Город несколько лет спустя - Пэт Мэрфи

– А ведь у меня тоже была дочка. Если бы она выжила во время Чумы, вы сейчас были бы ровесницами.

Девушка молча смотрела на него, стараясь понять, к чему он клонит. Она не знала, как ответить, а сержант продолжал:

– Я попробую помочь твоей матери. Ничего не обещаю, но она, похоже, и в самом деле ничего не знает. Приходи завтра.

Она кивнула, не отводя пристального взгляда от его лица.

– Спасибо, но… А как же торговец?

– Почему ты спрашиваешь? Ты же говорила, что не знаешь его.

– Да, но… Просто интересно. – Девушка пожала плечами, кляня себя за такую неосторожность и пытаясь сохранить невозмутимый вид.

– С ним будут разбираться. Мне нет до него никакого дела, да и тебе тоже. Так что, давай беги.

– Да, я приду завтра, и… Спасибо вам!

– Не благодари, пока не за что! – пробормотал сержант.

Она молниеносным движением пожала ему руку, резко развернулась и растворилась в темноте.

На следующий день дочь с ужасом смотрела на мать, пока три охранника вели ее через вестибюль к выходу. Заключение надломило Мэри, ее кожа приобрела нездоровый серый оттенок, под глазами залегли скорбные тени. Она все еще была одета в джинсы и легкую майку, худенькие плечи дрожали от Холода, когда девушка бережно обняла ее.

– Доченька, – дрожащим голосом повторяла мать, – доченька, неужели это и правда ты?

– Да, мама, я здесь, и все будет хорошо, – успокаивала ее Мэри, укутывая своей курткой.

– Да, ты здесь, – удивленно произнесла Мэри. – И ты не призрак.

– Можете ехать домой, – не глядя на них, с кажущимся безучастием проговорил сержант.

Девушка бросила на него последний взгляд, исполненный признательности, и повела мать к выходу.

Дорога к дому заняла, казалось, целую вечность. Дочь усадила Мэри в седло перед собой и крепко держала за талию. Ее пугала лихорадка, сотрясавшая хрупкое тело матери. Казалось, что с каждым шагом лошади силы покидают мать, и девушка изо всех сил пришпоривала Малышку, сбивчиво шепча:

– Мама, мамочка, мы едем домой, дома все наладится… Я сделаю для тебя горячий бульон, и тебе станет лучше, пожалуйста, верь мне.

Она не знала, кого пытается успокоить, себя или ее.

Наконец они приехали домой. Мэри всегда была сильнее духом, нежели телом. Сейчас она совсем исхудала и ослабла, и дрожала даже под шерстяным одеялом перед ярко горящим камином. Ночью кашель раздирал ее тело. Дочь выбивалась из сил, убирая бедлам, созданный солдатами, готовя отвары и бульоны, разжигая камин в безрезультатных попытках согреть Мэри. Ничего не помогало, больная ела совсем мало, и лихорадка не покидала ее. Даже во сне призраки не отставляли ее в покое, она металась и стонала, а испуганная девушка пыталась успокоить ее:

– Спи, мама, здесь нет никого. Завтра тебе станет лучше.

– Мне страшно! – услышала она однажды ночью. – Мне всегда так страшно!

Приблизившись к кровати, девушка увидела, что глаза матери широко открыты, она смотрит в пустоту и повторяет:

– Им так легко убить тебя. Стоит нажать на кнопку, и мы все умрем. Мир взлетит на воздух… Мир взлетит на воздух. Мы умрем в огне.

– Это лихорадка, мама, тебе жарко. Здесь нет огня, посмотри, камин потух. – Девушка заливала тлеющие угли, протирала лоб матери влажной губкой. – У тебя жар.

– Жар…. Жар убивает всех, всех. Я должна помочь! Я должна! – Она отталкивала руки дочери, пытаясь встать. – Это моя вина, что они все умирают, но я же не знала! Я не хотела мира такой ценой!

Девушка нежно удерживала больную, умоляя ее:

– Пожалуйста, ложись, тебе необходим отдых! Больше всего ее пугали разговоры матери о смерти.

Свет керосиновой лампы становился бледнее, в комнату входили тени. Угли в камине потрескивали, заставляя ее вздрагивать.

– Это моя вина! Моя!

Мать продолжала метаться по постели.

– Ш-ш-ш-ш-ш… Засыпай, – мягко уговаривала ее дочь.

– Но мы просто хотели мира! – Внезапно голос Мэри окреп. – Люди устали от войны. Я не знала, что придется платить за мир такую цену!

Она продолжала бормотать что-то, но дочь уже не могла разобрать слов. Девушка вновь обтерла ее влажной губкой, чтобы сбить температуру, положила на лоб холодное полотенце. Женщина затихла. Дочь, измотанная бессонными ночами, сидела у ее изголовья, периодически смачивая полотенце. Она была в полудреме.

Керосиновая лампа вспыхнула и потухла. Девушка понимала, что надо вновь зажечь ее, но не могла заставить себя пошевелиться. Тлеющие угли в камине освещали комнату зыбким красноватым светом. Их свечение завораживало, притягивало взгляд. В сумрачном состоянии, между сном и явью, девушке казалось, что на нее смотрят чьи-то глаза-звезды.

– Прости, что так и не дала тебе имени. – Она вздрогнула, услышав ровный мамин голос. – Ангел назовет тебя.

Девушка заморгала, стряхивая последние остатки дремы. Глаза матери были широко открыты, в них отражались горящие угольки. Дочь взяла ее за руку.

– Я возвращаюсь в Сан-Франциско, у меня там остались незавершенные дела.

– Когда ты поправишься, мы поедем вместе. Я найду лошадей для нас, и мы…

Мэри покачала головой.

– Нет, мне уже пора. Ты последуешь за мной, когда сможешь.

Она смотрела сквозь дочь куда-то вдаль.

– Я знаю, будет новая война. Ты должна предупредить жителей Сан-Франциско об угрозе, о том, что «четырежды генерал» приближается.

Теперь ее лихорадочно блестящие глаза проникали в самое сердце девушки. Сжимая ее руку, мать твердила:

– Обещай, что ты пойдешь в Сан-Франциско и поможешь им… Обещай!

– Я обещаю, мама. Но ты пойдешь со мной, вот толь-, ко поправишься, и мы…

В этот момент дом наполнился золотым светом, как будто огромный солнечный зайчик заглянул в пыльное окно. Девушка поднесла руку к лицу и, щурясь, увидела, что мать скидывает с себя одеяло, встает с кровати и идет на звук, похожий на хлопанье огромных крыльев. Дочь однажды слышала такой, только во много раз тише, спугнув на болоте цаплю. Сияние стало невыносимо ярким, и она зажмурилась.

Открыв глаза, девушка оглянулась. Сквозь мутные стекла пробивался бледный свет пасмурного утра. На кровати лежала мертвая женщина, закутанная в одеяло. Черты заострившегося лица чем-то напоминали ее мать, и она внимательно изучала его. Да, сходство есть, но это не Мэри, не ее глаза, не ее губы. Мэри ушла в Сан-Франциско за Ангелом, дочь точно это знала. На минуту ей показалось, что на подушке сверкнуло золотое перо, оброненное небесным созданием, но стоило протянуть руку, и оно растворилось, оказавшись всего лишь одиноким лучом солнца.