Белые птицы детства - Вячеслав Сукачев

— Сейчас— Вера бежала за компотом.

— Хочу холодный. — Карысь отталкивал стакан.

— Тебе ещё нельзя холодный,—неуверенно говорила Вера.

— Хочу-у-у.

И Вера приносила холодный.

Однажды, когда все вышли из комнаты и он остался один, Карысь решил, что уже совсем здоров и может ходить но комнате. Он осторожно вылез из-под одеяла, опустил ноги на пол, встал. Вначале Карысь удивился тому, что иол качается у него под ногами, а когда голландка, комод, материна кровать мягко и решительно поплыли куда-то мимо него, он испугался. После этого ему под одеялом показалось необычайно уютно и хорошо.

Но прошло два дня, и Карысь заскучал. Он всё чаще смотрел в окно, и с каждым разом жизнь за окном, куда ему не было доступа, казалась Карысю заманчивее и прекрасней. Даже через двойные рамы доносились до него весёлые голоса ребят. А иногда он видел, как проносились они на лыжах и санках мимо его дома. И с этой норы болезнь для Карыся стала мучением...

После обеда в комнату вошла Верка, и по её лицу Карысь понял, что она чем-то довольна.

— К тебе гости,—как-то особенно сказала Верка,—сейчас зайдут.

У Карыся спёрло дыхание: к нему ещё никогда и никто в гости не приходил. Если забегали мальчишки, то они забегали просто так. А тут — гости. От одного этого слова веяло чем-то необъяснимо взрослым, солидным, и Карысь напряжённо подобрался. «Кто — гости? — силился угадать он.— Васька? Петька Паньшин?.. Витька?» О последнем он подумал так, на всякий случай, потому что был уверен — Витька до гостей не снизойдёт.

Карысь даже вспотел от нетерпения, когда наконец на кухне послышались шаги и Верка вкрадчивым голосом сказала:

— Проходи. Он ждёт.

Карысь вздохнул и нарочно прикрыл глаза. Почему-то именно сейчас ему захотелось быть больным больным, чтобы неизвестный гость это обязательно заметил и... Что дальше — Карысь не знал.

— Здравствуй,—услышал он тоненький голосок и от удивления прежде открыл рот, а потом уже глаза. Голос был девчоночий. Этого Карысь не ожидал и, открыв глаза, долго не мог сообразить, почему на стуле возле него сидит Настька. Он с надеждой посмотрел на дверь, ожидая увидеть там настоящего гостя, пусть и не Витьку, но уж по крайней мере хотя бы Ваську или Петьку Паньшина, но в дверях никого не было. А перед ним на стуле, аккуратно сжав коленки, сидела Настька.

— Ты зачем пришла? — вместо приветствия сердито спросил Карысь.

— К тебе.— Настька не смутилась.

— Ко мне? — окончательно опешил Карысь. Он ещё надеялся, что Настька пришла к Верке, а к нему забежала вовсе случайно.

— К тебе,— повторила Настька.

«Мальчишки узнают,— тоскливо подумал Карысь,— задразнят».

— Ты сильно болеешь? — поинтересовалась Настька, удивительно тихо и спокойно сидя на стуле. Карысь такой Настьку видел впервые и немного удивлялся. Она вечно куда-то бежала, вечно с кем-то спорила, вечно к кому-то цеплялась. А сейчас сидела — и всё.

— Не знаю,—недружелюбно ответил Карысь.

— А я видела,—зашевелилась Настька на стуле,—ты сперва всё катился и катился, а потом тебя не стало. Ух, знаешь, как я перепугалась. И все мальчишки напугались. Только они боятся об этом сказать, и ваш Витька тоже, а я видела.

— Я скоро на улицу буду ходить,—невпопад сказал Карысь.

— Не пустят,—решительно заявила Настька.

— Много ты знаешь,—рассердился Карысь.

— Ещё месяц не пустят,— настаивала Настька.

— Тогда уходи.— Карысь засопел и отвернулся к стенке.

Настька растерялась, но в это время в комнату заглянула Вера и нараспев сказала:

— Карысь, тебе пора таблетку пить.

Настька поднялась, посмотрела на Карыся и тихонько вышла из комнаты.

И вот наконец, наступил день, когда Карысю разрешили выйти на улицу.

— Сегодня, Серёжа,— строго сказала мать,— ты можешь немного прогуляться по улице. Но только совсем немного. Ты понял?

— Да,—восхищённо ответил Карысь.

— И ты оденешься тепло. Пальто, шарф, шапка, разумеется. Ты понял?

— Да.— Карысь уже едва удерживался на месте.

— Дышать только через нос...

— Да.

— В снегу не валяться...

— Да.

— Верного не трогать...

— Да.

— Веру слушаться...

— Да.

Карысь был готов на всё.

Тяжело отворяется утеплённая на зиму дверь. Первый шаг, но ещё не на улицу, а в сени, но и это уже почти улица. Сладко скрипят половицы под ногами, ещё одна дверь, двор, калитка и...— улица! Настоящий снег под ногами, настоящий парок изо рта (шарф нечаянно оттянут вниз, и Верка этого пока не видит), настоящий сугроб через дорогу.

У Карыся легонько кружится голова, ноги ещё плохо слушаются его, но он смотрит, смотрит вокруг и с трудом узнаёт горы и реку, тайгу, дома, озеро, привыкнув за лето видеть всё это совершенно другим. Он ещё некоторое время стоит неподвижно, а потом вдруг бросается бежать и кричит на ходу, и падает, и снова бежит по сугробам, проваливаясь по колена в снегу.

— Серёжа! Карысь! Карысь! — напрасно кричит Вера и бежит следом, пытаясь поймать его. Карысь ничего не слышит и не видит, не ощущает мороза и навалившегося в валенки снега. Сейчас он в одной, только ему ведомой, стране, куда нет доступа никому другому. Он бежит, высоко поднимая ноги, путаясь в полах пальто, шапка каким-то чудом развязалась и сползла ему на затылок, шарф уже едва держится на плечах, и никого нет вокруг. Только он, Карысь, и только снег. Удивительно мягкий, удивительно белый, удивительно тёплый снег.

В СУГРОБАХ

Срывались ветра и дули ветра, и по нескольку дней кряду неслись вдоль широкого Амура, между суровыми скалами, продували встречные деревеньки, засыпали снегом и лишь у могучих отрогов Хехцира запутывались в вековечных елях, сникали, вяли и пропадали совершенно. И тогда вставала над миром великая тишина, топкая, как опавшие снега. И тогда проглядывало среди редеющих туч мутное, далёкое солнце, и нестерпимо глазу начинал блистать снег, и вновь манящими казались далёкие, белоглавые вершины.

В один из таких дней Карысь колобком выкатился из дома, потоптался у калитки и по расчищенной отцом дорожке вышел на улицу. Никто ему не мешал, никто на него не шикал, так как мать и Верка были в школе, а отец уехал в город за лекарствами. И потому чувствовал себя Карысь просторно и восторженно.

Деревенька Карыся была прочно и основательно переметена громадными сугробами. И если шёл по улице человек, то он словно бы в прятки играл: появится на вершине сугроба, пропадёт, снова появится и снова исчезнет в сугроб-ном распадке. Но самый большой сугроб был у бабки Аксиньи. Это был даже не сугроб, а целая гора. Начиналась она с крыши и тянулась почти до конца огорода. Когда эта гора появилась впервые, бабку Аксинью откапывали всем селом. Откопали, и, к великому изумлению ребятишек, появился в их деревне самый настоящий тоннель. Кто-то из копальщиков шутливо сказал:

— Надо бы сюда свет подвести, а то ненароком заблудится бабка Аксинья.

И вот тогда-то и началась для ребятишек сладкая и весёлая работа. Сугроб бабки Аксиньи был изрыт вдоль и поперёк. И чего только здесь не было: партизанский штаб, явочные квартиры, штурманская рубка, тюрьма, секретные отделы, подлодка и множество других землянок и отсеков, назначение которых иногда путал даже Витька. Карысь, как и все, принимавший самое деятельное участие в строительстве, один, однако же, в снежные пещеры входить не решался. И это его угнетало, как несовершённый подвиг. Не раз и не два подходил он к устью пещер и даже делал несколько шагов по снежному лабиринту, но что-то таинственное останав ливало его, заставляло пугливо оглядываться и, наконец, почти бегом отступать.

Карысь вышел на улицу и прямёхонько направился к бабки Аксиньиному сугробу.

Первый поворот по лабиринту. Сто раз убегал за этот поворот вместе с мальчишками Карысь, сто раз возвращался из-за этого поворота — и ничего, а теперь вот было боязно. Карысь остановился, прислушался. Тихо. Совсем тихо. Тогда Карысь присел на корточки и опять прислушался. Нет, ничего не изменилось. Всё так же тихо было в пещере.

— Никого нет,— прошептал Карысь, словно бы уговаривая самого себя.

Он поднялся с корточек и совсем было решился идти, когда вдруг вспомнил, как жутким шёпотом Витька говорил о том, что по ночам кто-то бродит в пещерах и что он, Витька, сам слышал, как в двенадцать часов ночи этот кто-то там хохотал.

Карысь вспотел и опять присел на корточки. Чтобы лучше слышать, он поднял уши у шапки, перестал дышать, но всё равно тихо было в пещере. И Карысь пошёл.

За поворотом было темно. Не так, чтобы ничего нельзя видеть, но и не так, чтобы видеть можно всё. Карысь шёл. Он часто закрывал глаза и шёл на ощупь. Так было легче. Лабиринт раздался, стал выше, и Карысь очутился в штабе. Здесь на полу лежала солома, а в углу стояли деревянные автоматы. А в тайнике, Карысь знал об этом, у Витьки был спрятан настоящий самопал. «Вот бы самопал,—печально подумал Карысь,— я бы...» А что «я бы» —он не знал. Но от одной мысли, что где-то здесь спрятан настоящий самопал, ему стало легче, и он почти уверенно ступил в угол и выбрал себе автомат.