Редакционные статьи -2 - Федор Крюков

Воплощение мечты не вполне совпадало с ее чистым первоначальным образом: Круг не совсем был похож на тот, каким он рисовался мне в романтических представлениях юности. Но зрелище было оригинальное, интересное, дотоле невиданное: скуластые лица калмыков в ложе направо, архиерей в черном клобуке в ложе налево и потные, взмокшие, бородатые, загорелые лица станичников в суконных чекменях на вате, в гимнастерках, серых тужурках — в партере.

И когда длинный оратор в сюртуке долго и обстоятельно говорил о положении аграрного вопроса в Новой Зеландии, старик-вахмистр Иван Демьяныч, мой сосед, изнывая от жары и вздыхая, шептал <мне> на ухо гулким шепотом:

— Теперь можно бы и домой… Слава Богу, сковырнули кой-кого… Хорошо бы еще архиерея сопхнуть: Семашкевич какой-то… поляк, как видать? Ай у нас своих архиереев не найдется, своего донского корня?..

Отголосок старины, вольнолюбивой и широкой, как море, сказался только в этой наклонности к «сковыриванию». Ибо ниспровергали тогда всех и вся без разбора, без особых поводов и оснований, просто — увлекаясь процессом ниспровергательной практики. Дело было легкое, забавное, веселое, и делалось оно «без размышления, без думы роковой»[16].

Помнится, по какому-то вопросу выступил тогда я против увлечения этой практикой огульного сковыривания и ниспровержения. По наивности я думал, что если старый русский поэт дерзал «истину царям с улыбкой говорить»[17], то отчего бы не сказать ее державному народу? Но меня после первых двух-трех фраз сковырнули самым безапелляционным жестом…

Через несколько месяцев тот же вольнолюбивый и все ниспровергавший Круг стоял навытяжку перед авантюристом Голубовым, и лишь один казак нашел в себе мужество не унизиться до этого лакейства и заплатил за это жизнью. Это был атаман Назаров…

Романтическая мечта потускнела.

Нынешний состав Войскового Круга вышел из горнила жестоких уроков и испытаний. Он тверже своего первого предшественника, менее склонен к шатаниям, более осмотрителен и рассудителен. Зуд ниспровержения не чужд и ему, но он введен уже в парламентарные рамки и хотя порой потрясает министерские портфели, однако бьет не до бесчувствия, с самым легким членовредительством и в конце концов гнев перелагает на милость и снисхождение. Так было, например, в минувшую сессию. Замахивались грозно, но били мягко.

— Не мешает подавить его, как лимон, чтоб из него сок потек, — предлагал один оратор меру по отношению к какому-то носителю власти.

Но все, слава Богу, обошлось благополучно и сравнительно мирно.

В области законодательного творчества нынешний Круг не блещет особой плодовитостью. За исключением земельного закона, ценность которого не бесспорна, большинство принятых им законов — к примеру, положение о сенате, о пенсиях, о станичном самоуправлении — представляет собой продукт добросовестного позаимствования из хороших проектов, сделанных раньше. И самое участие в этом творчестве отмечается очень неравномерным распределением внимания к вопросам одинаково большой важности. Над законопроектом о налоге на прибыль единодушно дремлют и прав<ые>, и лев<ые>, и центр. А вопрос о том, в каком помещении должны выдерживаться до вытрезвления подвыпившие и буйствовавшие лица духовного и офицерского звания, вызывает горячие прения, и на него ухлопывается целое заседание. Он рассматривается со всех сторон, пересматривается, толкуется и вкривь, и вкось, и прямо, и с боков.

Председатель несколько раз пытается поставить его на голосование, но то там, то здесь поднимается рука депутата, желающего высказаться, и если ее не замечают, слышится умоляющий голос:

— Разрешите мне слово!

— По какому вопросу? — изумленно и с досадой в голосе осведомляется председатель, обычно редко теряющий терпение.

— По этому самому вопросу.

— Я не могу дать вам слова.

— Я по этому пункту хочу сказать…

— По пункту? Ну… пожалуйста…

— Э-э… их<м>… К примеру сказать, помощник станичного атамана позволил, конечно, задержать пьяного учителя…

— Да нельзя ли без примеров? Вопрос, кажется, ясен…

— Факты были…

— Мало ли что было. О чем вы желаете сказать?

— Об этом самом. Если мы станичного атамана считаем хозяином станицы, то будьте любезны, предоставьте ему право…

— Мы и предоставляем.

— Никак нет. В статье не сказано, вместе ли со всеми арестованными вытрезвлять попов и офицеров или в особом помещении? Ежели атаман поступит по усмотрению, вы думаете — пройдет это ему дурно?

Юристы-практики из среды депутатов предлагают вставить в статью:

— На общих началах… на общих основаниях…

— То есть в нашу природную донскую клоповку?.. Очень приятно!

— Что значит: на общих началах? — возражает вдруг новый голос: — на общих началах офицера сажают на гауптвахту.

— Тогда — «на демократических началах», может быть?

— А если сам станичный атаман налимонится, то предоставить право демократических начал его помощнику…

Мой сосед отец Иларион скорбно качает головой и шепчет мне:

— Хорошо, если атаман с культурным понятием… А выберут какого-нибудь сектанта, тогда уж попок рюмку вина не выпей, а то непременно в тюрёхе переночуешь…

Бытовые ноты всегда звучат полно и разнообразно в нашем юном парламенте. Но та сторона законотворчества, которая требует подлинного юридического понимания и соображения, не всегда соответствует серьезности вопроса.

И, конечно, значение Войскового Круга заключается отнюдь не в его законодательной продуктивности. Он важен как знамя, вокруг которого группируется сейчас казачество, несущее сверхсильную ношу борьбы с расточителями несчастного отечества. С трудом, шатаниями, колебаниями, с ошибками и промахами, с напряжением и борьбой Круг все-таки сумел собрать для этой борьбы силы, каких никогда никакой власти еще не удавалось извлечь из населения в таком исчерпывающем количестве. Нынешний Круг состоит из лиц, непосредственно прикосновенных к этой трагической борьбе, рисковавших жизнью, бестрепетно глядевших в глаза смерти, разоренных и претерпевших — и в этом его сила, сила засвидетельствованного подвига и самопожертвования, залог готовности к борьбе и жертве в будущем, во всякую минуту, когда этого потребует родной край.

И еще сила его — в здравом государственном смысле, в инстинктивном чутье государственного самосохранения. Он может аплодировать разным речам — и федеративным, и самостийным, и вздыхающим о старом налаженном порядке, ныне опрокинутом и сданном в архив. Но за кем идти — он разбирается верно и безошибочно.

Может быть, в минуту исключительных испытаний он не найдет силы удержать на должной высоте свой нынешний авторитет у населения, несущего нужду, лишения, неисчислимые потери, тающего, падающего под тяжестью крестной ноши… Может быть, героический дух изменит когда-нибудь ему… Может быть. Гадать трудно. Но пока — нет другого имени, вокруг которого донское казачество собралось бы такою плотной грудой, как ныне, — нет имени, кроме имени Войскового Круга Всевеликого войска Донского.

Редакционные статьи

Ноябрь — декабрь 1919

ИТОГИ ДНЕЙ 5–7 НОЯБРЯ

Кубанские события пришли наконец к благополучному завершению и становятся отныне достоянием истории.

Все хорошо, что хорошо кончается. И как это ни парадоксально звучит, хорошо даже то, что в Париже подписали договор — или «проект договора», как с точностью заправских юристов называли его некоторые представители кубанской делегации на Войсковом Круге, — дипломатические представители «Кубанской республики» с меджлисом «Горской республики». Право же, хорошо, что это случилось, и хорошо, что самые ревностные и яркие «вожди» казачества — кубанского и отчасти донского — вынуждены были, ограждая своих единомышленников от обвинения в политическом предательстве, изображать их актом легкого поведения в политике. Ибо существо договора все-таки было конфузно.

Отныне диапазон сверхдемократических, самобытно демократических голосов, допускавших единство России только «с перегородками», гордо настаивавших на «принципе согласия, но неподчинения» — примет более умеренные размеры, а федералистический авантюризм, или авантюристический федерализм, будет отодвинут в надлежащее место. Отныне в здоровое русло серьезного обсуждения и деловой работы войдут вопросы краевого самоуправления и создания твердой и авторитетной власти на Юге России. Отныне сознание ответственности переживаемого момента из области празднословия переходит в область действительного служения великому делу воссоздания России.