Баллада: Осенние пляски фей - Мэгги Стивотер

Я пошел к краю навеса, куда меньше задувало… Черт. Два раза черт. Вот и побыл в одиночестве.

У стены общежития, обхватив себя руками, сидела маленькая темная фигурка. Я бы вернулся внутрь, но что-то в силуэте выдавало существо женского пола, а руки так закрывали спрятанное под капюшоном лицо, что было понятно: она плачет. Неожиданное зрелище в мужском общежитии.

Она не подняла головы на звук моих шагов, однако, подойдя поближе, я узнал обувь: поношенные черные ботинки «Док Мартене». Я присел рядом и одним пальцем приподнял край капюшона. Ди взглянула на меня и опустила руку. Слез на лице не было, но красные глаза подтвердили, что она плакала.

- Привет, ненормальная, - тихо сказал я. - Что ты делаешь здесь, в жутких дебрях мужской общаги?

Ди снова пошевелилась, как будто собираясь смахнуть невидимую мне слезу. Она потерла веко и протянула мне палец:

- Хочешь ресничку?

Я взглянул на крошечную одинокую ресницу на кончике ее пальца.

- Я читал, что ресниц - конечное число, так что, если ты их все повыдергиваешь, у тебя больше не останется.

Она нахмурилась:

- По-моему, ты выдумываешь.

Я прислонился спиной к стене рядом с ней и обхватил ноги руками. Сидеть на кирпичах было холодно.

- Если бы я выдумывал, то изобрел бы что-нибудь поинтереснее. Там прямо так и было написано: «Девочки-подростки под влиянием стресса выдергивают ресницы и остаются лысыми уродинами». Я бы такое не придумал.

- Если хочешь, я вставлю ее обратно, - предложила Ди.

Она ткнула пальцем в глаз, и я вспомнил, что он красный от слез. Не выношу, когда Ди плачет.

- Мой преподаватель по арфе - тролль. А как твой волынщик?

- Я его убил и съел. В наказание меня учат играть на фортепиано.

Ди мило нахмурилась:

- Не могу представить тебя за роялем.

Я вспомнил, как несколько часов назад пальцы Нуалы лежали поверх моих на прохладных клавишах.

- А я не могу представить тролля, играющего на арфе. Я думал, что все арфисты - эфемерные создания.

- Ого, какое слово,

- Самому нравится. Я даже знаю, как оно пишется.

Ди покачала головой:

- Все равно она тролль. Постоянно долбит меня, чтобы я держала локти, а мне неудобно, и еще она твердит, что я все делаю не так и что меня учили какие-то дураки от народной музыки. А если я не хочу играть классику? Я хочу играть ирландскую музыку. И чтобы хорошо играть, оттопыривать локти не обязательно.

Она скривила губы - вот-вот расплачется. Не может быть, чтобы какая-то идиотка преподавательница довела ее до слез - Ди намного сильнее, чем кажется. Дело в чем-то другом.

- В общежитиях так ужасно во время дождя. Не спрячешься.

Я не мог спросить, что на самом деле случилось. Странно - если подумать, я никогда не мог у нее это спросить. Поэтому я просто вздохнул и протянул руку, приглашая. Она, не колеблясь, придвинулась ближе, прижалась щекой к моей груди и тоже вздохнула, глубже и тяжелее, чем я. Я обнял ее и откинул голову к стене. Ди в моих руках была материальной, теплой, но ненастоящей. Я тысячу лет ее не обнимал.

Что решат остальные, если выйдут под навес и увидят нас? Что мы встречаемся? Что Ди меня любит и улизнула из своей общаги, чтобы со мной встретиться? Или они поймут правду: что наша встреча не имеет значения? Когда-то я полагал, что между нами что-то есть, но это было до прошлого лета, до Люка. Я дурак.

Мне до смерти хотелось, чтобы все это - объятия, ее слезы на моей футболке - означало для нее то же самое, что и для меня. Если бы мы и правда встречались, я бы спросил ее, почему она плачет. Почему она пришла сидеть у колонн моего общежития, а не своего? Видела ли она Нуалу? Не из-за нее ли Нуала вообще здесь оказалась?

Но я не мог ничего спросить.

- Говори, - приглушенно сказала Ди.

Я не сразу понял, что она хочет. Я открыл глаза и уставился на серые пласты облаков, катившихся к земле.

- Что?

- Джеймс, скажи что-нибудь. Я хочу слышать твой голос. Пошути. Просто говори.

Шутить не хотелось.

- Я всегда шучу.

- Значит, будь как всегда.

Я спросил:

- Почему ты плакала?

Но она не ответила, потому что я не спросил это вслух.

Я слишком радовался ее присутствию, чтобы испытывать свою удачу, задавая вопросы, которые могут ее отпугнуть. Поэтому я трепался о занятиях, о недостатках использования Пола и чипсов в качестве будильника, я был остроумен и несерьезен… но даже когда она смеялась, я умирал от тоски.

Нуала

Наблюдать, как Джеймс спасает Ди за общежитием, было неприятно. Мне быстро надоел ее унылый вид, и я решила сходить в кино. Если уж смотреть мелодраму, так на большом экране и с участием высокооплачиваемых красивых актеров. По дороге в кинотеатр я думала над тем, сколько всего мне не нравится в Ди. Стоя в очереди за билетом - в общем-то, ненужным, - я размышляла, не тренируется ли она строить грустное лицо перед зеркалом. А может, у нее природный дар вызывать сочувствие у парней. Мне такого таланта не досталось.

- Какой фильм? - спросил скучающий парень в кассе.

- Удиви меня, - ответила я и помахала банкнотами.

Он не сразу понял, что я имею в виду:

- Ты серьезно?

- Серьезней не бывает.

Он поднял брови, нажал несколько клавиш на терминале, одарил меня зловещей улыбкой, которая вернула мне симпатию к человеческой расе, и протянул билет лицевой стороной вниз.

- Второй зал направо. Приятного просмотра.

Я вознаградила его улыбкой и пошла по полутемному, устеленному ковром коридору. Воздух пах маслом, на котором жарят попкорн, средством для чистки ковров и тем особенным ароматом, который пропитывает все зрительные залы. В знакомой обстановке моя голова снова начала перебирать неприятные мне черты Ди.

Во- первых, у нее слишком большие глаза. Как у пришельца.

Я считала двери, чтобы попасть в нужный зал, не поддаваясь искушению посмотреть, что же для меня выбрал кассир.

Во- вторых, ее голос поначалу кажется приятным, но быстро начинает раздражать. Чтобы послушать пение, можно и диск купить.

В зале было тихо и довольно пусто - только две или три другие парочки. Наверное, зловещая улыбка означала, что кассир послал меня на какую-то фигню.