Волшебные дни: Статьи, очерки, интервью - Виктор Лихоносов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В Шнуровые книги стали записывать пожертвования от казаков и горцев.
К 1909 году в библиотеке музея числилось 4782 тома, а пять витрин блестели браслетами, серьгами, драгоценностями из золота. Конское снаряжение (81 название), терракотовые и стеклянные изделия (71 название), минералы (113 предметов) и прочее выставлены были для обозрения в залах. Нумизматы не могли оторвать глаз от греческих, римских, пантикапейских, татарских, русских монет. Все 409 монет подарил некий К. Мазаев. Панорамой Эльбруса мечтали оживить уголок природы — с чучелами серого украинского быка, рогами тура, рыси, дикого кота, лисиц, волков, горностаев и убитого в Красном лесу оленя. Тот же Мазаев отдал музею серебряные ковши и кубки русских царей, часы царя Алексея Михайловича, булаву Богдана Хмельницкого, бокалы Лермонтова, люльку Тараса Шевченко, блюдо Михаила Федоровича Романова с подписью и др.
За пожертвования и труды по собиранию и сохранению старины выдавали «особо установленные благодарственные свидетельства», а К. Мазаев был награжден серебряной медалью с надписью «За усердие».
В марте 1916 года, в самый разгар неудачной войны с Германией, наказный атаман обращается «с глубочайшей просьбою» к неизвестной нам горянке Чебохань Джамботовне: прислать в дар кубанскому музею вещи и предметы племен и обществ, одеяния джигитов и прочее.
И даже после тяжелой гражданской войны, в 1927 году, не сочли лишним отправлять научные экспедиции по Кубани — записывать фольклор, предания Кавказской войны и др. Каждая группа составляла пространные отчеты: где, как и что собрано. И вот из всего этого богатства мне попались на глаза жалкие клочки! Все потеряно, а может, и выброшено. В станице Старотитаровской «многие отказывались говорить, относясь очень подозрительно к нашему желанию услышать что‑нибудь «про старовыну». Доходило до того, что нам решительно заявляли: ничего не скажут, забыли, не знают. 80–летний старик уже было согласился, проиграл нам несколько запорожских мелодий на сопилке, принялся рассказывать о войне с горцами, но тут вмешалась невестка, закричала, что он один мужик на три семьи, не вышло бы чего‑нибудь плохого, и он замолчал, замолчал, ссылаясь на то, что не хочет скандалить с бабой. Другой казак — Кирила Лоза лежал больной во дворе на подстилке, пищи не принимал третий день, но это был, на счастье, словоохотливый человек и рассказал нам о своей жизни в пластунах…
Вот как непросто было когда‑то!
На что, на кого жаловаться нынешним фольклористам и собирателям древностей?
На самих себя?
Задумаемся: не потеряли ли мы преемственность Ученого родства? Воспитали ли мы славную когорту кубанских краеведов, мастеров музейного дела?
Дремучий сон музеев выдается за «многогранную работу». Свалить в кучи раритеты, кое‑что развесить по Шаблонной схеме, напихать в сырые случайные подвалы города экспонаты этнографических экспедиций, выбрать для хвастовства из амбарной книги отзывов коллективные благодарности экскурсантов, перепутать все сроки восстановления «дома Кухаренко», создания этнографического музея «Кубанская станица» и всякий раз исхитряться в ответах на критику, придумывать «вескую» экономическую причину для безделья — в такую прорву безродности, очковтирательства, сытой лени упал патриотизм некоторых работников. Никогда ошибки не признаются ими конкретно, а лишь вообще: «…еще не все владеют совершенным мастерством…», «избавиться от негативных явлений…» Как избавиться от негативных явлений теперь, если в музее утрачены редкостные дореволюционные фотопластинки Е. Д. Фелицына (там же и фотография «домика Лермонтова», точнее — хаты Царицыхи) и даже потеряны некоторые инвентарные книги? От безродности задним числом не избавишься.
И кому обо всем сказать? Не только человек, но и земля родная ждет в какой‑то час сочувствия. Если кто-то в учреждениях и в отделах обо всем позабыл, то все знает и помнит сам город. Он помнит, где и что исчезло навсегда. Он помнит, кто бумажными играми убил в себе и в других искренние порывы. Он помнит архивариуса И. И. Кияшко и с болью, презрением смотрит на бухгалтерские реляции поздних архивариусов, зачастую и не слыхавших о бессребренных предшественниках. Он только не может сказать этого. У города свой язык: это язык его детей — патриотов. Он невидимо все передал им, он свою память вложил в их отзывчивую душу.
6«Дорогой сынок, — писал майор Н. в далекую воинскую часть, — мы с мамой недавно читали в прошлогодней «Работнице» интересную заметку. Писатель С. А. Дангулов, автор романа «Дипломаты», подарил своему родному городу Армавиру личную коллекцию: 110 картин, объединенных темой «Материнство». К нему они попали от художников разных стран и народов. А Краснодару подарил собрание картин из своей галереи академик Л. Ф. Ильичев. Благородство! В России традиция благотворительности существует издавна: хоть перед смертью, но завещать что‑нибудь на общественную пользу. Да разве только перед смертью? Ссылаться на то, что это делали люди состоятельные, нет нужды. Не о том речь. Речь именно о душевных порывах, о том, что в человеке пробуждается маленький Третьяков, благотворитель, патриот.
Вот скоро Краснодару двести лет. Когда я иду по городу, то обязательно остановлюсь на минутку возле какого‑нибудь древнего дома, взгляну на окна. Там живут наши современники. Но окна, старые двери, медные ручки, чугунные порожки, ажурные козырьки над входом таинственно говорят мне: мы помним то, чего вы знать не могли; зато вы знали свое время, о нем и вспоминайте. И это так! Много событий протекло на наших глазах. Наш довоенный, военный, послевоенный Краснодар — кем вспомянут и как? Никем. Живем и ничего друг другу не рассказываем, а главное, не рассказываем младшим. Разве что иногда на кухне чья‑нибудь бабушка, отец — фронтовик разволнуются, тронут дорогие тени, а внук одернет: «Опять вы про свое?» А про что же? Ведь люди жили ради детей и внуков и все вынесли. И вот я хочу обратиться к жителям с призывом: давайте вспоминать! Городу, видевшему столько событий, славных, знатных и простых честных людей, есть что записать перед юбилеем на свои скрижали (это я уже в старых журналах словечко откопал)! Мало подвижников — краеведов среди молодежи, особенно в сельских углах. А я про тебя думаю, мой солдатик. Когда служба кончится, поступай‑ка в университет, на исторический факультет. История — занятие, достойное мужчины. Я буду собирать к юбилею материалы на тему воинской славы — от Черноморья до наших дней, а ты мне поможешь или свое заделье найдешь. Нет надежды на соискателей кандидатских степеней. Когда перестанут думать о жирном куске, который приносят диссертация и заведование кафедрой, появятся настоящие исторические труды. Мы с мамой долго разговаривали после статьи в «Работнице», она уже не перечит моим странным занятиям, скоросшиватели мне всякие купила для архивных бумажек. Не тюльпаны же разводить в парниках… Так что подумай хорошенько!..»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});