Новые пирамиды Земли - Сергей Сухинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Беседа у камина затянулась за полночь. Кое-кто из гостей сразу же после этого уехал на свои дачи, что находились здесь же, на Рублевке. Но сам Вольга остался. Сейчас он находился там, наверху, на третьем этаже, в одной из гостевых спален. И от одной этой мысли у Катерины мороз по коже шел.
Она сознавала, что влюбилась, да так, как еще никогда не влюблялась. И дело совсем не в том, что именно говорил Вольга, а как он это говорил! Его лицо, лицо Христа, было божественно красиво, глаза светились глубинным огнем, руки с тонкими аристократическими пальцами скользили по подлокотнику кресла. От одних этих рук нельзя было отвести взора… А его голос! Иногда, особенно увлекшись, Вольга вдруг начал говорить совершенно необычно, словно бы несколькими голосами одновременно, и тогда под сводами каминного зала звучал невидимый хор. Господи, как же ей было хорошо в эти мгновения! Она всем телом ощущала энергетическое поле, которое словно магнит излучал их необычный гость. Ощущала и впитывала, как губка. Порой кровь начинала так бурно струиться по жилам, а сердце так сильно билось, что она едва не теряла сознание. Еще ни один мужчина не вызывал у нее подобные эмоции. Да и как можно было сравнивать Его – и обычных мужчин? Это немыслимо, невозможно…
Резко повернувшись, Катя уткнулась лицом в атласную подушку и внезапно расплакалась, содрогаясь всем телом. Сегодня был удивительный, фантастический день, которого она ждала, наверное, всю жизнь. Наконец-то пришел он – тот, ради которого можно потерять все: и голову, и честь. Но ужас состоял в том, что он-то сам явно ничего подобного не ощущал! Она, конечно же, заинтересовала Вольгу, и даже понравилась ему, но и не более того. А тут еще и это дурацкое происшествие возле бассейна, когда он увидел ее обнаженной, да еще и в компании всяких уродов… Как же все неудачно получилось!
Андрон очень удивился бы, если услышал в этот момент ее мысли. Он мог покляться: хозяйка особняка пришлась Вольге по вкусу! И слава Богу, потому что лично он, Андрон, стал уже немного беспокоиться. Женское окружение Вольги играло в его пиаровских планах немалую роль, но пока ему никак не удавалось угодить своему шефу. Нет, красоток вокруг него хватало (уж он, Андрон, знал в подобных делах толк!), но реакция Вольги на этих дам оказалась довольно прохладной. Понимаете ли, ему нужно было, что бы женщина была одновременно ослепительно красива, оригинальна, умна, да еще обладала тонкой, доброй и чуткой душой. И где же, в каком тридесятом царстве найти этакую царевну-Лебедь?.. Оказалось, что такая дива нашлась, да еще и совсем рядом от Москвы, в заурядном особняке на Рублевке. Ура, и как говорится: счастья вам и все такое!..
Выплакавшись вволю, Катя наконец успокоилась. Усталость брала свое и, промаявшись почти до двух часов ночи, она наконец-то провалилась в зыбкое небытие. И тогда ей приснился странный сон, какие прежде никогда не снились. В этом видении не было ни ее, ни Вольги, ни Ильи – вообще ничего из того, что она знала в этом мире. Все было другое, и люди были другие. Казалось, она не спала, а сидела перед огромным голографическим экраном, на котором показывали странный фильм о другой, незнакомой жизни из далекого будущего России.
В ту ночь ей приснились бревенчатый поселок на краю леса, похожий на старообрядческую деревню, и невероятная для русских людей казнь…
…Утром Пахаря разбудил громкий стук в окно.
– Вставай, староста! Беда стряслась!
Пахарь – высокий, под два метра мужчина, широкоплечий, мускулистый, – с трудом соскреб себя с постели. Всю ночь ему не давала спать ноющая боль в правом боку. Под осень, с первыми холодными туманами стала давать о себе знать рана, полученная три года назад, во время осады общины. Тогда в него почти в упор разрядил дробовик Ефим Скурлатов, управляющий князя Охромицкого. Деревенский знахарь трижды делал операцию, без всякого наркоза выковырял штук двадцать дробинок, да видимо, еще кое-что осталось.
Подойдя на отяжелевших, негнущихся ногах к окну, Пахарь отдернул занавески. Сквозь мутное стекло он разглядел лицо Марии, жены Трофима, главного агронома общины.
Распахнув окно, Пахарь взволнованно спросил:
– Неужо сталкеры снова прорвались на дальний ток и своровали зерно? А что же наши хреновые охраннички – опять проспали? Шкуру спущу, сучьи дети!
На красивом, обильно покрытом оспинами лице Марии ничего не отразилось. Как и многие городские беженцы, она болела парафейсом – отсутствием мимики лица. Говорят, эту болезнь вызвало массовое потребление в начале века генетически измененных продуктов, обильно завозимых в Россию бессовестными торгашами. Так это или нет, никто утверждать не мог, но лица-маски на самом деле намного чаще встречались среди жителей крупных городов. Деревенские парафейсом почти не болели. Но у них хватало своих проблем…
– Пошли, сам увидишь, – коротко ответила Мария.
Пахарь невольно чертыхнулся, и тут же себя одернул. Нечего поминать в доме мохнатого слугу Сатаны!
Выйдя в гостиную, Пахарь первым делом направился в красный угол, где висела икона Николая Угодника и, крестясь, прошептал слова молитвы. А еще он попросил святого Николая, покровителя их общины, чтобы беда оказалась малой. И без того страда оказалась для общины тяжелой. Древняя, конца прошлого века техника ломалась чуть ли не ежедневно, и держалась только на чудодейственных руках механика Фомича, в прошлом ведущего инженера авиационного завода. А к этому добавлялось еще и жаркое, засушливое лето (еще более жаркое и еще более засушливое, чем предыдущее), и нашествие прожорливой африканской саранчи, и постоянные набеги банд голодных варваров, и жалящие, словно укусы гадюки, атаки разбойной дружины князя Охромицкого…
На улице было по-осеннему смурно. Серый туман выполз из леса и заполонил улицы поселка. Лишь кое-где виднелись фасады изб, с узорчатыми наличниками и ровненькими изящными крылечками. Размашисто шагая по пустынной улице, Пахарь отвлекал свое беспокойство мелкими, но приятными мыслями: как все-таки здорово, что он не дал расти поселку как попало, не разрешал строить без лично им утвержденного плана ни одной избы. Поселенцы поначалу роптали, и только авторитет старосты удерживал их от прямого неповиновения. Почти треть членов общины были беглыми горожанами и имели о деревенской жизни самое смутное представление. Для них постройка обычной пятистенки казалась неразрешимой задачей. Дай им волю, появились бы в центре Рязанской волости обычные каркасные домишки, годящиеся для жизни разве только в самые жаркие летние месяца.
Еще больше хлопот, как ни странно, оказалось с крестьянами. В общине было много беглых крепостных из-под Самары, Нижнего Новгорода, Дао-Пина, Чунь-Дже и даже из далекой по нынешним временам Пермской волости. Всех их в родных местах допекла жадность и самодурство новых помещиков да князей, и каждый мечтал о вольной и сытной жизни. Ни о каком порядке – ни в поведении, ни в строительство домов и подворий, – крестьяне поначалу и слушать не хотели. Но все же пришлось слушать, и потратить неделю труда там, где прежде и двумя часами обходились. Зато теперь каждый дом, какой ни возьми, не только крепок и уютен, но еще и красив. Такое он, Пахарь, прежде видел только в некоторых украинских селах, а для русского человека порядок и красота в быту, казалось, навечно заказаны. Но нет, все оказалось можно в себе преодолеть, всего достичь, была бы охота да терпение.
Свернув на центральную улицу, Пахарь услышал ропот голосов. На главной площади, где обычно проходило Вече, собрались почти все жители общины. Люди были одеты наспех, женщины кутались в шерстяные платки, мужчины набросили на голые плечи кто телогрейку, кто спортивную куртку.
При виде Пахаря толпа молча расступилась. Он увидел двух молодых плечистых парней, что стояли на коленях на сырой земле, низко опустив головы. Это были братья Евдоким и Игорь Валяевы, дояры из Зеленодольской фермы. Чуть позади них со смущенным видом стоял пожилой человек невысокого роста, с залысым лбом и длинными седыми волосами. На его худом, морщинистом лице блуждала виноватая, но в то же время наглая улыбочка. Старик мял в жилистых руках потертую кепку, и время от времени шумно отрыгивал. От него несло за версту спиртным духом.
Сердце Пахаря сжалось. Нет, не внял Николай Угодник его мольбам! Случилось, пожалуй худшее, что могло произойти. Как же это не вовремя, мысленно простонал староста. Через неделю, после окончания сбора урожая, такое еще можно было пережить, замять, затушевать… Но только не сейчас.