Азиатская европеизация. История Российского государства. Царь Петр Алексеевич - Борис Акунин

Самым же серьезным следствием маневров было то, что Петр уверился, будто в его распоряжении находится мощная армия, с которой можно затеять и настоящую войну.

Ломать себе голову над тем, где бы повоевать, не приходилось: Россия уже почти десять лет находилась в состоянии войны с Османской империей, просто боевые действия давно не велись.

Напомню, что первая русско-турецкая война (1672–1681) разразилась из-за столкновения интересов на Украине. После ряда кровопролитных боев обе стороны поняли, что легкой победы не будет, и заключили перемирие, договорившись о разделе сфер влияния.

Однако в 1686 году правительство Василия Голицына сочло выгодным присоединиться к антитурецкой «Священной Лиге» (Австрия, Польша, Венеция), получив в виде компенсации за помощь признание прав на Смоленщину, Левобережную Украину и Киев. Расплачиваться пришлось дорогостоящими походами в Крым (1687, 1689). Это, собственно, была не столько попытка завоевания, сколько военная демонстрация, и в этом качестве она вполне достигла цели: Россия исполнила свои союзнические обязательства и закрепила за собой серьезные территориальные приобретения.

Правительство Нарышкиных никаких активных действий против Турции не вело и, как уже было сказано, сильно сократило военные расходы.

Историки очень старались найти глубокие резоны, которые обосновали бы политический замысел Азовской эпопеи Петра: он-де стремился избавиться от турецкого плацдарма, угрожавшего безопасности России, или же получить выход к Черному морю. На самом деле турки содержали Азовскую крепость не для нападения, а для обороны: чтобы контролировать устье Дона и сдерживать грабительские набеги казачьих флотилий. В стратегическом же отношении захват этого пункта не давал России ничего кроме доступа к бесполезному в торговом смысле Азовскому морю. Взятие Азова имело бы смысл, если бы за ним последовало занятие Керчи для выхода в Черное море, а затем и контроль над проливами, ведущими в Средиземноморье, однако с этой гигантской задачей, как известно, Россия не сможет справиться и во времена, когда ее мощь достигнет апогея, а Турция придет в совершенный упадок.

В конце же семнадцатого века всерьез вынашивать подобные планы мог только безумец. Османская империя, в одиночку противостоявшая целой европейской коалиции, выводила на поля сражений 200 тысяч пехотинцев и 180 тысяч всадников, не считая 60 тысяч вассального крымского войска.

Похоже, что главным мотивом для возобновления боевых действий было всего лишь желание молодого царя проявить себя в «великом деле» и испытать свою армию в истинных, а не потешных сражениях.

События ускорило известие о том, что в Стамбуле (в феврале 1695 года) сменилась власть и что новый султан Мустафа II намерен бросить все свои силы против «Священной Лиги». В такой ситуации можно было надеяться, что турки не пришлют в Азов подкреплений и вообще махнут рукой на не слишком важный для них город, а потом будет видно, какая из этого выйдет польза.

По выражению Костомарова, Петр решился на дерзкое предприятие «со свойственной его юношескому возрасту отвагой, недолго размышляя».

На бумаге план кампании выглядел прекрасно. Объявили публично, что целью похода опять является Крым, как во времена Василия Голицына. В том направлении, к низовьям Днепра, действительно для отвлечения внимания отправилось большое, но разномастное войско Бориса Шереметева, в которое собрали дворянскую конницу, гарнизонные части и казаков украинского гетмана Ивана Мазепы.

Все лучшие силы – солдаты и отборные стрельцы – были переброшены к Азову. За последние пять лет, невзирая на петровскую любовь к военным забавам, русская армия заметно усохла. В 1689 году, при Софье, на Крым ходила армия в 112 тысяч человек. Теперь под Азов шли 30 тысяч войска «первого сорта», и еще 25 тысяч качеством похуже было у Шереметева, то есть произошло двукратное сокращение.

Готовились вроде бы основательно: построили струги, чтобы плыть до места по воде, назначили поставщиков продовольствия и фуража, мобилизовали конную тягу. Чтобы избежать заторов, разделили армию на три «генеральства», которыми командовали Франц Лефорт, Патрик Гордон и начальник «потешных» Автоном Головин.

Но настоящая война оказалась труднее Кожуховских учений. К месту вовремя прибыл один Гордон, маршировавший без хитростей, сухим путем. Остальные две дивизии столкнулись с множеством проблем: часть стругов никуда не годилась, поставщики подвели, начался падеж лошадей. Солдатам пришлось тащить пушки и возы вручную. Добирались больше двух месяцев, так что обмануть турок демонстрацией Шереметева не получилось.

В крепости стояло немалое войско, семь тысяч человек. Проблем с продовольствием и боеприпасами у него не возникало – не имея кораблей, русские не могли контролировать водные коммуникации. Укрепления были серьезные: каменные стены, перед ними земляной вал с 15-метровым рвом, деревянный частокол. На берегах Дона высились две башни, между которыми были натянуты железные цепи – чтобы казачьи лодки не могли выйти в море.

Штурм Азова. Р. Портер

Гарнизон в «каланчах» был маленький. Донские казаки-добровольцы лихой атакой взяли одну, из второй турки ушли сами.

Эта скромная победа так и осталась единственным успехом за всю осаду.

Сам Петр играл в то, что он здесь человек не главный, а простой бомбардир. Трудно сказать, чем объяснялся этот маскарад, к которому он будет прибегать постоянно: назначать начальниками других, а самому оставаться вроде бы в тени. Скромность была совсем не в характере царя, скорее речь может идти о неуверенности и страхе совершить какую-нибудь непоправимую ошибку. Так или иначе, система, при которой армия вместо главнокомандующего имела трех автономных военачальников и царя-бомбардира, ни за что не отвечавшего, но во все вмешивавшегося, работала плохо. Генералы ссорились между собой, не приходили друг другу вовремя на выручку.

Но хуже всего было то, что русская армия продемонстрировала скверные боевые качества.

Артиллерия две недели палила по крепости, но так и не пробила брешей.

Саперы вели подкопы – и от неопытности подрывались на собственных минах.

Днем войско располагалось на послеобеденный сон. Однажды турки в этот час устроили вылазку, перебили несколько сотен человек, попортили орудия, а девять даже утащили с собой.

5 августа русские предприняли штурм – получился разброд и конфуз. Храбрецы бодро вскарабкались на стены, малодушные остались сзади, кричали «ура!», но в огонь не шли, отсиживались во рву. Сказались низкая дисциплина, плохая выучка, отсутствие настоящего офицерского корпуса.

Не лучше вышло и со вторым штурмом 25 сентября. Подкоп под стену снова не удался. Штурмующие действовали разрозненно, что позволяло туркам перебрасывать подкрепления из одной точки в другую. Батальон преображенцев прорвался было в город, но не получил подмоги и был вынужден отступить.

Через два дня, утратив надежду на победу и израсходовав припасы, русская армия сняла осаду.

Отступали не лучше, чем наступали. Многие утонули на переправе через Дон, многие умерли от голода и болезней – осень в степях выдалась холодная.

Одним словом, первый военный опыт Петра закончился еще бесславнее, чем крымские походы Василия Голицына, над которыми некогда так глумились в селе Преображенском. Отвлекающий маневр Шереметева удался и то лучше: на Днепре хоть взяли четыре маленькие турецкие крепости.

Правда, царь, точь-в-точь как шестью годами ранее Василий Голицын, объявил стране о великой победе и устроил триумфальный въезд в столицу. В качестве трофея москвичам торжественно предъявили одного-единственного пленного турка.

Рубеж 1695 и 1696 годов стал для Петра переломным. Проявилось самое ценное качество сложного петровского характера, которое не раз выручит его и в дальнейшем: после поражения этот человек не опускал руки, а начинал действовать с удесятеренной энергией.

Царь решил на следующий год снова идти к крепости, которая не далась с первого раза – но теперь уже не на «авось», а с гарантией результата. Для этого был разработан ясный план действий. Царь правильно определил главные причины неудачи: то, что Азов не был блокирован с моря, и недостаточно сильная армия. На исправление этих ошибок Петр и направил все усилия. Игры закончились, началась тяжелая работа. Именно в этот момент Петр стал из «потешного» правителя настоящим.

В верховьях Дона, близ Воронежа, на границе Великой Степи с Великим Лесом, быстро построили верфи, согнали туда огромное количество крестьян, 26 тысяч человек, и начали с небывалой скоростью строить флот. Невзирая на морозы и лишения, от которых несчастные работники умирали массами, работы кипели днем и ночью. Дисциплина поддерживалась самыми жестокими мерами: тех, кто пытался бежать, ловили и вешали. Можно сказать, что это был первый опыт «гулагстроя» в отечественной истории. Оказалось, что принудительной мобилизацией, репрессиями и страхом можно добиться впечатляющих результатов – во всяком случае, на коротком отрезке времени. В будущем Петр будет использовать эту методику постоянно.