Завидная биография - Андрей Некрасов

«Значит, оттепель», — подумал Сережа и закрыл глаза. Ему приснилось, что он дома. «Выйду пораньше, — решил он, — скатаю пару снежков, и только Юрка высунет нос из парадного, так влеплю, что ой-ой!»

Вот Юрка отряхивает снег, хохочет… Сережа тоже смеется, и прохожие улыбаются, глядя на них. Вот они с Юркой не спеша идут в школу, на ходу обсуждая дела физического кружка: модель паровой машины почти готова, осталось собрать и пропаять котел. Можно бы поручить это Игорю, но лучше не стоит. Он того и гляди схватит тройку по истории. А это они здорово с Юркой придумали: поставить отчет кружка на сборе дружины! Доклад поручили Сереже. Он решил так и начать: «Все члены физического кружка учатся только на пять и на четыре…»

Вдруг отворилась дверь. Сережа проснулся. Тихо шаркая туфлями, вошла в палату старенькая, седая, вся белая, в белом халате, палатная сестра тетя Нина. Ласково глядя сквозь стекла больших очков, она раздала термометры.

Еще один больничный день начался!

И, зажимая подмышкой холодное, как сосулька, стеклышко, Сережа, со страшной ясностью понял вдруг, что сегодня ребята без него будут играть в снежки, завтра без него испытают машину, а в субботу без него соберется совет отряда…

Сережа представил, как Василий Михайлович откладывает в сторону его тетрадку, возвращая контрольные по геометрии, как Юрка на сборе дружины собирает листочки конспекта, закончив доклад…

Там без него продолжается жизнь. Там каждый день полон новой борьбой, новыми победами…

А тут… тут тетя Нина, высоко подняв термометр, посмотрела на шкалу и с похвалой в голосе сказала:

— Тридцать шесть и шесть. Молодец, Мордвинов.

И от этого «молодец» Сережа, который терпеть не мог слез, чуть не расплакался.

Скучно тянулись эти трудные дни. Две койки в палате пустовали. На трех лежали малыши: два второклассника и первоклассник. С ними даже поговорить было не о чем. И только «письма с Большой земли», как про себя называл их Сережа, вносили разнообразие в монотонные больничные будни.

«Поправляйся скорее, сыночек», — писала мама и сообщала о маленьких домашних новостях.

«Поправляйся скорее, Серьга, мы тут без тебя горим», — писал Юрка и подробно перечислял все школьные происшествия.

«Поправляйся скорее, Сережа», — писала старшая вожатая Нина Сергеевна.

Точно сговорились! Все требовали: «поправляйся скорее», а он и не думал поправляться. Наоборот, с каждым днем яснее становилось, что желанный час освобождения отодвигается все дальше и дальше… Опять поднялась температура, по ночам «стреляло» в ухе, раскалывалась от боли голова.

Сережу перенесли в другую палату, и главный врач, Денис Лаврентьевич, похожий на Тараса Бульбу, все дольше задерживался у его кровати и, шевеля седыми бровями, говорил укоризненно:

— Плохо твое дело, казак, придется еще погостить.

И Сережа «гостил».

Он пролежал весь февраль, пролежал март. В апреле два раза у его кровати собиралось сразу по нескольку врачей. Они передавали друг другу Сережин температурный листок, подолгу слушали сердце, осторожно щупали за ухом и спорили о чем-то тихими голосами, произнося непонятные слова.

И только перед самыми майскими праздниками Денис Лаврентьевич, подмигнув так, будто сообщает важную тайну, сказал:

— Пора, брат Мордвинов, и честь знать, загостился…

Еще через две недели Сереже принесли его лыжный костюм, белье и башмаки.

Держась за перила, он спустился по лестнице, прошел какую-то комнату, заставленную шкафчиками. Незнакомая няня открыла дверь, и вдруг он увидел маму.

Она посмотрела на него и, шагнув навстречу, сказала:

— Сережа, мальчик мой… одни скулы остались.

Потом она достала из сумочки теплую шапку, надела Сереже на голову и туго завязала уши.

— Ну, пойдем, — сказала она и взяла сына под руку.

По городу они ехали на «Победе». Деревья уже оделись молодой листвой. Древний кремль стоял высоко над рекой, как дорогая игрушка на зеленой бархатной подставке. Прохожие были одеты по-летнему, а под мостом, перекликаясь гудками, торопились куда-то буксиры с плотами и баржами.

Когда приехали в Сормово, Сереже показалось, что он вчера только ходил по родным улицам. И непонятно было, почему нет снега, почему все окна открыты настежь, откуда так сразу пришло лето?

Дома Сережа подсчитал: оказалось, что он пробыл в больнице девяносто девять дней.

— Папе я о тебе ничего не писала, не хотела его огорчать, — сказала мама.

Вечером пришел Юрка. Он уже успел загореть, нос у него лупился. Увидев Сережу, он порывисто схватил его руку, крепко пожал и, глянув в исхудавшее Сережино лицо, радостным баском сказал:

— Здорово, Серьга, наконец-то явился… Заждались мы тебя… У нас тут такие дела…

И Юрка начал рассказывать, что их класс лучший в школе по успеваемости, а сейчас, перед испытаниями, они всем отрядом решили, что ниже четверки ни у кого отметок не будет…

— Ну и понимаешь, решить-то решили, а дисциплина кое у кого хромает. Тепло, уже купается народ, и футбол, и все такое. Вот и приходится друг друга подтягивать. Достали билеты, проверяем все прямо по билетам, чтобы уж без ошибки. В общем за пятерки не поручусь, а на четверки всех до одного вытянем, это точно.

— А я? — спросил Сережа.

— А ты? — сказал Юрка. — А ты не в счет. — Он вдруг осекся и, помолчав, добавил: — С тобой разговор особый.

— Ну, а кружок как?

— Кружок сейчас свернули. Не до того. А до весны работали. Недавно выставку устроили, ходили на автозавод и к нам на «Красное Сормово». Смотрели, как новый танкер спускают.

— А машина пошла тогда? — спросил Сережа.

— Машина? Какая машина? — удивился Юрка. — Умформер, что ли? Так его еще перематывать надо, это уж на тот год.

— Паровая, — сказал Сережа. — Помнишь, мы тогда строили?

— Ишь, чего вспомнил! Ну, конечно, пошла. А мы с тех пор еще турбину и реактивный глиссер построили, только глиссер не испытали пока. В лагере испытаем… Ну, ладно, Серьга, ты давай поправляйся, а я пойду, у меня еще дела сегодня!.. А ты в школу скорей приходи, в субботу совет отряда…

Юрка снова крепко пожал руку Сереже, вылетел в дверь и быстро пошел куда-то…

Сережа посмотрел ему вслед и вдруг понял, как далеко шагнула жизнь за эти три месяца…

«А ты не в счет», — вспомнил он и понял, как трудно бывает человеку, который отстал от жизни…

«Не отставай от товарищей», — сказал тогда папа, а он вот отстал. Не по своей вине отстал. Отстал всего на сто дней, и уже «не в счет», уже на год позади… На целый год жизни!

В субботу Сережа пошел в школу. Он пришел к концу уроков, и ребята, увидев его, веселым табунком кинулись навстречу.

— Мордвинов явился, ура! — крикнул Игорь и, вырвавшись вперед, первый схватил его за руку. Потом его обступили со всех сторон и громко, ничуть не стесняясь, стали обсуждать его вид.

— Ох, похудел-то!

— А бледный, ребята, смотрите, бледнющий какой! Прямо желтый…

— Да что ты, Сергей, вырос, что ли? Выше Леньки стал, глядите, ребята!

Потом посыпались вопросы:

— Все так и лежал? Надоело, наверное?

— Ну, а там еще кто был, или один?

— А читать дают, Сергей?

— А радио есть?

— А гулять пускают?

Сережа едва успевал отвечать и сам ничего не спросил у ребят. Да и о чем было спрашивать? По обрывкам разговоров он понял, что товарищей волнуют вещи, для него непонятные. Какие-то формулы, о которых он и не слышал, большой барьерный риф, головоногие моллюски… Ничего этого Сережа не знал.

Он пошел в канцелярию. Первым, кого он увидел там, был Василий Михайлович.

— Мордвинов! — удивился он, и ласковые искорки засветились в его глазах. — Вернулся, ну вот и прекрасно… Кстати, Сережа, одну минуточку… — Он раскрыл свой огромный портфель и, немного порывшись в нем, достал тетрадку.

— Вот последняя твоя контрольная по геометрии, третьего февраля… Ну и как всегда у Мордвинова — пять! — сказал Василий Михайлович и протянул Сереже раскрытую тетрадку.

— Василий Михайлович, — сказал Сережа, — а как же теперь со мной?

— С тобой, Сережа? Плохо, дружок, с тобой. Придется, видимо, остаться на второй год.

— А если я догоню? Василий Михайлович!

— Думали мы и об этом, Сережа, — сказал Василий Михайлович. — Видишь ли: по математике ты догонишь легко, в этом я уверен… Но ведь одна математика дела не решает. Программа большая, трудная, а тебе необходимо поправиться, отдохнуть…

— А если я догоню? — снова спросил Сережа.

— Не знаю, Сережа… Мы тут и с мамой твоей говорили. И она так считает. Лет тебе немного. Ты ведь младше всех в классе? В конце концов лишний год в твоем возрасте…

— А если я догоню? — упрямо перебил Сережа.

— Подумай, Сережа. Конечно, жалко терять год, но так, от души, я не советую, — сказал Василий Михайлович и посмотрел на часы. — Ты еще хорошенько подумай, посоветуйся с мамой. — И, застегнув портфель, Василий Михайлович пожал Сереже руку. — Мне, к сожалению, пора на урок. Но мы еще поговорим с тобой, подумаем, — сказал он и вышел.