Человек с двумя жизнями - Амброз Бирс

где угодно, лишь бы они могли бить по нашим противникам. – И он протянул руку по направлению к линии неприятеля.

– Тем не менее это единственное место для батареи, – сказал генерал.

На этот раз он говорил совершенно серьезно.

Место, о котором шла речь, представляло собой углубление, впадину в крутом гребне горы; мимо него проходила проезжая дорога; достигнув этой наивысшей своей точки крутым извилистым подъемом, дорога делала столь же извилистый, но менее крутой спуск в сторону неприятеля. На милю направо и налево хребет, хотя и занятый пехотой северян, залегшей сейчас же за острым гребнем и державшейся там словно одним давлением на нее воздуха, не представлял ни одного местечка для постановки орудий; оставалось единственное место – это углубление, а оно было настолько узко, что его сплошь занимало полотно дороги. Со стороны южан над этим пунктом командовали две батареи, установленные на возвышении за ручьем, за полмили отсюда. Все пушки южан, за исключением одной, были замаскированы деревьями фруктового сада; лишь одна – и это казалось почти наглостью – стояла как раз перед довольно величественным зданием – усадьбой плантатора. Позиция, которую занимала эта пушка, была довольно безопасной, но только потому, что федеральной пехоте было запрещено стрелять. Таким образом, «Кольтерова ямка», как прозвали потом это место, не привлекала в этот прекрасный солнечный день артиллеристов как пункт, на котором «прямо хотелось бы поставить батарею».

Несколько лошадиных трупов валялось на дороге, да столько же человеческих трупов было сложено рядом сбоку от полотна и немного дальше, на скате горы. Все они, за исключением одного, были кавалеристами и принадлежали к авангарду северян. Один был квартирмейстером. Генерал, командовавший дивизией, и полковник, начальник бригады, со своими штабами и эскортом выехали в «ямку», чтобы взглянуть на неприятельские пушки, которые тотчас же скрылись за высокими столбами дыма. Не было никакого расчета долго наблюдать за этими пушками, обладавшими, по-видимому, способностями каракатицы, скрывающейся, как известно, когда ее преследуют, в туче выпускаемой ею из желудка черной жидкости. В результате этого кратковременного наблюдения и последовал диалог между генералом и полковником, с которого начинается этот рассказ.

– Это единственное место, – повторил задумчиво генерал, – откуда можно обстрелять их.

Полковник взглянул на него с серьезным видом:

– Но здесь есть место только для одной пушки, генерал, одной против двенадцати.

– Это правда – только для одной каждый раз, – сказал генерал с гримасой, которая лишь с большой натяжкой могла быть истолкована как улыбка. – Но зато ваш храбрый Кольтер – сам целая батарея.

Теперь нельзя уже было не почувствовать иронии. Это разозлило полковника, но он не нашелся что ответить. Дух воинской дисциплины не очень-то поощряет возражения, не говоря уже о споре.

В этот момент молодой артиллерийский офицер медленно поднимался верхом по дороге в сопровождении горниста. Это был капитан Кольтер. Ему было не больше двадцати трех лет. Он был среднего роста, но очень строен и гибок. Его посадка на лошади чем-то напоминала посадку статского. Лицо его было не банального типа: худое, с горбатым носом, серыми глазами, с маленькими белокурыми усиками и с длинными развевающимися светлыми волосами. В костюме его заметна была нарочитая небрежность. Фуражка на нем сидела набок, мундир был застегнут только на одну пуговицу, у пояса, так что из-под него был виден большой кусок белой рубашки, довольно чистой для походной жизни. Но эта небрежность ограничивалась только костюмом и манерами капитана, лицо же его выражало напряженный интерес к окружающему. Его серые глаза, бросавшие время от времени острый взгляд по сторонам и шнырявшие кругом, как лучи прожектора, были большей частью обращены вверх – к точке небесного свода над «ямкой»; впрочем, это продолжалось только до тех пор, пока он не поднялся на вершину – тут уже нечего было смотреть вверх.

Поравнявшись с дивизионным и бригадным командирами, он механически отдал честь и хотел было проехать мимо, но движимый каким-то внезапным побуждением полковник сделал ему знак остановиться.

– Капитан Кольтер, – сказал он, – на той вершине у неприятеля поставлено двенадцать пушек. Если я правильно понял генерала, он предлагает вам поставить здесь одну пушку и обстрелять их.

Наступило тягостное молчание. Генерал тупо смотрел, как вдали какой-то полк медленно взбирался в гору, пробираясь сквозь густой кустарник; разбившись на куски, полк напоминал разорванное, волочащееся по земле облако голубого дыма. Капитан, казалось, не видел генерала. Вдруг капитан заговорил, медленно и с видимым усилием:

– Вы сказали – на той вершине, напротив, сэр? Пушки поставлены, значит, близко от дома?

– А вы проезжали по этой дороге? Да, около самого дома.

– И это… необходимо… обстрелять их? Категорический приказ?

Он заметно побледнел и говорил хриплым голосом. Полковник был удивлен, ошеломлен. Он украдкой взглянул на генерала. Правильное неподвижное лицо генерала ничего не выражало и было жестко, как бронзовое. Минуту спустя генерал уехал, сопровождаемый своим штабом и свитой. Первым побуждением уничтоженного и негодующего полковника было арестовать капитана Кольтера, но последний шепотом сказал несколько слов своему горнисту, отдал честь полковнику и поехал прямой дорогой к «ямке». Скоро его силуэт обрисовался на самой высшей точке дороги; на коне, с полевым биноклем у глаз, он был четок и недвижен на фоне неба, как конная статуя.

Горнист помчался вниз по дороге, в противоположном направлении, и скрылся за деревьями. Скоро звук его трубы раздался в кедровой чаще, и через невероятно короткий промежуток времени пушка вместе с зарядным ящиком, запряженный каждый шестью лошадьми и в сопровождении полного комплекта прислуги, выехали, грохоча и подпрыгивая, на склон горы. Люди подхватили пушку, окруженную облаком пыли, бесформенную в своем чехле, и покатили ее к роковому месту на гребне, среди трупов павших лошадей.

Взмах руки капитана, несколько странных и быстрых движений прислуги – и, может быть, прежде чем пехота, расположившаяся вдоль дороги, перестала слышать грохот колес, большое белое облако покатилось вниз по холму, и, при оглушительном звуке отдачи, дело в «ямке» Кольтера началось.

Мы не намерены передавать все подробности и весь ход этого страшного поединка – поединка, в котором различные моменты боя отличались только степенью отчаяния. Почти в тот же самый момент, когда пушка Кольтера бросила свой облачный вызов, двенадцать ответных клубов дыма взметнулись кверху из-за деревьев, окружавших дом плантатора, и гул, в двенадцать раз более сильный, загремел в ответ, как расколотое эхо. Начиная с этого момента и вплоть до конца федеральные канониры вели свой безнадежный бой в атмосфере раскаленного металла; их мысли были как молнии, а их действия несли смерть.

Не желая смотреть на людей, которым