Голоса летнего дня - Ирвин Шоу

Он тихо крался по погруженному во тьму дому Спустился этажом ниже — там располагались комнаты для гостей, но на зиму их закрывали, и кругом стояла полная тишина. Он начал спускаться дальше по лестнице — и вдруг в ноздри ударил запах пролитого виски, пота, прокисшей еды. И он понял, что находится в обеденном зале. Нашел дверь в кухню, включил свет. На выключателе осталось пятнышко его крови.

В двери небольшого офиса действительно торчал ключ… Он повернул его, вошел. Увидел висевший на крючке фартук старухи. Запустил руку в карман. Да, там была связка ключей. Он достал их, оставив пятнышко крови и на ткани, попробовал отпереть замок ледника. С третьей попытки удалось. Ледник оказался страшно вместительным и был битком набит едой. Оставив его дверцу открытой, он прошел к маленькой комнатке, где хранилась выпивка. И для нее тоже подобрал ключ и отпер дверь. Там находилось минимум десять ящиков виски и с дюжину полупустых бутылок. Бенджамин взирал на эти сокровища, и губы его расплылись в широкой довольной ухмылке. Затем взял початую бутылку виски, отнес ее на кухню, поставил на стол. Пошел к леднику, достал оттуда большое плоское блюдо с индейкой, большую банку икры, тарелку с добрым фунтом гусиной печенки. Аккуратно расставил все эти деликатесы на столе, рядом с бутылкой виски, подошел к ларю с хлебом — он оказался незапертым. Взял шесть рогаликов, вилку и кружку. И уселся за стол, с трудом сдерживая нетерпение и намереваясь получить как можно больше удовольствия от еды. И не спеша начал есть…

Он съел четыре огромных бутерброда с икрой, щедро намазывая ею и маслом рогалики и оставляя на хлебе капельки крови. Затем съел половину паштета, запивая каждый кусок глотком неразбавленного виски. Ему впервые в жизни довелось попробовать pate de foie gras, некоторое недоумение вызвали черные небольшие и восхитительно вкусные вкрапления, включенные в этот паштет. На следующий день Каннингем объяснил ему, что то, оказывается, были мелко нарезанные трюфели. Он сделал себе три сандвича с грудкой индейки и тоже съел. Потом соорудил еще один толстый сандвич и, медленно жуя, поднялся наверх, на третий этаж, где по очереди разбудил всех ребят. Они спали как убитые, и он долго тряс каждого за плечо и отпускал, только убедившись, что они окончательно проснулись и способны понять смысл его предложения. И вот все юноши, спавшие на третьем этаже, быстренько выбрались из постелей, оделись, взяли свои сумки и спустились вниз, на кухню.

— Жратвы с собой не брать! — предупредил их Бенджамин. — Только выпивку. Виски контрабандный, так что жаловаться в полицию они не побегут.

Ребята принялись уплетать паштет, икру, индейку, мороженое, омаров, картофельный салат — словом, все, что нашлось в леднике. А затем добрались и до ящиков с виски и набили свои сумки, рюкзаки, а также картонные коробки бутылками.

— Сегодня вечером, — начал Бенджамин и подумал о Пэт, — сегодня же вечером устроим себе настоящий новогодний праздник.

Было шесть тридцать утра, когда они на цыпочках вышли из здания клуба, возле которого были припаркованы под навесом три автомобиля. Тьма стояла — хоть выколи глаз, но, загружая машины сумками и коробками, света зажигать они не стали. И через пять минут были готовы тронуться в путь. Промерзшие моторы закашляли, но все же завелись, и они покатили по дорожке к выезду на шоссе. И, уже сворачивая на него, увидели мелькнувшее в свете фар внушительное здание клуба, этот замок в стиле Пенсильвания-Тюдор. «Англия, моя милая Англия», — с иронией подумал Бенджамин, когда свет фар в последний раз выхватил из тьмы остроконечную крышу и деревянные балки. И тут здание вновь погрузилось в ночной мрак, а они понеслись вперед, к дому.

Мальчики сменяли друг друга за рулем, а остальные спали. Но Бенджамин никак не мог уснуть. В жизни своей он ни разу ничего не украл. «А теперь я вор», — думал он. И лишь позже как-то примирился с этой мыслью, как примирился с мыслью о том, что ему всегда будут нравиться девушки типа той, белокурой, что воспользовалась его постелью. Правда, в тот момент он слишком устал, чтобы должным образом осудить свой поступок. И еще им владела жгучая ненависть, какой не доводилось испытывать прежде.

В тот вечер они действительно закатили пирушку, но особого удовольствия от нее не получили. Они слишком вымотались, чтоб веселиться, минутное оживление и смех вызвал лишь спор, когда все они по очереди тянули жребий — кому придется первым отметелить Дайера по окончании каникул. Короткая соломинка досталась пареньку по фамилии Свинтон, лучшему ученику в колледже. Но он был слеп как крот, почти ничего не видел без очков с толстыми стеклами. Да и весил фунтов на двадцать пять меньше Дайера. И проблему наказания Дайера решили отложить, обсудить позже, на трезвую голову.

Пэт выглядела просто восхитительно и казалась счастливой и безмятежной. Бенджамин изо всех сил старался подстроиться под ее настроение.

— Славно, правда, что мы устроили свой собственный Новый год? — заметила Пэт. Они с Бенджамином танцевали, а потом ускользнули на кухню, чтобы нацеловаться всласть и пожелать друг другу счастливого Нового года. Но он уже знал, что в душе предал ее, пусть даже реальное предательство состоится еще не скоро, через несколько лет.

Та ночь оставила незабываемый след в душе Бенджамина, и он осознавал это. Порой он страшно стыдился самого себя. Подлые люди поступили с ним подло. И он сам стал подлецом.

Бить Дайера никто не стал. Сам же он ни словом не упомянул о том, что произошло в клубе. А чуть позже его выбрали президентом класса. Года через полтора после той памятной новогодней вечеринки семья Пэт переехала в Орегон. Какое-то время они с Бенджамином переписывались, но радости от этой переписки не было никакой. А сам Бенджамин начал встречаться с другими девушками. Нет, ни одна из них и в подметки Пэт не годилась, если говорить о доброте, храбрости, честности, уме и прочих достоинствах. И тем не менее это ничуть не мешало ему ложиться с ними в постель без любви или притворяясь влюбленным. Позже он сравнивал этот период в своей жизни с бесконечным подъемом по витой резной лестнице.

Окончив колледж и переехав в Нью-Йорк, Бенджамин завел роман с девушкой по имени Прентис, которая, как выяснилось позже, была на той новогодней вечеринке в Пенсильвании. Странно, но ни он, ни она не помнили, что видели друг друга в ту памятную для Бенджамина ночь. И сколько он ни описывал ей развратную блондинку, которая воспользовалась его кроватью, и хорошенькую сучку-брюнетку у бара, Прентис и их не могла вспомнить.

У мисс Прентис, это тоже выяснилось позже, были свои странности. Отец ее служил священником методистской церкви в маленьком городке близ Скрэнтона. Личико и манеру разговора Прентис мать Бенджамина назвала бы утонченными. Роман их длился месяца три, кое-какие его детали и подробности мать Бенджамина ни за что бы не смогла назвать утонченными. И вдруг в один прекрасный день мисс Прентис, сидевшая абсолютно голая на своей широкой двуспальной постели, прихлебывая неразбавленный виски прямо из горлышка, попросила Бенджамина жениться на ней. В то время он зарабатывал двадцать три доллара в неделю и посещал вечернюю школу, где изучал черчение. И хотя время от времени с удовольствием встречался с мисс Прентис, делил с ней ее постель и ее виски, у него и в мыслях не было жениться на ней. Девушкой она была довольно хорошенькой — в эдаком бесцветном блондинистом стиле, но подвержена необузданным вспышкам гнева, рыданиям по поводу и без. К тому же она настойчиво внушала ему, что мясо есть нехорошо, поскольку сама являлась убежденной вегетарианкой. И не выносила даже вида какого-нибудь кусочка цыпленка у него на тарелке. Она была первой его знакомой, которая посещала психоаналитика. И в награду за любовь и виски Бенджамин должен был выслушивать ее бесконечные рассказы о том, что на днях поведала она своему доктору — в основном об отце, его проповедях и каких-то странных снах, в которых животные захлебывались собственной кровью.

— Жениться?! — воскликнул Бенджамин. — Ты что, совсем из ума выжила? Тебе известно, сколько я зарабатываю в неделю?

— А мне плевать, — ответила мисс Прентис, играя блеклыми утонченными глазами и демонстрируя водянисто-бледные груди. Она лежала голая на смятых простынях, прикрывшись одеялом до талии. — У меня есть немного денег. А когда папа умрет, будет гораздо больше.

— Разве я когда-нибудь говорил, что люблю тебя? — спросил Бенджамин, хватаясь за грубость как за спасительную соломинку.

— Нет.

— А ты меня любишь?

— Нет, — ответила мисс Прентис и спокойно отпила еще глоток виски. — Но ты мне нужен.

— Но не настолько же! — заметил Бенджамин, уже подумывая о том, как бы побыстрее одеться и выбраться из этого дома, не показавшись слишком грубым.