Драгун, на Кавказ! - Андрей Владимирович Булычев

– Дим… Тимофей, – приоткрыв глаза, ответил Димка. – Из Верхотора я, только что вот приехал.

– Ох ты, важная птица какая! – ухмыльнулся сидящий чуть дальше Лёньки рыжий крепкий молодец. – Приехал он! Тебя как барина на карете, что ли, в рекрутчину везли?

Среди сидящих послышалось фырканье, перешедшее затем в хохот.

– Эй, Барин, а ну, пряников дай, чего это у тебя там под головой запрятано?! – Рыжий подполз на коленях поближе к Димке и потянулся к лежащему под его головой узелку.

«Слабаком себя покажешь, подомнут», – мелькнуло у того в голове, и он, привстав, резко ударил кулаком по протянутой руке.

– Ах ты ж, сволота! – взревел Рыжий и дал с размаха Димке «леща».

– На! – лягнул тот в ответ ему в брюхо и вскочил на ноги.

Резкий толчок в спину свалил Димку на землю, а над головой послышались брань и угрозы.

– Присели все! Сели, я сказал! – орал урядник и хлестнул нагайкой гомонящего всех громче мужика в драной войлочной шапке. – Рыжий, небось, ты опять драку затеял?! Вот я тебя выпорю прямо здесь! И тебя! – пнул он ногой Димку. – Новенький, а уже в свару успел встрять! Сидеть всем тихо тут! А то кажного отхлещу! Недолго вам осталось, соль вон уже догружают, совсем скоро все на последнюю баржу пойдём!

Рекруты успокоились и расселись на берегу, так же как и раньше, по небольшим кучкам. Как видно, у многих здесь уже появились свои приятели, и им было о чём друг с другом говорить.

– Тимох, а у тебя что, и правда в узелке пряники? – шмыгнув носом, спросил Лёнька. – А я вот только лишь два раза их за всю жизнь пробовал. Когда Архип, старший брат, женился и когда ещё батюшка живой был. Он как-то раз их с ярмарки привозил.

– Да лапти там и пара горбушек хлеба, – сказал Димка, развязывая узелок. – Нет там никаких пряников, придумал всё Рыжий. На вот, держи, – и протянул одну горбушку пареньку.

– Ну вот, а я уж и правда ведь поверил, что там пряники, – вздохнул тот, отщипывая из середины мякушку. – Благодарствую, Тимош. Нам спозаранку только лишь кус хлеба с водой дали и потом сразу сюда на берег погнали. В животе от голода уже бурлит.

Глава 4. Уфимское депо

Небольшой речной караван из четырёх пузатых, тяжело гружённых барж медленно шёл вниз по течению Белой. На последнем судне помещалась вся рекрутская партия под охраной шести казаков из Табынской крепости. На первой же ночной стоянке урядник подозвал Гончарова Тимофея.

– К костру ближе подсаживайся! – приказал он парню. – Давай Устим, сбривай ему волосья, да поболее, чтобы издали голый лоб видно было, – кивнул он казаку, точившему бруском кинжал.

– Дяденьки, а может, не надо? – прошептал Димка, с испугом взирая на блестевшее в свете костра лезвие.

– Не боись, паря, – усмехнулся казак, проверяя ногтём остроту клинка. – Я тебе волосья прежде водой смочу. Даже не царапну. А как же ты хотел? – приговаривал он, срезая чёлку. – Всем рекрутам ещё от царя Петра было велено лбы брить, а вдруг ты удрать надумаешь? А так кажный встречный издали видеть будет, что беглый человек это идёт и надобно властям о том донести. За укрывательство виновнику ведь вечная каторга полагается, а сельской общине разорительный штраф. Раньше-то ведь рекрутам не просто одни лбы брили, а ещё и на запястья «били крест». В крестовый надрез порох втирали, а потом перевязывали его до заживления. Волосья-то, они чего, они потом нарастут, а вот крест этот, он уже на всю жизнь. Не дёргайся! – крикнул он шевельнувшемуся было Димке. – А то и правда до самой кости кожу тебе срежу!

– О, гляди-ка, теперяча и наш Барин на всех остальных стал похож, – протянул насмешливо Рыжий при виде Димки.

– Не замай, – протянул взрослый угрюмый мужик, помешивая палкой в котле. – Ты бы, Фрол, угомонился. Начнёшь опять тут бузу, от казаков точно все получим. Предупреждали ведь уже по-хорошему. Ну что, ребятки, снимайте варево, готова кашка, – махнул он рукой, и два парня подцепили палками ведёрный медный котёл.

Все два десятка рекрутов умудрились рассесться вокруг большой закопчённой посудины и теперь не спеша, чинно черпали разваренную пшеничную дроблёнку ложками. У Димки ещё с подвала был свой личный «инструмент», и он, оглядевшись, тоже присоединился к ужину.

Основная масса сидящих были молодыми парнями, но четверо из рекрутов оказались степенными, взрослыми мужиками. У каждого из них была своя печальная история, как он тут очутился. У каждого была впереди своя судьба.

– А нас с братом, как только сельский сход наметили по набору, матушка в баню сразу отправила и мыло, что после помыва покойника осталось, с собою нам обоим дала, – рассказывал невысокий темноволосый паренёк. – Так-то ведь верное это средство, а вот же, гляди, на меня всё-таки жребий идти выпал. А брательника пронесло.

– Ленивый ты Никитка, небось, мылся слабо, – подколол парня Фрол. – В темноте пропустил, видать, чего-нибудь.

– Что верно, то верно, мы все тут с такими вот обмылками в баню ходили, – проворчал дядька-кашевар. – Обычаи-то, они у всех ведь на Руси едины. И кус каравая оставили под образами с прощального стола, дабы живым вернуться, и плакальщицы тоже у всех были. Словно поминки, эти проводы у меня были. Вам-то что, вы молодые, детей ещё не успели родить, а вот у меня их трое осталось.

– И у меня!

– А у меня двое, – откликнулись взрослые мужики. – Правильно Захар говорит, в рекрутчину – словно бы в могилу идти.

– Одна надежда, что через три года службы семью можно будет к себе в полк свезти, – подув на ложку, продолжил излагать кашевар. – Только ведь эти три года ещё как-то прожить надо. Да и где этот полк вообще будет? И как всё устроить? Эээх, жизнь! – махнул он с досадой рукой.

– Да и нам так-то тоже несладко, – проворчал кто-то из молодых. – Осемнадцать, двадцать годков стукнуло, а четверть века прослужишь, и уже далеко за сорок будет. Какая уж там семья?!

– Ты доживи попробуй до энтих вот сорока, – вторил ему другой. – То одна, то другая война вона гремит. Даже и думать об энтом не хочется!

– Ну вот и не думай, не расстраивай народ, Антипка, – проворчал сидящий рядом с кашеваром степенный мужик. – Лучше ложкой чаще работай, а то Захар вон как старался, с душою варил крупу, маслица даже выменял у речников.

– Хороша кашка, – скребанув по дну котла, проговорил восхищенно Лёнька. – Солёная, дома-то