Дело о зарытых часах - Эрл Гарднер

– Пока никакого. Но предъявлю через минуту, если вы не перестанете петлять как заяц.

– Честное слово, я нахожу это невыносимым.

– Я тоже. Меня удивляет ваша позиция. Я стараюсь помочь своей клиентке.

– Кто она, позвольте узнать?

– Извольте. Милисент Хардисти.

– Она вас наняла?

– Ее отец.

– Вы сказали… Ее обвиняют.

– Так точно. В убийстве.

– Не могу поверить, что это серьезно.

Мейсон нетерпеливо взглянул на часы:

– В девять часов у вас, доктор, начинается прием. Времени нет. Я действую напрямик. Узнав о покрышках, я сделал вывод. Будьте уверены, рано или поздно неповоротливая полиция проделает ту же работу. Я просто их немного опередил. Вас все равно найдут.

Доктор нервно заерзал в кресле:

– Могу ли я рассчитывать, что все сказанное мною останется между нами?

– Нет. Не можете.

– Значит, вы обнародуете?

– Возможно.

– Мне показалось, вы представляете интересы Милисент?

– Верно.

– Но тогда как же…

– Да так. Я представляю ее одну, а больше никого. То, что она заявит мне, останется между нами. А что мне скажете вы, я использую в ее интересах.

– Если у нее будет алиби, скажем, от семи вечера до полуночи, избавит ли это ее от подозрений?.. – Доктор Мейком умолк в нерешительности.

– Давайте же, – поторопил его адвокат.

– Я… хотел бы рассказать вам небольшую историю.

– Ох, – вздохнул Мейсон, – я предпочел бы простой ответ на простой вопрос.

– Но если все не так просто? Были же ступеньки, по которым все это вышло на свет.

– Сначала расскажите, что именно вышло, а потом уже можно и по ступенькам пройтись в свободное время.

– Нет, я так не могу… Я только по-своему или никак.

Мейсон нетерпеливо посмотрел на часы.

– Я буду предельно краток, – заверил доктор. – Ведь вы тоже своего рода врач. А врач обязан знать о своем пациенте все: его эмоциональную природу, проблемы, духовный кризис…

– И что дважды два четыре, – в тон ему сказал Мейсон. – Допустим, я в этом разбираюсь, переходите к миссис Хардисти.

– Как только я начал лечить ее, мне стало ясно: ее что-то мучает, в ней нет психической гармонии. Как всегда, заподозрил семейные неполадки.

– Вы о них расспрашивали?

– Не сразу. Нужно было завоевать доверие.

– Но потом узнали? Что именно?

– Такое не разглашается, мистер Мейсон.

– Тогда зачем песню завели?

– Чтобы вы поняли: я знаю миссис Хардисти лучше, чем вы предполагаете.

– Не обманывайтесь, доктор. Адвокат сильнее врача, он просто лучше подготовлен для того, чтобы разбираться в психике клиента, лучше оснащен. Конечно, вы не согласитесь, но это меня нисколько не трогает, ведь я даже не имел возможности поговорить с миссис Хардисти. Зато хорошо вижу, как вы ходите вокруг да около, пытаетесь произвести на меня впечатление и рассказать только то, что найдете нужным, а остальное утаить… Продолжайте… Почему-то я думаю, в конце концов мы достигнем взаимопонимания.

Мейсон замолчал и закурил.

Профессиональные навыки доктора Мейкома заявляли свои права. Он постепенно доказывал адвокату, как безгранично доверяет ему Милисент. Ведь он знал ее еще девушкой, когда все ее внимание было поглощено работой и карьерой. Он следил за ней, видел, как росла ее неудовлетворенность, как ей хотелось стать сексуально привлекательной… а поклонники отдавали дань только ее уму и прочим добродетелям.

Когда появился Хардисти, все стало по-другому. Он понял: добиться успеха можно, если пробудит в Милисент чувственность. И не просчитался.

Теперь уже Мейсон не прерывал доктора, покуривая с самым незаинтересованным видом, даже не пытаясь быть вежливым слушателем.

Это обескураживало доктора. Нахмурившись, он сказал:

– Ну да, вас же пригласил ее отец… следовательно, он вас проинформировал…

Дальнейший рассказ доктора звучал несколько живее:

– Я не сомневался, замужество приведет девушку к кризису. Именно замужество с таким типом. Она по-настоящему несчастлива. Держало ее только чувство гордости.

Мейсон скучающе молчал.

– И это вам известно?.. Ну ладно. Переходим к последним дням, вернее, часам. Вчера Милисент не явилась на прием, я забеспокоился, все ли в порядке, и выяснил, что она уехала в горы, где должен находиться ее муж. Я испугался, как бы не вышло нежелательной сцены между супругами, а это свело бы на нет мои усилия.

– И что вы сделали?

– Отправился за ней.

– Когда?

– Я предпочел бы свою последовательность изложения, мистер Мейсон. Право на коррективы за вами. – Доктор кисло улыбнулся.

– Ладно, – кратко проговорил Мейсон. – Все бы ничего, но мало времени. Вам хочется изложить историю в таком виде, в каком вы ее отработали… Хотите убедиться в ее непробиваемости?.. Забавное желание, будь по-вашему!

– Я не отрабатывал истории, если я колеблюсь, то лишь потому, что боюсь причинить вред миссис Хардисти.

– Предоставьте ее моим заботам. Я ее адвокат, валяйте дальше.

– В поисках ее я поехал в горный домик.

– Нашли?

– Только не там. Нашел уже в Конвейле, где она ехала следом за машиной своей сестры.

Доктор умолк, глаза его торжествующе поблескивали, все было так стройно.

– Дальше.

– Дальше вам должно быть понятно. Я видел, она близка к обмороку, перехватил ее машину, чтобы отправить пациентку к себе. Я держал ее примерно до десяти вечера, пока она не начала реагировать на препараты, а затем отвез к отцу, где сделал ей снотворный укол и велел никому ее не беспокоить.

– Теперь все? – потянулся Мейсон, зевнув. – Вы чуть не усыпили меня.

– Но теперь вам ясно, она была у меня, я самолично сделал ей укол, после чего она проспала полсуток.

– Закончили? – спросил Мейсон.

– Да.

– Прелестно. Теперь начнем перепроверку.

– Пожалуйста.

– Значит, вы отправились в горный домик защищать свою пациентку от нежелательных эмоций и расстройств?

– В основном так. Как всякий профан, вы вольно обращаетесь с терминологией, но суть дела уловили.

– О’кей. И обнаружили Милисент только в Конвейле?

– Да.

– Когда?

– Э… дайте сообразить. Люди не смотрят поминутно на часы, как полагают юристы, которым подавай время по минутам.

– Чувство времени свойственно всем людям. Утро, день, вечер.

– Ну, это было после шести вечера, ближе к семи.

– Или в семь?

– Спорить не буду, не знаю.

– Но не раньше шести?

– Вряд ли.

– Как вы узнали, что Милисент отправилась в домик?

– Не могу об этом говорить, это было бы неэтично.

– По отношению к кому?

– Зачем вы спрашиваете? Есть этика.

– Понятие растяжимое… От кого-нибудь из своих пациентов получили эти сведения?

Доктор задумался, на мгновение глаза его блеснули.

– Да, от пациента, его я не назову.

– Бог с ним. И вы сообразили, что миссис Хардисти что-то угрожает?

– Нужно говорить точнее. О какой угрозе вы думаете?

– Я думаю, вы решили, что вашей пациентке вредно быть в домике.

– Можно и так сказать.

Мейсон располагающе улыбнулся:

– Тогда скажите, за каким чертом вы увезли ее обратно в домик, найдя в Конвейле.

Доктор долго моргал.

– Я этого не говорил!

– Нет, конечно. Это говорю я.

– Сомневаюсь, что к таким выводам можно прийти на основании сказанного…

– А я почти не слушал, что вы тут мне вдалбливали. Протекторы вашей машины, эти новенькие покрышки, отпечатавшиеся у горного домика, красноречивее вас.

– Нельзя доказать, чья была машина, вы ее не видели.

Мейсон устало потянулся.

– Так вы возили в домик Милисент или не возили?

– Я не обязан отвечать.

– Вы даже не обязаны со мной говорить, но полиция спросит то же самое, и уж ей-то вы ответите.

– Полиции не будет до меня никакого дела.

– Шанс на тысячу.

– Посмотрим.

– Пока мы видим одно: почему-то вы не желаете отвечать. А молчание говорит против вас.

– Хватит!

– Пожалуй, хватит. Выводов у меня больше чем достаточно, благодарю вас.

Доктор нервно поглаживал подбородок. Рука его подрагивала.

– Вы правы. Я возил туда Милисент. Но это один из пунктов врачебной программы, которую я выработал для нее. И мне думается, если я заявлю об этом, ни один полицейский чиновник не сумеет понять, в чем именно состояла моя система, почему я поступил так, а не иначе.

– Сильно сомневаюсь, чтобы ваши медицинские полномочия были столь велики… Но пока остановимся на вашей версии. Вы ведь домашний врач Блейнов?

– Да.

– И как таковой делаете подобное заявление?

– Разумеется.

– И давно вы любите Милисент Блейн?

Доктор оторопело выпучил глаза.

– Мне думается, всему есть предел, – пробормотал он. – Предполагать такое…

– Но ведь вы ее любите?

– Это вас не касается.

– Ошибаетесь. Это крайне важно, доктор… Ошибаетесь, да. Вы отработали историю, которая может показаться правдоподобной в том случае, если вы только врач. Если же с ролью врача переплетается роль любовника, доказывать свой медицинский авторитет затруднительно.