Волчьи ночи - Эмилиян Станев

Он достал огниво и стал высекать огонь. Филин несколько раз пролетел чуть не над самой его головой, но священник ничего не замечал и продолжал бить по кремню, что-то приговаривая.

В искрах, в ударах кремня по стальному бруску птице почудилась угроза. Попу наконец удалось поджечь трут. Он положил его в свою шершавую ладонь, поднес к цигарке и с наслаждением затянулся.

Вдруг что-то коснулось его шапки и едва не сбросило ее с головы.

Священник вздрогнул, испуганно оглянулся кругом. Однако кроме поблескивающей реки и окутанных тьмою скал ничего видно не было. Он поправил шапку, что-то пробормотал и решил поскорее убраться отсюда, но не успел еще сделать и шага, как что-то тяжелое ударило его в спину.

Он в ужасе закричал и бросился в темноту. Филин летел за ним до тех пор, пока он не перебрался на другой берег. Поп бежал трусцой, то и дело испуганно вздрагивая. Филин прекратил преследование и вернулся к птенцу. Утром он спрятался в бурьян и задремал.

Чьи-то шаги заставили его открыть глаза.

По дороге шел человек. Он часто останавливался, потом двигался дальше. Филин насторожился, вытянул вперед свою кошачью голову. Солнечный свет слепил глаза, но он все же различил фигуру человека, огромной темной массой надвигавшегося на него в огненном тумане. Вот он уже совсем рядом.

Страшное бородатое лицо нависло над зарослями. Птица узнала своего ночного врага и впилась в него взглядом, но поп ее не заметил. Глаза его то шарили в бурьяне, то поглядывали в сторону скал. Потом он стал снимать с плеча косу. В это мгновение филин щелкнул клювом у самых его ног.

Поп отпрянул и стал вглядываться в куст бузины.

Оттуда, из-за неподвижных веток, на него смотрели два круглых красных глаза.

— Ай! — завопил поп. — Сатана! — И, схватив косу, обрушил ее на птицу. Та распростерла крылья и перевернулась на спину. Поп свирепо замахал косой.

— Вот тебе, злодей! Вот тебе, нечистая сила! — кричал он.

Убедившись, что филин мертв, он пинком отшвырнул труп на дорогу. Потом заметил птенца и раздавил его НОГОЙ.

После этого закинул косу на плечо и пошел обратно, время or времени вздрагивая, будто снова видел перед собой огромные глаза филина. Отойдя подальше, он остановился и облегченно вздохнул.

Мертвый филин остался лежать на дороге, похожий на кусок дивного узорчатого бархата, брошенного на песок. Рядом валялся раздавленный птенец.

Солнце стало припекать. Роса высохла. Скалы подтянули свои короткие тени к самому подножию, и дикие голуби перестали гулить в застывшем лесу.

Большая зеленая лягушка осторожно запрыгала по траве вдоль дороги. Ее золотистые глаза уставились на мертвого филина. Она задержалась на несколько секунд, словно желая увериться в том, что птица мертва, и испуганно плюхнулась в воду.

В далекий путь

© Перевод О. Кутасовой

С наступлением ночи снег, который пошел еще под вечер, когда стая диких гусей поднялась с тихой заводи большой реки, повалил гуще.

Низкое непроницаемое небо словно рассыпалось на миллиарды частиц, которые бешено кружились в воздухе и бесчисленными роями неслись к земле. Они налипали на крылья птиц и, ослепляя, били в глаза.

Молодые гуси, чьи жалобные крики раздавались в конце длинной клинообразной вереницы, теряли равновесие и, завороженные колдовским хороводом снежинок, то и дело отставали или совсем теряли строй. Вьюга тащила их вниз, в пропасть, на дне которой едва-едва различалась белая равнина. Сквозь снежные рои казалось, что она колеблется. Но тут строгий гогот четырех вожаков принуждал всю стаю замедлить лет. Подбадривающими криками старые гуси призывали отставших птиц снова занять свое место в строю. Вереница растягивалась, вбирала в себя уставших и, вслушиваясь в крики вожака, летевшего в острие клина, начинала ритмично взмахивать крыльями.

В темноте мглистой ночи спины птиц белели, покрытые мелким зернистым снегом. Снег тяжелым грузом давил на крылья, колол, точно ледяными иглами, вытянутые шеи, стремительно рвущиеся на юг, к невидимым горам, затерявшимся где-то во мраке и тумане. Монотонное шуршание крыльев мешалось с шумом ветра, и только оно и вливало в них надежду и отвагу. Тихие крики гусей, похожие на причитания, высоко разносились под черным небом.

Гуси старались лететь друг за другом, так, чтобы каждый из них рассекал воздух только одним крылом и таким образом облегчал полет своему товарищу. Кроме того, надо было лететь строго по горизонтали.

Однако вьюга ломала клин и разбивала строй. Гуси послабее теряли высоту и, оказавшись без поддержки товарищей, издавали отчаянные крики, словно просили их тоже снизиться.

Несколько раз вожак пытался поднять стаю повыше, где, как подсказывал ему инстинкт, скорость ветра меньше, но его уставшие сородичи не в состоянии были следовать за ним. Огоньки разбросанных по равнине сел тянули их вниз. Число отставших птиц все увеличивалось.

Когда их отчаянные крики стали слабеть, старый вожак отделился от острия клина, его место занял другой, сильный и опытный гусь, а он спустился ниже, собрал отставших птиц, выстроил их в короткую наклонную линию и встал впереди. Так позади и чуть ниже большого клина образовался другой, постоянно увеличивающийся.

Несколько минут гуси летели молча. Вожак удвоил бдительность. Стая входила в тесное ущелье. Гусак встревоженно поводил шеей. Его маленькие глазки то пристально вглядывались в небо, где наталкивались на густой рой снежинок, то устремлялись вниз, где черной густой лентой извивалась река. Время от времени он тихо, но строго гоготал, ему хором вторили старые гуси. Они уже видели заснеженный лес по сторонам ущелья и сквозь завывание вьюги слышали рев реки. Впереди смутно проступала первая цепь гор. За ними лежала небольшая равнина, где стая в случае нужды могла заночевать.

Вдруг раздался шум сильных крыльев» стремительно рассекавших воздух. Один из вожаков подал несколько предостерегающих криков.

В темноте белой ночи среди темнеющих снежных мух показались три лебедя. Вытянув длинные шеи, они летели безмолвно, похожие на три белые тени.

Стая громко загомонила, приветствуя их. Но лебеди пролетели в надменном молчании и скрылись в метели.

Долго гуси, взволнованные встречей, не могли успокоиться. Она напомнила им теплые летние вечера на большой реке, где выросли молодые гуси, зеркальную гладь ее вод, богатые зерном равнины, тихие багряные рассветы, когда они летели на жировку.

Радостно-возбужденный гогот усилился, когда стая миновала ущелье, в могучих стенах которого вьюга бесновалась с особой яростью. За ним среди равнины они увидели громадное светлое пятно, точно сияние. Оно походило на желтое утро, обагряющее небо теплым светом; оно манило и обещало убежище.

Однако строгие крики вожаков заставили молодежь замолкнуть. Их отрывистый гогот возвестил опасность. Сквозь мглу и снег неожиданно блеснули тысячи светлых точек. Огненное тело города выглядело точно жаровня, и его тихий рокот донесся до стаи, как ворчание.

Спустя несколько минут стая уже пролетала над улицами города. Сверху были видны черные фигуры людей, пестрые рекламы, автомобили, застревающие в снежных сугробах, чувствовался тяжелый запах дыма. Зрелище это одновременно и пугало гусей и притягивало. Посреди затерявшейся во тьме равнины город казался оазисом, где зима была не такой суровой.

Привлеченные светом, усталые птицы незаметно спустились ниже. Клин распался, строя как не бывало. Тщетно старые гуси издавали тревожные крики. Птицы отставали и блуждали в светящемся тумане.

Битых два часа вожаки бороздили небо над городом, собирая своих сородичей. Лишь к полуночи стая вырвалась из предательского света и опять полетела по течению реки.

Снова крики гусей наполняло отчаяние. Они звучали тихо, точно стоны. Гуси искали место для отдыха.

Далеко от города посреди реки они заметили маленький продолговатый островок. Сделав над ним несколько кругов, чтоб получше его рассмотреть, гуси сели возле низкого ивняка и разом замолкли.

Несколько минут они оцепенело стояли в снегу — видны были только их длинные шеи. Потом один за другим стали входить в черную воду реки, прожорливо обыскивая берега островка. Утолив голод, гуси легли в снег, сунули головы под крыло и тотчас заснули. Но вожаки остались бодрствовать, устроившись на самых высоких местах островка и вслушиваясь, безмолвно и немо, в плеск воды.

Вьюга улеглась. Кругозор расширился. Туман с полей начал подниматься вверх. Низкое тяжелое небо почернело, белая равнина на севере исчезла в желтом сиянии города, окрасившем горизонт, словно далекий пожар. Островок дважды со свистом пересекли небольшие стаи уток, они опустились на реке повыше. За ними прилетели черные лысухи, и тела их замелькали в темной воде.