Невский проспект - Дмитрий Вересов

– Ты знаешь, как это предотвратить? Твои поиски, они связаны с этим?

Невский помолчал, на губах его была упрямая улыбка.

– Только прошу, – попросил Кирилл, – не нужно делать такое лицо, словно ты Иисус, а я искушающий тебя нечистый! Я хочу помочь!

– Я знаю, – сказал серьезно Невский. – Кстати, поосторожнее здесь с именем Спасителя. Эти чертовы британцы хоть и редко ведут себя по-христиан-ски, но очень придирчивы к словам! А помочь мне, Кирилл, трудно, почти невозможно, поскольку я и сам не могу сказать пока, что ищу. Но все равно спасибо!

«Чертовы британцы» было произнесено почти с нежностью. За время, проведенное в этой нечисто-плотной как в прямом, так и переносном смысле эпохе, Невский успел привыкнуть к ее людям, при этом умудряясь оставаться человеком другого века. Он был выше их и ростом, и эрудицией, но от этого не становился надменнее. И к нему тянулись.

А теперь Марков оказался один среди «чертовых британцев», правда, из другой, более цивилизованной эпохи. «Было бы неплохо определиться со временем, – подумал Кирилл, хотя он уже догадывался, куда его занесло. – Что я здесь делаю?» Не время знакомиться с историей, пусть это даже связано с тем, что он делает в своем мире. Впрочем, какой из миров – «его», Марков и сам теперь затруднялся ответить.

На улице какой-то бродяга толкнул его в плечо и, не оборачиваясь, пошел дальше. Марков ощупал кошелек, надежно спрятанный в поясе. Нож, который, подобно многим британцам той эпохи, он нес прикрепленным к спине, Кирилл перевесил поближе к поясу – так ему было сподручнее. Пока что Лондон казался относительно спокойным местом, но лица черни внушали самые мрачные опасения. Удивительно, что Джек-Потрошитель не хозяйничал в этих переулках уже в семнадцатом веке. Атмосфера просто располагала к разбою.

Внезапно он вспомнил, кто он такой. Роберт Додж, торговец из славного Эдинбурга, столицы Шотландии, города всемилостивого короля Якова, который ныне занимает престол всей Британии.

Роберт Додж был женат и имел троих ребятишек, коих воспитывал в страхе божьем. Страх божий был теперь актуален в стране, получившей в правители человека, который искренне верил в ведьм и колдунов. Первым делом король Яков приказал сжечь книгу Реджинальда Скотта, в которой тот уверял, что ведьмы и колдуны по большей части невинные жертвы собственного слабоумия или злой молвы. Сэру Реджинальду повезло, он скончался за четыре года до вступления на престол Якова Первого, а не то и его участь была бы под большим вопросом. Его книга была и в доме у Роберта Доджа, и он лично бросил ее в огонь камина, чтобы чего не вышло.

А в Лондон прибыл, как считал, удачно – прямиком к казни фаворита покойной королевы сэра Уолтера Рели – и был уверен: теперь будет что рассказать дома. Сэра Рели должны были сначала повесить, затем живым вынуть из петли, вырвать внутренности и сжечь, а уже потом четвертовать.

К сожалению, в последний момент это увлекательное зрелище было отменено, и не по причине плохой погоды. Настроение у короля было куда переменчивее лондонского климата, и сэр Рели остался коротать дни в Тауэре.

Ну а Роберту Доджу пора было возвращаться домой. «Нужно не забыть купить гостинцы для семьи», – подумал машинально Кирилл, который вынужден был сейчас существовать в двух ипостасях – собственной и недалекого шотландского торговца. Он постарался заглушить воспоминания Роберта Доджа и направился туда, куда ноги сами несли, – в трактир недалеко от «Глобуса».

На память пришла долгая и интересная дискуссия с Джейн. Вообще дискуссии с Джейн всегда были такими – долгими и интересными. Для Маркова было большой новостью, что авторство пьес Шекспира на Западе подвергается сомнению вот уже много лет и горы бумаги исписаны по этому поводу. Джейн обнаружила неплохое знание вопроса, которому, похоже, ее преподаватели уделяли больше внимания, чем вопрос заслуживал. Она привела несколько аргументов и контраргументов противоборствующих сторон – тех, кто выступал в защиту Уильяма Шекспира из Стратфорда, и других, тех, кто пытался доказать, что все его вещи на самом деле написаны не то королевой Елизаветой, не то Кристофером Марло, который не был на самом деле убит, как принято считать, в случайной ссоре, а скрылся в Европе и продолжал творить под псевдонимом. А вообще претендентов было море!

«Вот тебе и случай выяснить все досконально», – подумал Кирилл, но при мысли, что может и правда наткнуться на собственной персоной Вильяма нашего Шекспира, оробел. Одно дело общаться с никому не известными представителями эпохи, с ними легко абстрагироваться, забыть о том, что все они, по сути, мертвецы, чьи кости давно обратились в прах. И совсем другое – говорить с человеком, чье имя он знал с детства. Стоит ли вообще искать с ним встречи? А что, если он окажется спесивым, напыщенным или наивным до глупости? Гений не обязательно должен быть приятным человеком!

Размышляя так, Роберт Додж, он же Кирилл Марков прошел за каким-то франтом в трактир, наполненный запахом жареной рыбы. В углу за столом дымил трубкой седой мужчина, от которого, вероятно, можно было услышать много интересного о разгроме Великой армады или походах Дрейка. «Все они мертвецы», – хотел напомнить себе Марков еще раз, но, оглядев присутствующих, тут же поправился. Нет, никакие это не мертвецы, обыкновенные живые люди. Если кто здесь и должен вызывать изумление, так это он сам – человек, который еще не родился на свет.

Качая бедрами, к Кириллу подплыла гулящая девка, лицо которой неожиданно напомнило ему Джейн. «Может, – подумал Кирилл, – это и правда ее пра-прапрабабка. А почему бы и нет? Корни известных родов часто уходят на самое дно общества». Вспомнилось, как сама Джейн Болтон, узнав, что о предках Маркова известно не так уж и много, предположила, что среди них вполне могли быть англичане. «Нет, ты послушай! – говорила она серьезно. – Марков! Звучит как производное от “mark”!» А может, и права была – сколько заграничных фамилий было переиначено на Руси! Может, и был среди его далеких предков какой-нибудь Джон Маркоу, который осел потом в Петербурге…

– Эй, шотландец, у тебя глаза мутные, словно ты уже хорошо принял! – здешняя «Джейн» взяла его под руку. – По-моему, тебе пора в постельку…

Кирилл понял, что еще немного, и эта девица действительно возьмет его в оборот. Он попятился и толкнул старика, который как раз входил в заведение.

– Похоже, ты напугала шотландца, Мэгги! – расхохотался моряк с трубкой.

Марков извинился перед стариком и решил в качестве компенсации угостить его. Кошелек Роберта Доджа был туго набит, так что Марков не испытывал угрызений совести.

Старик кивнул согласно. На нем был потертый камзол и яркий плащ, который он придерживал одной рукой – плащ был для него длинноват и в противном случае волочился бы по полу. Плащ при ближайшем рассмотрении оказался пурпурной тогой, но кажется, никого в этом заведении это не удивляло. Никого, кроме Маркова.

– Плащ Цезаря! – сообщил старик, явно довольный реакцией приезжего. – Я бы позаимствовал из свободного реквизита что-нибудь менее броское, но не нашел!

– Вы актер? – спросил заинтересованно Кирилл.

– Нет, сэр! Вы говорите всего лишь с переписчиком, но смею заверить, что и мой скромный труд тоже имеет значение!

– Я в этом не сомневаюсь! – сказал с жаром Марков.

Старик причмокнул губами и, достав не первой свежести платок, стер с бороды капли пива.

– Я вижу, вы интересуетесь театром, сэр! А я принял вас за торговца! Хотя, если рассудить, почему бы торговцу не дружить с Мельпоменой? Я вижу в ваших глазах блеск, и это не блеск гиней, готов поклясться!

Кирилл огляделся и негромко, вполголоса произнес несколько строк из «Гамлета».

– О, – старик был и в самом деле удивлен. – У вас хорошо поставлен голос и есть страсть, но мне кажется, эту роль следует читать немного иначе. Между нами, – он снизил голос до таинственного шепота, – мне кажется, что никто не читает ее, как надо, но, может быть, у вас получится!

Он подмигнул.

– Я право… – начал Марков, несколько смущенный его напором.

Но старик не слушал. Расправляясь со второй кружкой эля, он продолжал рассуждать о принце датском и его семейных проблемах с таким видом, словно принц жил на соседней улице.

– …Гамлет не отрешен от жизни, напротив – в нем ее больше, чем в ком-либо из его окружения. Понимаете? Но на самом деле этого сумасшедшего принца можно представить в каком угодно качестве! Странно, правда – персонаж, который являет нам пример стойкости убеждений, податлив в плане трактовки, как никакой другой. Мечтатель увидит в нем романтика себе под стать, моралист – поборника нравственной чистоты, хотя, между нами, чистоты в нем не так уж и много, ну и так далее…

И играть его будут соответственно с собственными представлениями! А он был человек, как вы или я!