Великая фальшивка февраля - Иван Солоневич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На переломе
С конца Русско-японской до начала Русско-германской войны русская армия совершила гигантский скачок вперед. И если в японскую войну русский артиллерийский офицер был хуже даже и японского, то в германскую он был лучше даже германского, – кажется, стал вообще лучшим артиллерийским офицером мира. Но если в 1904 году у него не было знаний, то в 1915 у него не было снарядов – так что практически получилось то же самое. И с точки зрения «бородачей» виновато было «начальство»: «а начальство чего же смотрело?» Дальше: если для «модернизации» низшего командного состава было достаточно пяти-семи лет, то для модернизации среднего нужно было лет десять – пятнадцать. Для модернизации высшего – лет двадцать – тридцать. Получалась диспропорция: чем выше по «табели о рангах», тем все хуже и хуже. Диспропорция была дана исторически: ген. А. Деникин в «Старой армии» пишет, что его сверстники по чину жили еще психологией крепостного права, – а эта психология означает не только «социальную», но и техническую отсталость. Взяв на себя роль Верховного Главнокомандующего вооруженными силами Империи, Государь Император никак не ограничивался «ролью». Он командовал и в самом деле, оставив ген. М. Алексееву только техническое проведение Его военных планов. А Государь Император был все-таки самым образованным человеком России. Может быть, и самым образованным человеком мира.
Конечно, что есть образование? Если считать им запас цитат, накопленных в любой профессорской голове, то самым образованным человеком России был проф. П. Н. Милюков: он, если верить его биографам, писавшим, правда, в его же собственной газете, знал все: от истории мидян до теории контрапункта. Что никак не помешало П. Милюкову – в 1916 году говорить о «глупости или измене», в 1917-м звать к завоевательной войне, в 1919-м вести кампанию против белой армии и в 1936-м звать эмигрантскую молодежь к возвращению в Россию: «бог бестактности». Государю Императору преподавали лучшие русские научные силы – и историю, и право, и стратегию, и экономику. За Ним стояла традиция веков и практика десятилетий. Государь Император стоял, так сказать, на самой верхушке уровня современности – вот посещал же лабораторию Ипатьева и подымался на самолете И. Сикорского, был в курсе бездымных порохов и ясно видел роль авиации – по тем временам авиация считалась или делом очень отдаленного будущего, или, еще проще, – прожектерской затеей. Государь Император сконцентрировал свои силы на победе – довел армию до полной боевой готовности – дело только в том, что об Его усилиях и о Его квалификации никто ничего не знал.
Я не хочу рисовать старую Россию ни в черных тонах, как это делают левые, ни в белых, как это делают правые: нужно дать не черно-белую, а цветную фотографию, – цвета же были очень пестрыми. С одной стороны, Д. Менделеев с периодической системой элементов, И. Сикорский с «Ильей Муромцем», Циолковский, сейчас забытый, с его ракетными двигателями; с другой стороны – Царь, который верил в Народ, и Народ, который верил в Царя. И посредине «средостение», которое, за очень редкими исключениями, не годилось никуда. Думаю, что самым идиотским учреждением этих лет была все-таки цензура.
До войны в России существовала полная свобода печати – я бы сейчас сказал, гипертрофированная свобода печати. Во время войны, как и во всех воюющих странах мира, была введена военная цензура. Туда была запихана всякая заваль из всего того, что имелось в военном ведомстве. Эта цензура не только цензурировала, она, кроме того, и давила – и официально и неофициально. Редакция посылает свой материал в цензуру, и цензор может вернуть его через час, но может вернуть и через три часа, то есть когда материал уже запоздал для ротационной машины. Давить на правую печать было трудно. На левую намного легче. Поэтому получался еще один парадокс – правое «Новое время» было весьма сдержанно в своих военных обзорах и корреспонденциях, – левая печать захлебывалась от военного патриотизма. В левом «Русском слове» расстрига Г. Петров стал военным корреспондентом и обозревателем и сам единолично побил и в полон забрал в три раза больше немецких солдат, чем их существовало в реальности. Мой подсчет по этому поводу цензура все-таки зарезала. Блестящий рождественский рассказ А. М. Ренникова в «Новом времени» в 1916 году был посвящен раскаявшемуся военному корреспонденту. Словом, в печати установился тон, которому уж решительно никто не верил, примерно тот тон, какой ныне принят в некоторых органах печати по адресу белых армий: доблести хватило бы на весь мир, а война, извините, все-таки проиграна. К осени 1916 года русская армия была наконец вооружена. Ген. В. Ипатьев пишет (с. 554):
«Войну мы свободно могли продолжать еще очень долгое время, потому что к январю и февралю 1917 года мы имели громадный запас взрывчатых веществ в миллионах различных снарядов и, кроме того, более миллиона пудов свободных взрывчатых веществ».
Кстати, этот подъем русской химической промышленности – из почти ничего до миллионов пудов – был сделан усилиями частной промышленности, а не казенной. В 1915 году частные заводы повысили свою продукцию с 1,4 тыс. пудов в феврале до 74,0 в октябре. Казенные за то же время – с 5,0 до 11,5 (там же, с. 454).
Это еще одна иллюстрация к вопросу о государственном «общественном» хозяйстве и о частной «капиталистической» инициативе. Отсутствие частной инициативы – и во время мира, и во время войны – оплачивается миллионами человеческих жизней и голодом для остающихся миллионов.
Государь Император относился с величайшим вниманием к мобилизации или, точнее, к стройке русской военной промышленности, – отдавая этому делу и массу внимания, и громадные средства, но главная техническая заслуга лежит все-таки на А. Гучкове и В. Ипатьеве. Если А. И. Гучков был, конечно, душой и мозгом февральского переворота, если ген. В. Ипатьев сейчас повторяет клевету на Царскую Семью, – то это никак не исключает огромной организационной работы и А. Гучкова и В. Ипатьева для вооружения русской армии. Черно-белую фотографию – даже еще и на контрастной бумаге – я предоставляю прессе, предназначенной для тротуарного уровня.
Во всяком случае, к зиме 1916 года и тем более к весне 1917-го русская армия была наконец вооружена до зубов. И об этом нельзя было писать. нельзя было сказать и стране, и армии, и петроградским «бородачам», что теперь уж русский артиллерист имеет достаточное количество артиллерии и что он уж не подведет, что это есть все-таки лучший артиллерист в мире и что за ним где-то лежат «миллионы снарядов». В цензуре сидели, конечно, гениальнейшие генералы старого времени – и они предполагали, что обо всем этом немецкая разведка, которая пронизывала весь Петроград, не имела никакого представления. Как документально выяснилось впоследствии, немецкая разведка имела не только общее представление, но и точные цифры. А вот ни страна, ни армия, ни «бородачи» ничего этого не знали. Предыдущая же «ура-патриотическая» пропаганда подорвала всякое доверие и к тем намекам, которые все-таки просачивались в печати.
Словом, сидели набитые, как сельди в бочке, «бородачи», и среди них вели пропаганду и «великосветские салоны», и Пуришкевичи, и Керенские, и большевики, и, конечно, через большевиков, немцы. И никакого противодействия этой пропаганде не было. Весь Петербург талдычил об «усталости от войны». Совершеннейший вздор: Великую Северную войну Россия вела 21 год. Вторую мировую Советы вели почти четыре года – Карл XII дошел до Полтавы, Гитлер дошел до Волги, и никакая «усталость» не помешала – ни Полтаве, ни Берлину. В феврале 1917 года чисто русской территории немцы не занимали, – если не считать небольших клочков в Белоруссии и на Волыни. Еды в России было сколько угодно – продовольственный экспорт был прекращен, – и только в Петрограде были некоторые перебои. Но был правящий слой, который хотел победы, но который хотел победы для себя, а не для России и который подорвал Россию с обеих сторон. И слева, и еще больше – справа. Вот почему моя цветная фотография не нравится никому.
* * *В общем, все тонуло в болоте правящего слоя. Тонули в крови фронтовики, тонули в тревоге и неведении «бородачи», и вся Россия тонула в слухах: «слабовольный Царь, истеричная Царица, влияние Распутина, немецкий шпионаж…» И вот на этом психологическом фоне прозвучал первый выстрел русской революции – убийство Распутина. Оно подтвердило самые худшие слухи: если уж такие монархисты, каким был В. М. Пуришкевич, и такие Великие Князья, каким был Дмитрий Павлович, берутся за огнестрельные доводы, – значит, дело дрянь. Впечатление в низах было ужасающим: вот до чего дошло!