Рай давно перенаселен - Алёна Браво

Свою внучку мать не навещала: разве могла свободная женщина, член профсоюза переступить порог дома, где нахально существовала тунеядка без трудовой книжки?

Зато порог дома стариков слишком часто, на мой взгляд, переступала третья жена моего отца; этот тип женщин при наличии некоторого воображения можно сравнить с коловраткой, или живой пылью, в изобилии обитающей в водоемах нашей родины и паразитирующей на тростнике. «Песнь об эмпатии Коловратки», возможно, еще будет написана каким- нибудь изобретательным поэтом, в мою же задачу такое легендарное деяние не входит. Отмечу лишь, что «коловратки», как правило, бывают вторыми или третьими женами и сами имеют в пассиве по два–три брака; когда мужчина, этот тростник, изрядно побитый жизнью, печально клонится под тяжестью обид, тут–то и подбирается к нему живая пыль. Внешность этих женщин трудно назвать привлекательной: цепкие и зоркие, несмотря на маленькие глазки, с обесцвеченными локонами, из–под которых выглядывают неряшливые темные корни, они и не нуждаются в каких–то там чарах, о коих пекутся рафинированные дамы, ибо природа сполна позаботилась об их, «коловраток», боевом оснащении. Они обладают выдающейся способностью имитировать эмпатию — способностью, посильной лишь профессионалам: священникам, психоаналитикам и проституткам. Не ведая сомнений, в любом возрасте лихо раскручивают демографическую спираль, если вдруг находится лох, готовый за все платить. Таким и оказался мой интеллигентный, инфантильный отец.

Вместе они смотрелись прекомично: миниатюрный, как японец, в джинсовом костюмчике отец (он уже был довольно преуспевающим адвокатом), от которого веяло не просто моложавостью, а какой–то безнадежной подростковостью, и объемистая лжеблондинка. Отдельные пряди на ее макушке были выкрашены в ярко–розовый, напоминая оперение ощипанной жар–птицы. Она выглядела его мамкой независимо от того, что, копируя его манеру одеваться, старательно втискивала свой зад в джинсы.

Женщина–ребро, женщина–зеркало, женщина–копия, не имеющая своего лица… И вот уже мужчина, ошалевший от самодовольства, чувствует себя Богом, лепящим собственное подобие. Разумеется, именно ее он и искал всю жизнь! Недаром она так на него «похожа»! А между тем, мартышкин прием, которым пользуется умелица, технологи по пиару называют, кажется, экранированием: по возможности точно копировать манеру поведения объекта. Повторять жесты, окончания фраз… Сегодня из нимфы Эхо получилась бы успешная содержательница брачного агентства.

Так можно ли уважать мужчину, который до конца жизни со стоном болтается убогим выкидышем на пуповине безмозглой, но «практичной» и цепкой мамки? Неужто настолько зудит хронический псориаз самооценки, неужто боится порфироносное мужское эго вдруг да и не встать рядом с равной ему по разуму женщины? Неужто честь для него — сиять светочем интеллекта на фоне планктона? Коловратка пленяет его «возвращением домой», но что есть тот «дом»? Включи же мозги, дорогой, догадаться нетрудно, что такое обратный путь к беззаботной жизни до рождения, сладость которой воспевает тебе эта ощипанная сирена.

А где же отец ее подцепил–то? Догадаться не трудно. Мой «уголов- ник» — отец (он специализировался, в отличие от адвокатов–цивилистов, на уголовных делах), фанатично погруженный в броуновское движение убийц и воров, как энтомолог в жизнь каких–нибудь чешуекрылых, цеплял баб, что называется, где стоял. Вернее, это они впивались в него мертвой клещеобразной хваткой. Вторая его жена служила буфетчицей в диетической столовой, где обедали районная милиция, адвокатура и суд; третья же… Муж Коловратки сидел. Старший сын сидел тоже. То есть они, конечно же, время от времени выходили подышать, так сказать, воздухом свободы, но вскоре садились опять. В последний раз Коловраткин супруг отправился за решетку за поистине легендарное деяние, перед которым меркнут такие фантастические поступки, как переплывание океана на льдине или переход пустыни без воды; исходя из этого случая, я даже думаю, что ученые не там ищут резервы человеческих возможностей. Сей тщедушный с виду гражданин, путем свободного доступа проникнув в садоводческое товарищество «Мечта» вблизи деревни Замужанье, обворовал два дачных домика, похитив при этом: немецкую металлическую печь, электрический самовар, два надувных резиновых матраца, электроплиту, дорожный велосипед, мойку из нержавейки, пружинный матрац, два настенных зеркала, телевизионную антенну, силовой кабель длиной 50 м, восемь стульев, пляжный зонт и шесть керамических тарелок. Вопрос о том, как одно человеческое существо, ограниченное во времени и не обладающее транспортным средством, оказалось способным на такой масштабный криминал, всерьез заинтересовал отца, хотя он и не был региональным представителем книги рекордов Гиннесса. Это было, безусловно, интересней, чем однообразные миграционные процессы (сел — откинулся — сел) в среде рецидивного элемента. Отец взялся защищать этого криминального Геракла и привлек к процессу в качестве свидетельницы его жену.

Предсказать дальнейшее было легко.

Кстати, муж Коловратки вскоре сел — благодаря услугам адвоката — на максимально возможный срок.

Итак, Антонина (имя Коловратки) взяла отца преимущественно эмпатией — именно этим термином именуют ушлые ловцы душ и кошельков свой служебный навык: умение слушать сочувственно, вдохновенно, как бы полностью перевоплощаясь в собеседника, чтобы у того, кто исповедуется, создавалась иллюзия, что он наконец–то нашел «родственную душу». Безошибочно вычислив, чего именно не додала жизнь этому конкретному (хорошо оплачиваемому) мужскому экземпляру, Коловратка принялась льстиво изображать восхищение (его умом и талантами), сострадание (его «мукам») и всячески превозносить себя, «добрую и понятливую», на фоне его предыдущих жен. На самом деле эмпатия Коловратки мало имеет общего с состраданием: это всего лишь великолепно отутюженный эволюцией инстинкт выживания. Такие дамы обычно водятся в сферах обслуживания (хотя встречаются повсюду); третья жена моего отца работала медсестрой в госпитале, и он был рад после красавицы, которая его не захотела, и пьяницы, которую не захотел он, обрести сестру милосердия.

К сожалению, получил он нечто принципиально иное.

Первое, на что положила глаз Коловратка, — это двухкомнатная квартира моих бабушки и деда. В ее коллективном сознании (планктон на самом деле обладает не индивидуальным, а коллективным разумом, — этот научный феномен еще ждет своих исследователей) созрела гениальная комбинация, которую она начала осуществлять, активизировав все свои способности: прописка у стариков ее незамужней сестры с детьми, которую следовало для этой цели как можно скорее выписать из деревни; скоропостижная кончина стариков — окончательное завладение квартирой. Но для этого следовало не выпускать родителей мужа из виду ни на час; проявив чудеса «коловращения», она уговорила соседку совершить с моим дедом обмен. Версия для публики звучала цитатой из знаменитой телепрограммы «От всей души»: «Дорогие мои! Я согрею вашу старость!»

Надо сказать — и вот она, сила воздействия живой природы, сравнимая с грозой, снегопадом, жарой, — и бабушка, и дед, не говоря уже о моем отце, совершенно подпали под влияние Коловратки. Помешивая поварешкой борщ, бабушка повторяла мне с гордостью: «Тоня называет твоего отца Са–а–шечка! Ты представляешь?! Са–а–а-шечка!» И мне вспоминалось, как она устраивала мне, пятилетней, допрос на ту же, очевидно, больную для нее тему наименований и плакала от обиды на мою мать. Мало же надо было моей бабушке: слова, а не сути, имени, а не поступка! Любимым ее высказыванием в тот период было: «Видела я Марысечку, видела я Зоечку, увидела и Тонечку!» Имена моей матери и второй жены отца произносились с максимальной степенью сарказма, на какую только была способна ее добрая натура. Что ж, мне оставалось готовиться к переезду в пригород, где обитала Коловратка.

Как и следовало ожидать, эта рисковая женщина, которой было уже за сорок, немедленно родила от моего отца, дабы стратегически закрепить взятую с боя высоту. Дети для «коловраток» — нечто вроде строительного раствора, который должен намертво сцементировать кирпичную кладку их гнездовья. (До тех пор, пока у деторождения не будет одна цель — деторождение, не придет счастливый род на эту землю; вот и младшая дочь отца, моя сводная сестра, едва оперившись, попала в плен наркотического кайфа, а затем и вовсе пропала). Моя бабушка, конечно же, согрела и эту малышку, утром отводила в детский сад, а вечером забирала. «Тонечка могла умереть в родах! У нее совсем плохо с почками!» — трагическим голосом пересказывала наивная Вера очередную хитрую выдумку Коловратки. При этом бабушка, чьи мозги, похоже, были начисто заморочены, словно бы забывала о том, что эта «мать–героиня» пренебрегла своими старшими детьми, не выполнившими возложенные на них функции гнездоустройства.