Ванька 11 - Сергей Анатольевич Куковякин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Были откинуты крышки архивных сундуков, извлечены на свет Божий нужные бумаги. Читай их хоть три раза кому нужно, всё как есть там прописано. Николая Александровича это земли, он их владетель и распорядиться может по своему усмотрению.
Дарит своё имущество советскому государству бывший император. У него к этой власти обиды нет. Сам он престол оставил, а если и надо ему на кого дуться, так на Временное Правительство. Оно на смену в России государю-императору пришло, его в бок подтыкало, чтобы он трон свой освободил. Большевики Временное Правительство свергли, император их за это даже поблагодарить при желании может.
Всё это время Николай Александрович с супругой и детьми чистым приуральским воздухом дышали, чем покушать не обижены были. Да и ранее, во дворцах своих, они не часто себя разносолами баловали. Бывший император терпеть не мог икру, а Александра Федоровна не ела мясо. Утром, кофе или чая с хлебушком, намазанным сливочным маслом, откушают и всё. На позднем завтраке на императорском столе частенько оказывались перловый суп с солеными огурцами, морковью и горошком, пирожки, филе говядины с картофелем, пирог с начинкой из сладкой рисовой каши с брусникой. Чего-чего, а картошку Николай Александрович любил. Будущий император в детстве и юности пек картошку с братьями и сестрами в парке Аничкового дворца в Санкт-Петербурге, а позже — с цесаревичем Алексеем в Александровском парке.
Александра Федоровна ещё калачи очень любила, а супруг её — «драгомировскую кашу» — гречку с грибами и сливками. От самой обычной гречневой каши она отличалась лишь тем, что данная каша подавалась как пирог.
Алкогольные напитки на императорском столе — из Массандры. Николай Александрович предпочитал портвейн «Ливадия», Александра Федоровна — «Лакриму Кристи».
Парижские газеты так же сообщали, что советское правительство с благодарностью принимает подарок товарища Романова и распорядится полученными землями по своему усмотрению.
И ещё — семья Романовых возвращается а Петроград. Место жительства теперь там у неё будет. Назначено ей достойное содержание, поражения в правах отсутствуют.
Как любой нормальный человек какое-то событие воспринимает? Конечно, как оно на нём и его близких отразиться. Ну, спас я от смерти когда-то в прошлом нынешнего гражданина Романова. Сейчас, это может даже за благовидный поступок рассматриваться. Тем более, в настоящее время, пусть косвенно, благодаря мне Россия территориями приросла. Пусть их на географической карте можно только через увеличительное стекло рассмотреть, но всё же.
Кстати, те же парижские газеты сообщали, что советское правительство Германии совсем не против подарка Николая Александровича, а даже радо, что наконец историческая справедливость восторжествовала. Всё на своё место встало и так в дальнейшем будет быть.
Ещё небольшая заметочка в утренней прессе имелась. Опять же про Россию. Если своими словами сказать, то все награды, что во времена империи были получены, теперь смело можно было на груди носить. Новых таких давать не будут, свои награды сейчас у советского государства имеются. Обижать же никого не следует, заслужил — носи и гордись. Особенно те, за которые кровь пролита.
Уже к обеду по коридорам Люксембургского дворца многие с орденами и медалями из прежней жизни расхаживали. Сохранили их, сберегли, а сейчас и время открыто носить их пришло. Даже Сормах дважды Георгиевским кавалером оказался, а я и не знал.
Надо будет и мне этим делом озаботиться. Заказать в ювелирной мастерской всё, чем был награжден, а сейчас оказалось утерянным. В Париже таких заведений много. Только денежки плати, а они тебе любой орден изготовят. Закажу я даже все свои знаки доблести в двух вариантах — обычном и фрачном. Вдруг и такое пригодится…
Из-за всего этого передача дел затянулась. Чуть не до полночи пришлось данными вопросами заниматься.
Спасибо Крыленко, он процесс несколько ускорил.
Главковерх около одиннадцати вечера почтил мой кабинет своим посещением.
— Товарищ Симкин, приняли дела?
— Ещё не всё, товарищ Крыленко.
За этот ответ, привезенный на смену мне из Москвы получил не очень довольный взгляд главковерха.
— Долго возитесь!
— Я…
Что хотел сказать москвич осталось неизвестным.
— Даю десять минут…
Ой-ой-ой, каким тоном это было сказано…
— Я…
— Пять!
Через пять минут все бумажные дела были завершены.
— Нинель Иванович, сегодня ещё ночуете здесь, а завтра уже переселяйтесь в Пастеровский институт.
Так… И на меня, значит, казарменное положение распространяться будет…
Глава 19
Глава 19 Дырка в стекле
— Опять в Вятку всё отдаете?
Вид у Эмиля Ру, директора института Пастера, был недовольный. Это, ещё мягко сказано. Только молнии с его пальцев в пол не били. Искры, те потоками стекали. Так я определил его состояние.
Ну, опять. Ну, в Вятку. Ну, отдаю. И — что?
Кто тут главный? Кто здесь за всё отвечает? Пушкин?
Вот уже три месяца мы совместно работаем, а всё не можем друг к другу притереться. То, одним, то — другим господин Ру недоволен.
Раньше он тут главным был, а сейчас я над ним поставлен. Это ему и не нравится.
Опять — здесь верно. В Вятку — тут он прав. Всё? Совсем не всё. Где-то только половину от производства оспенной вакцины для военного ведомства.
Сейчас институт Пастера у меня — головная организация. Даже и не головная, а — мозг. Тут я сосредоточил почти все научные исследования. Это — для Ру и так официально считается. Вообще же, имеется ещё и дубль, но о нем мало кто знает. Где? Три раза ха-ха! Так я и сказал.
Производство вакцин же раскидано по многим учреждениям, создана целая сеть. За основу я взял наши бывшие земские бактериологические институты, сосредоточил производство в России. Хватит, больше на дядю за границей надеяться мы не будем. Сами с усами, а то вон как в начале Великой войны получилось. Не стали германцы нам свои медикаменты продавать и сели мы даже не в лужу, а в неизвестно что. Мордой в грязь ещё шмякнулись.
Лекарства, они не менее важны, чем паровозы и самолеты. У себя их надо производить, а не козой на веревочке быть. Которая, на этой самой веревочке над пропастью подвешена. Чик, и полетели в бездну… Только ножками дрегнули.
— Господин Ру, вопрос решен. Обсуждению не подлежит.
Лучше бы он сейчас столбняком занялся более плотно.
