Суккубус - Виталий Вавикин

Он нашел его недалеко от двухэтажного цилиндрического строения, облицованного мрамором и увенчанного куполом. Негритенок стоял возле скромного каменного надгробия, и глаза его были закрыты. Дэнни тронул его за плечо. Негритенок вздрогнул и попытался вырваться, а когда понял, что убежать не удастся, упал на колени и начал просить прощения.

– Я всего лишь хотел помыться, – сказал Дэнни.

– По… по… помыться? – негритенок поднял голову и просиял. – А, это вы. Простите, сеньор, что не узнал.

– Что ты здесь делал?

– Ничего.

На надгробии было выбито имя и даты жизни.

– Бенджамин? Это твой отец?

– Да, сеньор. Мадам Себила говорит, что он был хорошим любовником, поэтому должен лежать здесь.

– Мадам Себила?

– Миссис Леон.

Дэнни вспомнил следы плети на спине негритенка.

– Матери у тебя, конечно, нет?

– Нет, сеньор.

Дэнни закурил, покрутил в руках пачку и предложил сигарету негритенку.

– Как насчет того, чтобы мне где-нибудь помыться, сын Бенджамина?

– В доме есть хорошие ванны, сеньор.

– Э, нет. В доме я такой же изгой, как и ты.

– Вы можете искупаться в пруду.

– А как насчет бассейна?

– Бассейн рядом с домом, сеньор!

– Думаю, я готов рискнуть.

Негритенок провел его по аллее дикого винограда, заставил свернуть в заросли эвкалипта и вывел на поляну, где наливались соком красные бутоны мака. В центре поляны стояла статуя из белого мрамора. Грудь Афродиты была обнажена, искушая идеальными формами.

– Идите прямо, сеньор, и никуда не сворачивайте! – сказал негритенок. Дэнни хмыкнул и заставил себя отвести взгляд от Афродиты.

Бассейн из белого мрамора располагался сразу же за сплетениями лилий и жимолости. Растительный мир подобрался к бассейну так близко, что сделай Дэнни еще один неосторожный шаг, и голубая вода скрыла бы его с головой. Пара стрекоз затаилась, присев на голову каменного купидона. Дэнни боязливо глянул на сводчатые окна дома. Нет. Никто, похоже, его не заметил. Замысловатая форма бассейна скрывала от Дэн-ни спуск в воду.

– К черту приличия! – буркнул он, снимая рубашку. Оставшись нагишом, он разбежался и прыгнул в бассейн. Теплая вода облизала тело. – Кайф! – Дэнни перевернулся на спину, набрал полные легкие воздуха и замер. Залившая уши вода гудела тишиной. Небо темнело, напоминая о предстоящей ночи. Две девушки в изрядном подпитии вышли из дома.

– Похоже, мы заблудились, – икнула одна из них.

– Ну и черт с ним! – икнула вторая и поцеловала первую в губы.

– Что это только что было? – спросила первая, шатаясь то ли от вина, то ли от поцелуя.

Вторая засмеялась, подтянула к поясу подол длинного платья и побежала вдоль бассейна. Когда мрамор под ногами закончился, она остановилась и тупо уставилась на поляну жимолости и лилий.

– Все. Дорога кончилась! – объявила она и снова икнула. Одежда Дэнни попала ей под ноги. – Это что еще за… – она приложила руку к груди, пытаясь не икать.

– Что там, Мередит? – ее подруга, пошатываясь, шла к ней.

– Не знаю, – она подняла пропахшую потом рубашку. Ее узкие ноздри неестественно раздулись, втягивая исходивший от рубашки запах. – Пахнет самцом, – заявила она.

– Правда? – ее подруга подцепила ногой брюки. – Может быть, их специально оставили здесь? – она икнула. – Что если это какая-нибудь игра?

– Игра? – Мередит подняла мужские трусы и приложила их к бедрам. – Не хочешь примерить?

– Они, должно быть, грязные, – скривилась подруга.

– А что если суть игры именно в этом? – Мередит натянула трусы Дэнни, качнулась, едва не упав в бассейн. – Ну, как?

– Что как?

– Что-нибудь изменилось?

– Где?

– Там.

– Не знаю.

– Может быть, спросим Себилу, что все это значит?

– Может быть…

Они обнялись и ушли в дом.

Дэнни выбрался из бассейна и натянул брюки. Теперь вернуться в машину и попытаться уснуть. Или же нет? В сводчатых окнах дома горел свет. Что за люди собрались там? Дэнни подкрался к одному из окон и заглянул внутрь. Никого. Он вспомнил дверь, из которой пришла Мередит.

«Мой отец был хорошим любовником, поэтому должен лежать здесь», – звенели в голове слова негритенка. Плеть в невидимой руке хлестала его черную спину. Раб. Такой же, как и он – Дэнни. Звонкий смех Мередит. Икота. Запахи и тени. Нет. Дэнни тряхнул головой. Это всего лишь ночь. А сладкий запах… Где-то здесь, должно быть, растет ваниль.

Чернокожая девушка в нижнем белье с пристегнутым сзади белым заячьим хвостиком пробежала за окном. Кто она? Нет, он не хочет этого знать. Или же хочет? Дэнни подошел к двери и повернул ручку. Запахи? Тени? Шорохи? Всего лишь дом! Он прикрыл за собой дверь и прислушался. Где-то звенел женский смех. Что он здесь делает? А что ему делать там, на улице?

Дэнни крался вдоль стен, словно вор, хотя он и не собирался ничего красть. Всего лишь утолить интерес (любопытство?). Увидеть то, чего видеть не должен. Узнать. Заглянуть за край ширмы этого большого дома: громоздкая мебель, мозаичный пол, резные колонны и тысячи глаз, следящих за ним. Высокие своды над головой… К черту декорации! Он хочет увидеть душу этого дома – его плоть без прикрас и одежды. Дэнни остановился. Мозаика под ногами сменилась древними письменами и изречениями. Черный мрамор был отполирован до блеска. Композиции на стенах изображали ужас и смятение. Запечатленные на них люди закрывались руками, прятались друг за друга, молились, стоя на коленях. Идеальные лица. Идеальный трепет. Сотни напуганных глаз и mimique expressive. И никакой надежды. Только страх и отчаяние. Дэнни подумал, что художник, нарисовавший все это, был либо безумцем, либо гением. Потому что, глядя на все эти композиции, Дэн-ни сам начинал испытывать ужас и смятение…

И снова женский смех, совершенно неестественный в окружении всех этих лиц. И теперь одно из них принадлежало Дэнни. Ему казалось, что стоит присмотреться, и он увидит его – свое лицо среди сотен других. Он станет их частью. Крупицей этого ужаса. И останется здесь навсегда. Прячась за спины других или молясь на коленях, зная, что спасения не будет, потому что Спаситель мертв: сброшен в жерло вулкана, и серый пепел его плоти летит с неба на головы просящих…

Дэнни тряхнул головой. Нет. Ничего не изменилось. Лишь двери, которые всегда были закрыты, теперь распахнулись перед ним. И лился оттуда свет. И смеялись там женщины. И были новые письмена на черном мраморе пола. И новые композиции, рожденные кистью безумца. И страсть, с которой сотни людей отдавались друг другу. И не было различий в полах и расах. Мужчины обнимали мужчин. Женщины целовали женщин. Диковинные твари выглядывали из зарослей. Ничто не стояло на месте. Безумный хоровод плоти рождал новые и новые картины. Вымершие много веков назад виды животных совокуплялись в тени кипарисов. Меж стеблей нежных гардений сновали змеи, сбрасывая свою кожу. Птицы вили гнезда на ветвях высоких деревьев. Из золотистых рек выползали рептилии. Зеленые побеги разламывали желтые камни. Распускались цветы. Рождались бабочки. Пчелы и стрекозы. Приматы вскармливали своих детенышей. Жуткие гримасы обезображивали лица рожающих женщин. И где-то далеко таяли снежные вершины. Журчащие ручьи бежали с гор, рождая новые реки. Серебряные рыбы выпрыгивали из воды, переливаясь на солнце тысячью бликов. Темнокожие пловцы ныряли с лодок, доставая с морского дна жемчуг, чтобы подарить своим возлюбленным. Десятки наложниц танцевали для своих господ. Толстые евнухи наводили порядок в гаремах. Страстные поцелуи сменялись оральными ласками. Старые мужья вожделенно наблюдали за оргиями своих жен с молодыми любовниками. Хаос рождал порядок. И в порядке снова рождался хаос. Беременные женщины в свадебных нарядах. Совращенные монахини. Семейный ужин и молитвы. Проповеди и паломники. Костры и пытки. Инквизиция. Раскаленные камни в руках неверных. Искушение, грех. Раскаянье и прощение. Верность, рожденная во лжи. Ложь, рожденная в верности. Чаша в руках богини с двумя парами глаз, одни из которых завязаны, а другие смотрят на провинившегося. Языки пламени, обжигающие пах. Розги, рассекающие спину. Соленый пот на обнаженной груди… Чернокожая женщина с белым заячьим хвостиком. Плеть в мужских руках и кровь на черной спине. Безумие в глазах собравшихся. Вот она – душа этого дома. Вот оно – его сердце.