Свидание вслепую - Ежи Косинский

— Танки! Окапываться!

Левантер достал лопатку, но лезвие заклинило. Студенты, выстроившиеся вдоль полосы препятствий, громко выкрикивали оскорбительные советы. Барбатов снова прокричал: «В атаку!» Левантер с трудом встал на ноги. Он был испачкан грязью и глиной и с трудом дышал — его горло было забито слизью, и боль сдавливала грудь. Он попытался перескочить через следующую траншею, но неудачно: снова рухнул в яму. Выкарабкавшись, Левантер перекатился в следующую траншею. Из раны на голове текла кровь, и когда он поднялся до бруствера, в глазах у него потемнело. Он попробовал преодолеть еще одну траншею, но ноги его не слушались, и он рухнул в дыру головой вниз.

Левантер медленно приходил в себя. Он слышал, как вдали марширует взвод: шаги становились все менее отчетливыми, а песня слабее. Грязный и опустошенный, он лежал на шинели Барбатова. Капитан стоял на коленях возле него, лил ему на лицо кофе из жестяного кувшина и вытирал носовым платком грязь со лба и щек.

— Теперь ты убедился, глупый мальчишка, — бормотал он, и на лбу его прорезалась морщина тревоги. — Вот что бывает, когда есть только мозги и нет мускулов!

Он ухмыльнулся, поднял Левантера на ноги и повел к автомобилю. Сидя за рулем, Барбатов с извиняющимся видом поглядывал на своего подопечного. В бараке он помог Левантеру раздеться. Потом пошел к себе и вернулся с несколькими бутылками лучшего пива.

Вечером на следующей неделе Барбатов снова подделал пропуск, подмигнул Левантеру и уехал в деревню. В полночь Левантер вошел в комнату капитана. Как обычно, Барбатов не взял с собой ни служебного револьвера, ни партбилета и вдобавок оставил раскрытой карту с предстоящими дивизионными маневрами. На карте стоял гриф «секретно».

Левантер приподнял черную штору. Чтобы привлечь внимание военного патруля, он включил свет. Через несколько минут перед казармами остановилась машина, и в дом ворвался патруль. Спросили Барбатова. Левантер предъявил им свои документы и с невозмутимым лицом объяснил, что капитан Барбатов вечером уехал в город. Один из патрульных немедленно позвонил в штаб полка, где ему сообщили, что Барбатов не имеет права покидать пределы части. Патрульные забрали оружие капитана, его партбилет, карту дивизионных маневров и несколько обнаруженных ими чистых бланков пропусков. Потом заперли и опечатали дверь, после чего, не сказав ни слова, удалились.

На следующее утро Левантер узнал, что капитан Барбатов больше не является командиром исправительного батальона. Левантеру велели выполнять обычные обязанности рядового. Когда он переносил свои вещи в палатку, солдаты встретили его насмешками и, похохатывая, рассказали, что его покровителя задержали пьяным и с поддельным пропуском при возвращении в часть, так что теперь тому грозит трибунал.

Чуть позже, в тот же день, в палатку явился сержант, вызвал Левантера и велел собирать вещи. Левантер был уверен, что обнаружился подделанный им список взысканий и теперь его арестуют. Вместо этого его отвели к казарме Барбатова и велели войти.

Стройный человек стоял у окна спиной к нему. Левантер отрапортовал о своем прибытии. Человек обернулся. Это был майор средних лет в помятой гимнастерке. На приветствие Левантера он ответил легким кивком; при этом на его гладком лице не появилось никаких эмоций.

— Никак не могу отыскать документов или кодов о тренировочных программах исправительного батальона — только эта каббалистская схема, — сказал он, указав на стену. — Мне сообщили, что вы тесно сотрудничали с моим предшественником, капитаном Барбатовым.

— Так точно, товарищ майор, — ответил Левантер.

Майор ждал, но Левантер больше ничего не сказал.

— Программа должна продолжаться, — сказал майор. — Будете помогать мне точно так же, как помогали капитану Барбатову. Ясно?

— Так точно! — ответил Левантер. — Но необходимо особое распоряжение о том, что я переведен в ваше подчинение.

Майор протянул ему машинописный документ.

— У меня случайно оказался пустой бланк с приказом о переподчинении. Рядовой Левантер, бланк уже подписан командиром полка. Вам остается только впечатать туда свое имя.

Левантер понимал, что должен покинуть страны Советского блока, но при этом сознавал, что ему нужно иметь какую-то профессию, которая позволила бы выжить на Западе, профессию с общим для всех языком. Заканчивая после службы в армии университет, Левантер записался на вечерние курсы фотографии и немедленно оборудовал себе темную фотолабораторию.

Помимо занятий и работы в фотолаборатории он ежедневно просиживал в библиотеке, изучая каталоги и журналы, в которых описывались достижения фотографического искусства и воспроизводились работы знаменитых фотомастеров. Вскоре Левантер понял, что суть фотографии — это имитация действительности в образной, субъективной форме и что стиль того или иного фотографа совсем нетрудно воспроизвести.

Чтобы не позволить подражать его собственному художественному стилю, Левантер все свои силы бросил на то, чтобы его технику и стиль невозможно было воспроизвести. Он использовал особую фотокамеру, специальные фотопленки и фотобумагу, эмульсию на которых он либо изменял, либо создавал заново.

Не прошло и двух лет после его поступления на курсы, как его стали приглашать выставляться во всесоюзных и международных салонах. Его фотографии появлялись в художественных альбомах, получали премии и грамоты, и наконец в столице даже устроили его персональную выставку. Он получал предложения работать на отечественных и зарубежных производителей фотоаппаратуры, и несколько западных художественных организаций пригласили его выставить свои работы и выступить за границей с лекциями. Полагая, что работы Левантера будут лучшей рекламой советского фотоискусства, ему выдали заграничный паспорт.

Как-то в последнюю неделю своего пребывания в Советском Союзе он брел по окраине Москвы и заметил остатки жалкого забора, окружавшего постройки государственного цирка шапито. Была зима: цирк уехал, остался только заброшенный забор среди поля.

Падал снег. Кружащаяся снежная пыль запорошила ограду. Под резкими порывами ветра забор показался Левантеру подходящим для черно-белого снимка. Вокруг бушевала стихия. Казалось, потоки ветра избрали это поле ареной борьбы. Они сталкивались, вздымая облака снега и разметая их во все стороны.

Вдоль деревянной ограды, извивающейся по полю замерзшей змеей, брел, кутаясь в пальто, одинокий прохожий. Левантер успел сфотографировать его, прежде чем он скрылся в завывающей белой пурге.

Холод и ветер пронизывали Левантера. Он подумал, что, если вдруг умрет сейчас, его замороженный труп обнаружат только весной, когда растает снег.

Издали сквозь пургу донесся звук мотоцикла. Вскоре появился огромного роста милиционер. Он остановил мотоцикл возле Левантера, выключил зажигание и снял защитные очки.

— Попрошу ваши документы, — официальным тоном произнес он.

— Что я такого сделал? — спросил Левантер.

Милиционер перевел взгляд с Левантера на его фотоаппарат.

— Нам только что позвонили и сообщили, что видели как вы фотографируете вот это поле. Это так?

Левантер кивнул.

— В таком случае попрошу ваши документы. — Милиционер протянул руку в толстой перчатке.

Не говоря ни слова, Левантер снял перчатку, засунул руку под пальто и достал из-под свитера студенческий билет.

Милиционер взглянул на билет и молча положил его в переброшенную через плечо кожаную сумку. Потом кивнул в сторону фотоаппарата Левантера.

— Откройте свою камеру, товарищ, и выньте пленку, — приказал он.

— Но почему? — удивился Левантер.

— Потому что вы здесь фотографировали, — бесстрастно ответил милиционер.

— Я фотографировал это поле, — сказал Левантер, — забор и проходившего мимо старика.

— А что еще?

— А что тут может быть еще? — спросил Левантер. — Больше ничего нет. Вот фотоаппарат. Можете взглянуть в видоискатель и увидите ровно то, что видел я.

Он протянул милиционеру фотоаппарат, но тот отвел его руку.

— Вы хотите сказать, что пришли сюда в этот мороз и в эту пургу только для того, чтобы сфотографировать пустое поле, сломанный забор и проходящего мимо старика?

— Именно так!

— Это ложь! — вспылил милиционер.

— Это правда! — возразил Левантер.

— Если не скажете правду, я вас арестую!

Левантер попытался сохранить спокойствие.

— Я снял старика на фоне забора и забор на фоне поля.

— Хватит молоть эту чушь! — разъярился милиционер. — Я знаю, что ты фотографировал это поле. — Он замолчал. — Но нам обоим прекрасно известно, что это поле, как и любое другое, можно использовать в качестве взлетно-посадочной площадки. — Он снова замолчал, чтобы проверить, какое действие производят его слова. — Скажем, место для посадки парашютного десанта. Разве не для этого вы это поле и фотографировали? Какой советский суд поверит, что это не так? Так что хватит увиливать! Вынимайте пленку!