Черный обелиск - Эрих Мария Ремарк

– Что с вами? – вопит Ризенфельд. – Вам нехорошо?

– Жарко! – ору я в ответ и чувствую, как струйки пота текут у меня по спине. Я в ярости. Если Эрна обернется, она увидит, что лицо у меня красное и потное, а мне хотелось бы сейчас во что бы то ни стало иметь вид надменный, холодный и независимый, какой и подобает иметь человеку из высшего общества. Быстро провожу носовым платком по лицу. Ризенфельд безжалостно ухмыляется, Георг это замечает.

– Вы тоже здорово вспотели, Ризенфельд, – заявляет он.

– Ну, у меня это другое! Этот пот – от жажды жизни, – кричит Ризенфельд.

– Это пот улетающего времени, – язвительно каркаю я и чувствую, как испарина солеными струйками сбегает в уголки рта.

Эрна совсем близко. Блаженным взглядом смотрит она на оркестр. Я придаю своему лицу выражение высокомерия и улыбаюсь слегка насмешливо и удивленно, а воротничок мой уже размяк.

– Да что это с вами? – вопит Ризенфельд. – Прямо кенгуру-лунатик.

Я игнорирую его. Эрна обернулась. Я равнодушно разглядываю танцующих, потом как будто случайно замечаю ее и с трудом узнаю. Небрежно поднимаю два пальца для приветствия.

– Он спятил, – вопит Ризенфельд между синкопами фокстрота «Отец небесный».

Я не отвечаю. Я буквально лишился дара речи. Эрна меня просто не видит.

Наконец музыка прекратилась. Площадка для танцев медленно пустеет. Эрна исчезает в одной из ниш.

– Вам сколько – семнадцать или семьдесят? – орет Ризенфельд.

Так как именно в это мгновение музыка смолкает, его вопрос разносится по всему залу. Несколько десятков людей смотрят на нас, и даже сам Ризенфельд оторопел. Мне хочется быстро нырнуть под стол, но потом приходит в голову, что ведь присутствующие могут это просто принять за обсуждение торговой сделки, и отвечаю холодно и громко:

– Семьдесят один доллар за штуку и ни на цент меньше.

Моя реплика немедленно вызывает у публики интерес.

– О чем речь? – осведомляется сидящий за соседним столиком человек с лицом младенца. – Всегда интересуюсь хорошим товаром. Разумеется, за наличные. Моя фамилия Ауфштейн.

– Феликс Кокс, – представляюсь я в ответ; я рад, что у меня есть время собраться с мыслями. – А товар – двадцать флаконов духов. К сожалению, вон тот господин уже купил их.

– Ш… ш… – шепчет искусственная блондинка.

Представление началось. Конферансье несет какую-то чушь и злится, что его остроты не доходят. Я отодвигаю свой стул и прячусь за Ауфштейном; почему-то конферансье, атакующие публику, всегда избирают своей мишенью именно меня, а сегодня на глазах у Эрны это было бы позором.

Все благополучно. Конферансье сердито уходит; и кто же появляется вдруг вместо него в белом подвенечном платье и под вуалью? Рене де ла Тур. Со вздохом облегчения я усаживаюсь, как сидел до конферансье.

Рене начинает свой дуэт. Скромно и стыдливо, высоким сопрано выводит она несколько куплетов в роли девственницы – тут же звучит бас жениха, и это вызывает сенсацию.

– Как вы находите эту даму? – спрашиваю я Ризенфельда.

– Дама хоть куда…

– Хотите с ней познакомиться? Это мадемуазель де ла Тур.

Ризенфельд смущен:

– Ла Тур? Вы же не будете уверять меня, что эта нелепая игра природы и есть та чародейка, которую я видел от вас в окне напротив?

Я решаю утверждать именно это, чтобы посмотреть, как он будет реагировать, и вдруг вижу вокруг его слоновьего носа нечто вроде ангельского сияния. Безмолвно тычет он большим пальцем в сторону двери, потом бормочет:

– Вон она, там… Эта походка! Я сразу узнал ее!

Он прав. Лиза только что вошла. Ее сопровождают два пожилых жулика, а она держится словно дама из высшего общества, по крайней мере так считает Ризенфельд.

Кажется, она едва дышит и слушает речи своих кавалеров надменно и рассеянно.

– Разве я не прав? Женщину сразу же узнаешь по походке!

– Женщин и полицейских, – усмехается Георг; но он тоже благосклонно поглядывает на Лизу.

Начинается второй номер программы. На танцевальной площадке стоит акробатка. Она молода, у нее задорное личико и красивые ноги. Она исполняет акробатический танец с сальто, стоянием на голове и высокими прыжками. Мы продолжаем незаметно наблюдать за Лизой. Она делает вид, что охотнее всего ушла бы отсюда. Конечно, это только комедия: в городе имеется всего один ночной клуб, остальное – просто рестораны, кафе или пивные. Поэтому здесь встречаешь каждого, у кого хватает денег, чтобы сюда прийти.

– Шампанского! – рявкает Ризенфельд голосом диктатора.

Я вздрагиваю, Георг тоже встревожен.

– Господин Ризенфельд, – замечаю я, – здешнее шампанское ужасная бурда.

В это мгновение я чувствую, что с пола на меня смотрит чье-то лицо. Я с удивлением оглядываюсь и вижу танцовщицу, которая так сильно перегнулась назад, что ее голова видна между ногами. Она вдруг кажется каким-то невероятно искривленным карликом.

– Шампанское заказываю я! – поясняет Ризенфельд и кивает кельнеру.

– Браво! – восклицает лицо на полу.

Георг подмигивает мне. Он играет роль рыцаря, а я существую для более неприятных вещей – так у нас договорено. Поэтому он и отвечает:

– Если вы непременно хотите шампанского, Ризенфельд, вы получите шампанское. Но разумеется, вы наш гость.

– Исключено! Это я беру на себя! И больше ни слова! – Сейчас Ризенфельд – прямо Дон Жуан высшего класса. Он с удовлетворением смотрит на золотую головку в ведерке со льдом. Несколько дам сразу же выказывают живой интерес к нему. Я и тут не возражаю. Шампанское – это Эрне урок, она слишком скоро выбросила меня за борт. С удовлетворением пью здоровье Ризенфельда, он торжественно отвечает мне тем же.

Появляется Вилли. Этого надо было ожидать: он тут завсегдатай. Ауфштейн со своей компанией уходит, и нашим соседом становится Вилли. Он тут же поднимается и приветствует входящую Рене де ла Тур. С ней рядом прехорошенькая девушка в вечернем туалете. Через мгновение я узнаю акробатку. Вилли нас знакомит. Ее зовут Герда Шнейдер, и она бросает пренебрежительный взгляд на шампанское и на нас троих. Мы наблюдаем, не клюнет ли на нее Ризенфельд: тогда мы на этот вечер от него отделались бы; но Ризенфельд поглощен Лизой.

– Как вы думаете, можно ее пригласить потанцевать? – спрашивает он Георга.

– Я бы вам не советовал, – дипломатически отвечает Георг. – Но, может быть, нам позднее удастся как-нибудь с ней познакомиться.

Он укоризненно смотрит на меня. Если бы я в конторе не заявил, будто мы не знаем, кто такая Лиза, все легко уладилось бы. Но разве можно было предвидеть, что Ризенфельд попадется на романтическую де ла Тур? А теперь вносить ясность в этот вопрос уже поздно. Романтикам чужд юмор.

– Вы не танцуете? – спрашивает меня акробатка.

– Плохо. У меня нет чувства ритма.

– У меня тоже. Давайте все-таки попробуем?

Мы втискиваемся в сплошную массу танцующих, и она медленно несет нас вперед.

– Ночной клуб, трое мужчин и ни одной женщины – почему это? – удивляется Герда.

– А почему бы и нет? Мой друг Георг уверяет, что если приводишь женщину в ночной клуб, то тем самым толкаешь ее на то, чтобы наставить ему рога.

– Кто это, ваш друг Георг? Тот вон, с толстым носом?

– Нет, лысый. Он сторонник гаремной системы и считает, что женщин выставлять напоказ не следует.

– Ну конечно… а вы?

– У меня никакой системы нет. Я как мякина, которую несет ветер.

– Не наступайте мне на ноги, – замечает Герда. – Никакая вы не мякина. В вас по крайней мере семьдесят кило.

Я приосаниваюсь. Нас как раз проталкивают мимо столика Эрны, и сейчас она, слава Богу, меня узнала, хотя ее голова лежит на плече спекулянта с перстнем и он вцепился в ее талию. Какое тут, к дьяволу, соблюдение синкоп! Я улыбаюсь, глядя вниз на Герду, и крепче прижимаю ее к себе. При этом наблюдаю за Эрной.

От Герды пахнет духами «Ландыш».

– Лучше отпустите-ка меня, – говорит она. – Таким способом вы все равно ничего не выиграете в глазах той рыжей дамы. А ведь вы именно к этому и стремитесь, верно?

– Нет, – вру я.

– Вам надо бы совсем не обращать на нее внимания. А вы, точно вас загипнотизировали, все время глаз с нее не сводили, а потом устраиваете вдруг эту комедию со мной. Господи, до чего же вы еще неопытны в таких делах!

Однако я стараюсь сохранить на лице притворную улыбку: только бы Эрна не заметила, что я и тут сел в калошу.

– Ничего я не подстраивал, – пытаюсь я оправдаться. – Просто мне сначала не хотелось танцевать.

Герда отстраняет меня.

– До кавалера вы тоже, как видно, не доросли! Давайте прекратим. У меня ноги болят.

Не объяснить ли ей, что я имел в виду совсем другое? Но кто знает, куда все это опять заведет меня? Лучше уж попридержу язык и проследую с высоко поднятой головой, хоть и пристыженный, к нашему столу.

А тем временем алкоголь успел оказать свое действие. Георг и Ризенфельд уже перешли на «ты». Имя Ризенфельда – Алекс. Не пройдет и часа, как он и мне предложит перейти на ты. Завтра утром все это будет, конечно, забыто.