Жизнь Антона Чехова - Дональд Рейфилд

Павел Егорович с сыновьями поселились втроем в комнате дома, принадлежавшего Каролине Шварцкопф и ее родне, Полеваевым. Дом находился в районе Грачевка, о котором шла дурная слава – в народе его прозвали «Драчевкой». Сестры Полеваевы прослыли дамами весьма вольного поведения, и позже Мария Чехова обвинила их в том, что они скверно повлияли на Александра и Колю.

Однако Павел Егорович еще был далек от подобных подозрений – его целиком поглотили паломничества по святым местам. Он дневал и ночевал в Троице-Сергиевской лавре и писал наставления Евгении Яковлевне. С поисками работы он не спешил – Коля, как сообщал он жене, рисовал в музее копии с картин, и какой-то магазин уже предложил ему за одну работу 25 рублей. Антону Павел Егорович велел припрятать от кредиторов мебель и не подпускать к дому судебных приставов. Деньги от продажи мебели должны были пойти на оплату билетов в Москву для всей семьи. Дабы отвести от себя кредиторов, Павел Егорович переписал оставшийся товар на Феничку. Шестого мая самодовольный отец семейства писал в Таганрог детям:

«Милые дети <…> Если будете жить хорошо, я вас возьму в Москву. Тут есть много учебных Заведений, Гимназий <…> А пока все это устроится, вы молчите, никому не разглашайте, старайтесь издать экзамены получше и получить Аттестат, может быть, вы уже последний год в Таганрогской гимназии учитесь. Повторяю, никому ничего не говорите об этом. Спасибо, Антоша, за письмо и за то, что ты хозяйничаешь в доме и ходишь за долгами <…> Ваня, <…> дожди пошли, и я очень рад и что ты поставил бочку под трубу <…> Миша хороший мальчик, он постарается мне написать, как он учится. <…> А также и Маша, вероятно, не забыла, что я ей приказывал, когда я уезжал в Москву, чтобы она училась хорошо в Гимназии и по три раза в день играла в фортепьяно, по моей методе, не спеша, смотреть в ноты и ни одну не пропускать. Если она будет хорошо играть, тогда я переведу Вас в Москву и куплю хороший фортепиан и нот, тогда вполне будет она Артистка играть на Форуме».

Однако спустя неделю в письме к жене Павел Егорович был уже не столь оптимистичен насчет счастливого избавления от напастей – он не питал доверия ни к кредиторам, ни к «доброжелателям». Тем не менее он был уверен, что дом еще можно продать за сумму, превышающую его долги. В тот же самый день, выпавший на праздник Вознесения, Евгения Яковлевна пытается спустить Павла Егоровича с небес на землю:

«Милый мой Павел Егорович, письмо твое мы получили, в котором ты пишешь, чтобы мы продавали дом, я давно желала продать, только бы разделаться с долгами, да покупателей нет <…> Вот я придумала, говорю, иди, Антоша, к Точиловскому, он дает деньги под залог <…> Точиловский как крикнет, что на этом болоте Боже меня сохрани, нет, не надо, я не хочу с Таганрогом иметь дело, с тем Антоша и пришел домой, а теперь не знаю, к кому обратиться <…> Вчера, 13 числа, сидим мы чай пьем, слышим звонок, отворили дверь, является Грохольский с бумагами, первый был вопрос: дома Павел Егорыч, мы говорим нет <…> Я спросила Грохольского, он не будет беспокоить Павла Егорыча в Москве, а он говорит, так вы предупредите вашего мужа, я вот что советую тебе сделать, дорогой мой, ты напиши <…> открытое письмо нам всем, что ты выезжаешь в Тамбов <…> или куда хочешь <…> говорят, потребуют от нас письмо твое, точно ли тебя нет и где находишься <…> Меня тоска и забота одолела, а тут смотрим старая нянька в среду под Вознесенье, нарошно, говорит, приехалась проведать вас <…> Я собралась с духом и сказала ей: няня, я теперь не могу тебя оставить, у меня кухарки нет, я одна <…> Помоги тебе Господи, да бери нас скорей, а то так можно скоро с ума сойти, Саша уже записан на листе, что в военную повинность что ли, не знаю, как сказать, на заборах прилеплено <…> Я надеялась, что дом заложим <…> а теперь ума не приложу, что делать. Скорей отвечай. Е. Чехова»[32].

Приезжающим в Москву на жительство надлежало зарегистрироваться в полиции. По счастью, Полеваевы не были законопослушны и бумаг от Павла Егоровича не требовали. Ареста ему удалось избежать, а вот помочь семье он, увы, ничем не мог. Антон, в сущности, еще мальчишка, был не в состоянии расправиться с должниками или отбиться от кредиторов, даже при том, что иные из них, например Грохольский, были родителями его школьных друзей. Да и Миронов с Костенко, которым был заложен дом, желали получить причитающиеся деньги. У Павла Егоровича еще оставались какие-то надежды на помощь церковного Братства, но и с ними пришлось распрощаться. Девятого июня он жаловался жене: «Насчет наших пакостных дел, уже и охота отпала про них даже толковать. Я в письме писал, что 300 руб. квитанций Костенку отдать в счет уплаты <…> Миронов во всем повредил, протестовал не по-христиански, а так и лихой Татарин не сделает <…> Насчет того, Евочка, что ты хочешь Ризы с Икон закладывать, как можно, неужели вы пришли в такую крайность, что кроме того нельзя обойтись…»[33]

Павел Егорович совсем растерялся оттого, что навлек на свою семью большие тяготы, и ему лишь оставалось нахваливать жену и сына за стойкость в суровых испытаниях. Не оставляло его и чувство, что он предан близкими ему людьми. Гавриил Селиванов когда-то говорил Евгении Яковлевне: «Для вас, мамаша, я все сделаю». Он вернул к ним постоялицей свою племянницу Сашу (она жила в одной комнате с Машей). Селиванов был прекрасно осведомлен о том, что происходит в коммерческих судах, и дождался подходящего момента. До того как дом Чеховых был выставлен на торги, он заключил сделку с Мироновым, Костенко и судебными исполнителями. Он внес за дом всего лишь 500 рублей и пообещал Костенко, что деньги от продажи мебели пойдут на уплату процентов по долгу Павла Егоровича. По воспоминаниям Маши, в июле Селиванов объявил Евгении Яковлевне: «Я оплатил вексель, и, простите, мамаша, теперь это мой дом». Однако из письма матери Антону от 12 марта 1877 года можно понять, что это было не предательство, а одолжение, о котором просил Селиванова Антон, чтобы защитить семью от более хищных кредиторов.

На протяжении следующих полутора лет Селиванов не раз предлагал Чеховым выкупить дом за ту сумму, которую заплатил сам, – выгадывая таким образом для них 500 рублей. Но и ему в конце концов надоело урезонивать недальновидных домохозяев. Он отремонтировал дом и даже подумывал поселиться в нем, обзаведясь семьей. Чеховы все еще лелеяли надежду, что Селиванов – лишь номинальный покупатель их недвижимости и что таков был его план спасения дома. В октябре (к тому времени в Таганроге оставались лишь Антон с Ваней) у Павла Егоровича на счет Селиванова еще не было никаких сомнений – он вел с ним переписку и даже поручил по доверенности сдать дом внаем[34].

Чеховы не могли считать себя обманутыми – они так и не собрали 500 рублей, которые просил за дом Селиванов. Коля и Антон всегда следовали его советам и доверяли ему, как дяде Митрофану. Добрые отношения между Чеховыми и Селивановыми никогда не прерывались, а дружеская переписка с племянницей Сашей и прочей селивановской родней лишний раз доказывает, что Гавриил был расчетливым дельцом, но отнюдь не жуликом.

Куда больше огорчало Чеховых то, что брат Митрофан в минуту невзгоды смог предложить им лишь сдержанное сочувствие. Письма его были полны велеречивых проповедей (Александр называл Митрофана с женою «святыми отцами») – по мнению Мигрофана, все выпавшие на долю Чеховых испытания были от Бога[35]. Когда Павел Егорович попросил у него денег, Митрофан стал жаловаться на собственную бедность, хотя долгов у него не было, и все, что он смог сделать для семьи брата, – это подкармливать Антона, принять на хранение ценности Евгении Яковлевны и послать Павлу Егоровичу в Москву три рубля. Братская любовь посланных Богом испытаний не выдержала. В сентябре Александр докладывал Антону: «Прежде он не позволял никому сказать что-либо худое о своем брате с его супружницей, а теперь не пропускает случая пакостить их, чего, впрочем, они вполне достойны. Раз даже он дошел до того, что, говоря про них, сказал: „Книжники, сукины дети“. <…> Селиванов, по моему мнению, тысячу раз прав, подстрекая мать против святых отцов».

Третьего июня, повидавшись с отцом, Митрофан Егорович писал брату: «За ваши обстоятельства папинька и все мы весьма скорбим. Евгению Яковлевну видим мы в большом горе; она схудала, а также Антон схудал. Только нам неизвестно, как вы живете в Москве, что делаете, чем питаетесь. Посещение Божие великое постигло вас <…> Евгения Яковлевна сегодня с удовольствием выпила у нас, выпроваживая папиньку, рюмку хорошего вина, сказавши: с горя, а мы сказали: перед радостью. Миронов желает вам спасения, но вы молитесь за него».

Павел Егорович в спор с братом на эти темы не вступал, однако Антону за малодушие досталось: «Антоша! Мне передают, что будто ты и Мамаша исхудали. Это отчего так, сам же ты пишешь мне: Папаша, мужайтесь и крепитесь, бодрствуйте и молитесь. Ну я так и делаю. Значит, и ты такой же трус и малодушен, как твой старший Брат, он куда какой храбрый, готов хоть куда, а как придется что-нибудь серьезное делать, то он и назад пятится. Антоша, береги Мамашу, если что случится, ты будешь отвечать. Ей можно бы к нам ехать, может, вы соберете хоть 100 руб. ей на дорогу. Оно и здесь не сахар жить, и узнал, все Москва ловко чистит нашего брата».