Контракт Султанова - Дино Динаев

— Не надо так расстраиваться, больной! Для вас все закончилось!

Обтер глаза салфеткой, а потом положил ее на рот. Латыш не сразу почувствовал подвох, а потом, когда губы прихватило специальным медицинским клеем, которым принято склеивать швы после операций, было уже поздно что-либо предпринимать. Да и что он мог предпринять? Израненный и скрюченный от боли. "Санитары" обхватили его со всех сторон и перевалили на операционный стол. После чего быстро срезали одежду и намертво прикрутили руки и ноги к столу.

— Может быть, дать наркоз? — спросил кто-то.

— Не стоит. Можно повредить органы, — ответили ему.

В дверь позвонили в пять часов утра. Была одна длинная трель, после который звонивший остался уверенно ждать, будто знал наверняка, что его услышали, и не хотел переполошить весь дом. Султанов осторожно перелез через жену и, подавляя раздирающие рот зевки, прошлепал босыми ногами к порогу.

— Кто там? — спросил он.

— Это я, — донеслось в ответ, и он не сразу понял, что это голос Лазаря.

— Что случилось? — он отпер дверь и едва не был смятен влетевшим издателем.

Лазарь был мокрый, холодные капли попали с него на голую кожу Султанова, еще распаренную после постели, прогнав последние остатки сна. Паша встрепенулся, но Лазарь и слова не дал ему произнести, припер к шкафу, больно наступив на босые ноги заляпанными, казалось, ледяной грязью ботинками.

— Что случилось? Это я у тебя должен спросить, Паша, что случилось! — горячо зашептал он.

В руке у него оказалась растрепанная пачка листов, в которой Султанов с изумлением узнал рукопись, отданную Латышу. Почему ему так не везет? Ведь чуял, что не следует отдавать, а отдал. Рукопись вся в темных потеках, местами листы порваны.

— Тебя же предупреждали, Паша, чтобы ты ни с кем, слышишь, ни с кем дело не имел! На деньги польстился?

— Да ни на что я не польстился! — возмутился Паша. — Говорите потише, ребенка разбудите.

От хотел двинуться. Не тут то было. Лазарь поднял руку и положил ему на горло холодные пальцы. Султанов не заметил даже, надавил ли он, просто шея сделалась свинцово тяжелой, и стало нечем дышать.

— Пустите! — прохрипел он, рванулся, но без особого успеха.

Издатель, невзрачный на вид, на поверку оказался тяжел словно комод.

— Я могу заставить тебя делать все, что захочу, — заявил Лазарь. — Захочу, обмочишься как пацан.

— Я уже ходил в туалет, — сделал Султанов последнюю попытку отстоять свою самостоятельность.

— Не веришь, а зря, — Лазарь опустил одну руку и больно ткнул под мошонку.

Султанов тщился не закричать от боли, чтобы не напугать своих, и не сразу почувствовал, как по ноге прыснула горячая струйка.

— Ты воняешь, Паша, — презрительно сказал Лазарь. — Теперь ты веришь, что я могу добиться от тебя желаемого даже без твоего согласия?

В ответ Султанов смог лишь нечленораздельно промычать.

— Но все дело в том, что я не хочу ничего от тебя без твоего согласия. Причем добровольного. Понимаешь?

— Понимаю, — Султанов понял одно, а именно то, что имеет дело не с совсем нормальным человеком, и решил, чтобы не усугублять ситуацию, во всем с ним соглашаться.

— Ничего ты не понимаешь, — злорадно заявил издатель. — Придется тебе все доходчиво объяснить.

Он вдруг поджег рукопись и швырнул на пол.

— Вы что с ума сошли? — опешил Султанов и рванулся тушить, но издатель опять взял его за горло и вернул на место, вновь приперев к шкафу.

Горящие листы упали на пол. По мере горения они причудливо скручивались. Красиво горящие лоскуты отрывались и летели вверх. Незаметно занялись обои. К потолку потянулись удушливые струйки дыма.

— Ты никогда не видел, как люди задыхаются во сне? — спросил Лазарь. — Особенно дети погибают быстро. Убить ребенка это все равно как задуть свечу.

— Вы сумасшедший! Если вы меня сейчас же не отпустите…

— Ну и что ты сделаешь, Паша? Опять помочишься в штаны? — он откровенно потешался над ним. — Я не сумасшедший, Паша. Я бизнесмен. Больше всего на свете я ценю внутреннюю порядочность. В коммерции она измеряется в деньгах, чем больше в деле денег, тем больше требования к порядочности. Может наступить такой момент, философы называют это переходом количества в качество, когда денег становится много, и они плавно перетекают в чью-то жизнь. Например, в жизнь твоих близких, Паша. Я понятно изъясняюсь? А теперь пообещай мне, Паша, больше ни с кем не иметь дела, кроме нас. Обещаешь?

— Да, да, обещаю! — торопливо зашептал Султанов. — Только отпустите!

— Звучит неубедительно. Поклянись жизнью сына!

Султанов скосил глаза. На обоях выгорел изрядный кусок. В коридоре уже было не продохнуть от дыма. Паше почудилось, что он уже не слышит из спальни дыхания жены и сына.

— Клянусь! — выдавил он.

— Вот и ладушки. Помни, чем ты поклялся. Можешь даже потушить огонь. Ты что не видишь, что он уже на обои перекинулся?

Он, наконец, отпустил Султанова, и тот сразу бросился сбивать огонь. Когда ему это удалось, он вдруг резко всей спиной почуял смертельную опасность. Когда обернулся, то наткнулся лишь на темный зрачок распахнутой двери.

За весь последующий день он не написал ни строчки. Он поймал себя на том, что с ненавистью думает о самом писательстве как таковом. Нашелся сочинитель! Не мешало сначала о последствиях подумать, прежде чем бездумно творить. Не зная чем занять себя, он сказал жене, что собирается в издательство, а сам поехал по городу безо всякой цели. Покатавшись с час, оказался на Маршальской улице, опоясывающей город с востока. По левую руку начинался лес с располагавшимися в нем корпусами санаториев и увеселительных заведений. Желая промочить горло, он остановился у симпатичной вывески с названием "Питомник" и вошел. В дверях его остановил двухметровый вышибала:

— Вы член клуба? — спросил он.

Султанову стало ясно, что это чужая территория, и он уже хотел тихо ретироваться, но ситуация изменилась, когда из глубины затененного зала раздался уверенный голос:

— Торпеда, пропусти пацана!

Вышибала подчинился. Султанов был уверен, что незнакомец ошибся, ведь ему в этом заведении бывать никогда не приходилось, но и отступать было поздно. Поэтому он, смущено пряча глаза, буквально прокрался к стойке и заказал пива. Он вливал в себя пенный напиток, чувствуя себя иссохшимся памперсом, способным поглотить все пиво мира и превратить его в гель, когда его окликнули.

— Эй, писатель!

Паша затравлено оглянулся, он не ожидал ничего хорошего от всего, что хоть как-то было бы связано с его новым положением, и увидел за столом шумную компанию. К нему обращался мужчина, которого он запомнил под кличкой Слон во время приснопамятного похода в автомагазин. Час от часу не легче. К бандитам попал!