставляю цветы рядом.

Сердце щемит, когда вижу улыбающееся лицо на портрете. Столько лет прошло, Ромке уже четыре года, а все равно пустота в душе не зарастает.

Присаживаюсь на лавочку и несмело начинаю рассказывать, как у меня дела. Знаю, что это больше разговор с самой собой, фантомное ощущение исповеди, но после таких вот монологов всегда становится легче. Не покидает чувство, будто на самом деле посидела в гостях у мамы, поболтала с ней о жизни.

Уходить тяжело. Кажется, что что-то недоговорила, не до конца сделала. И каждый раз обещаю себе, что буду приходить сюда чаще.

На обратном пути заезжаю в продуктовый магазин, покупаю крупы, сахар, печенье, мясные консервы, молоко и с полными пакетами иду к бывшей соседке. Мама дружила с ней, помогала, ухаживала. Баб Маша всегда говорила, что после смерти оставит квартиру ей, даже прописала у себя, а вышло, что мама ушла из жизни раньше.

— Катенька! Здравствуй, моя хорошая. А я думаю, послышалось или правда стучит кто? — встречает меня на пороге баб Маша.

Старенький халатик, сверху теплая жилетка и вязаные разноцветные носки. Она мерзнет даже в самую теплую погоду. Седые волосы убраны в аккуратный пучок, морщинистое лицо стало еще худее.

— Проходи, не стой. Ой, опять понакупила всего! Да зачем, Катюш? У меня все есть, я же мало ем, ты знаешь.

Она шаркает стоптанными тапочками следом за мной на кухню. Баб Маша и правда мало ест, но, как по мне, потому что привыкла: пенсия маленькая, и на всем приходится экономить. Вот и выходит, что после оплаты коммунальных да покупки лекарств остается всего ничего.

— Тут тоже немного. Крупы долго хранятся, а скоропортящихся продуктов я взяла по чуть-чуть. Вот тут деньги. И не смей откладывать себе на похороны, слышишь?

— Да как же… Да что же… Катя! — пытается она сделать грозный вид. — А ну-ка, убери! Ты зачем это? Я… у меня все есть. Не вздумай.

Я с улыбкой пережидаю шквал ее возмущений и иду ставить чайник. Зажигаю газовую конфорку на старенькой плите.

Баб Маша жила через дом от нас. Я еще подростком была, когда мама подружилась с ней. Детей у соседки не было, муж умер давно. Мы с братом частенько бегали к ней в гости, оставались с ночевкой, когда мама была в ночную смену.

Достаю вазочку из шкафа, высыпаю туда конфеты, печенье. Расставляю кружки на столе, завариваю чай.

Тут почти ничего не изменилось со времен моего детства. Те же обои, посуда, дорожка на полу, только скатерть на столе другая.

— Так, погоди. Ты ж с дороги, поди? — спохватывается она. — У меня картошка есть, сейчас разогрею. И котлеты были в морозилке.

— Не нужно ничего, баб Маш. Я ненадолго. У меня электричка назад скоро. Садись, я все сделаю сама.

Она растерянно жмет плечами и присаживается на старенький скрипучий табурет.

— Как у тебя дела? Ромка растет?

— Растет. Приедем как-нибудь с ним вместе. Он уже большой, буквы знает, читать учимся по слогам.

— Ох, молодцы, — умиляется баб Маша. — А сама как? Замуж не вышла?

— Нет.

— Ну как же это так?! Тяжело, небось, одной. Все на себе тянешь, все сама. А так хотя бы сильное плечо рядом было бы. Ты присмотрись вокруг, хороших мужиков полно. А принца будешь ждать — вся жизнь пролетит, и не заметишь.

Я скромно отвожу глаза. Знаю, что у старшего поколения нельзя быть счастливой без мужика. Хоть какой, но должен иметься, поэтому каждый раз, слыша мой ответ, баб Маша искренне расстраивается и обещает помолиться. Поставить свечку в церкви за мое личное счастье.

Заливаю заварку кипятком и разливаю чай по кружкам. Двигаю к ней вазочку с вареньем.

— Баб Маш, я вам оставлю денег, вы маме оградку покрасите? Наймете кого, чтобы сделали? Я никак не выберусь, чтобы заняться этим. Может, к осени отпуск возьму и приеду.

Старушка хмурит брови, отхлебывая горячий напиток.

— Сделаю, конечно. Я и так к ней езжу почти каждый месяц. Денег не надо, у меня есть. А Ванька ни разу не зашел. Как уберусь, приеду в следующий раз — так все и осталось. Ни грамма не меняется. Мать ему не нужна, ничего ему не нужно, совсем шебутной стал. Полиция его забирала пару раз, — качает головой, затрагивая больную тему. — Ты не ходи к нему. Мало ли чего удумает? Он с девкой жил тут, думали, за ум взялся, на работу устроился, а потом раз — и нет его. Оказывается, избил он ее, деньги отобрал и опять за старое. Мать мучил-мучил, теперь вот чужих. Ты молодец, что уехала. Не дал бы он тебе здесь жизни.