Там, где случаются облака - Алан Лис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уна мчалась на велосипеде, и казалось ей, что она летит от счастья. Летит как белая огромная птица.
Словарь лечебных слов
— Доброе утро, мои фантазёры. Прежде чем начать новую тему, давайте проверим домашнее задание про шерстяное небо. —
Ребята начали открывать тетради, а Лев Гурьевич отмечал всех в альбоме.
— А где же Уна Ааль?
— Это я виноват, — Кит встал из-за парты, — мы на днях Ункины часы закопали. А в Грейбурге, похоже, только по ним и ориентируются.
Лев Гурьевич задумчиво смотрел на мальчика или даже сквозь него.
— В Грейбурге… Да, пожалуй, там дети чаще смотрят на часы, чем на небо.
Не успел он закончить фразу, как дверь распахнулась. В класс влетела растрёпанная Унка, одетая в старый джинсовый комбинезон и школьную блузку с криво застёгнутыми пуговицами. Её лицо было в царапинах, но из-за широченной улыбки их было не видно.
— Извините, — сказала Уна запыхавшись. — Извините за опоздание. У меня облако… то есть со мной облако… В общем, мы разговаривали!
— Ура, наконец-то! — крикнул Кит, для него это была самая долгожданная новость этой осени.
— Кто-нибудь из вас помнит, как первый раз заговорил с облаком? — обратился Облаковед к классу.
Ему ответило молчание. Дети делали вместе с облаками первые шаги и играли в свои первые игры. Кажется, это было вечность назад.
— А ты, Уна, запомнишь этот день навсегда. Во всём есть своя красота. Присаживайся.
Унка села за парту и быстро стала доставать тетради. Из рюкзака выпал тоненький блокнот и упал прямо к ногам Льва Гурьевича.
— Словарь лечебных слов, — прочел Облаковед. — Секретный? — спросил он с уважением к личным записям?
— Он ещё пустой, — вздохнула Унка. — Я для папы пишу. Его раньше деда Тихон лечил, а сейчас некому…
— Я думаю, что домашнее задание может немного подождать. — Лев Гурьевич протянул Унке блокнот. — Готова записывать?
Она кивнула и зубами сняла с ручки колпачок. Лев Гурьевич, как всегда, медленно измерил класс шагами.
— Платон, от каких слов внутри у тебя становится тепло?
— Тепло? Малина, ужин, летние каникулы.
Платон даже засмущался от того, что его спросили первым.
— Отлично. Таша, какие слова тебя поддерживают?
— Всё получится, я с тобой. Так всегда бабуля говорит.
— Сева, какие слова, по-твоему, лечат?
— Приключение, мечта, ну и дружба, конечно.
— Замечательно. Кит, что насчет тебя?
— А звуки можно?
Унка кивнула.
— Тогда звук клаксона дяди Ефима, шум двигателя на фабрике облаков и мамин голос.
Унка быстро записывала всё в столбик.
— Ещё кто-то хочет сказать? Тогда я добавлю. Любимое дело, дети и облака. Это то, что может вылечить от любой взрослой хандры. По себе знаю.
Унка закрыла блокнот:
— Спасибо вам!
Как все хорошие события успели случиться за одно маленькое утро? Как в это утро уместились медведи, белая огромная птица и десяток лечебных слов?
В класс влетел Юфыч и сел на плечо Льва Гуревича.
— А вот ты-то мне и нужен. Выбирай, кто расскажет классу про свою домашнюю работу.
Юфыч сделал пару кругов над классом и приземлился Киту на парту.
— У меня ответ совсем короткий, его даже идеей не назвать.
— Иногда одно очевидное слово может быть для других целым открытием. Прочитаешь?
— Если позвать под шерстяной плед друга, то он перестанет быть колючим. —
щёки и уши у Кита стали горячими. —
«А что, если Унка даже не считает меня другом?» — подумал он.
Лев Гурьевич был удивлён ответом и, как всегда, восхищён детьми. На уроке он рассказал им о самых общительных, слоистых облаках. Они летают на высоте пятьсот метров и спускаются к людям ближе всех. Ребята узнали, что вода в облаках существует в виде бесчисленного количества капель (около 10 миллиардов на метр в кубе). Эти капли отражают свет во всех направлениях, поэтому облака имеют белый цвет. А среднее кучевое облако весит как 90 слонов. Это только с виду облака лёгкие. Слоистые, кучевые облака, перистые, наковальня, вуаль, хобот, грозовой вал. Кажется, что Лев Гурьевич знал о небе всё на свете. А главное, он знал, что облака — это самое важное в нашей жизни.
Театр у реки
Здание театра напоминало бутылку. Оно было круглым и таким же старым, как и прежний театр Лукьяна. Главный вход смотрел на речку Мику. Речка эта пела журчанием, а её песни влетали в многочисленные окна театра. Лу и Поли ходили по пустому зданию и мечтали.
— Здесь будет сцена. Вот тут около пятидесяти сидений, больше не влезет. Отсюда мы направим свет.
Поли посмотрела наверх:
— Жаль, нет балкона, Унка его так любила.
— А там, — продолжал Лу вдохновленно, — там будет гримёрка. Нет, две гримёрки.
Поли давно не видела огонька в глазах мужа. Она понимала, что сейчас всё наладилось, но так боялась произнести это вслух, словно спугнёт счастье.
Послышался гудок автомобиля, это приехали рабочие с материалами для театра. Лукьян уже подал объявление о наборе актёров и, кажется, был на седьмом небе от счастья. Там, где облака говорили: «Мы в тебя верим!»
Подкоп и другие невидимости
После уроков Унка выбежала на школьный двор.
— Здравствуйте, дама с зонтиком! — кричала она в небо. — Привет, сказочные рыбы! Эйфелева башня, кажется, вы превращаетесь в жирафа!
И жираф кивал ей в ответ, рыбы махали плавниками, а дама пожелала доброго дня и улетела, раскрыв свой зонтик.
— Унка! Ты чего убежала, я тебя везде ищу! — Кит махал руками, — Скорее!
За спиной у него был рюкзак, из которого торчали насос и черенок от лопаты. Унка бежала к нему вприпрыжку, сейчас она как будто не могла идти по-другому, такое было настроение.
— По тебе стразу видно, что ты что-то задумал, — она указала на рюкзак.
— А по тебе видно, что ты с утра собралась за две секунды, — усмехнулся Кит.
— Зато часть меня готова к школе, а часть к секретному озеру!
— Тссс. Ты чего кричишь-то? Вот так секреты и теряются.
Двое мечтателей, одна лопата и один насос двигались по привычной дороге в сторону секретной поляны. Кит периодически ловил Уну, потому что та всё время смотрела наверх и спотыкалась о бортики и корни. В штабе ребята взяли кусок фанеры. Для чего она нужна, Кит обещал рассказать на месте. Уже у шиповника он сбросил рюкзак на землю.
— Будем делать подкоп. Шиповник рубить жалко, да и вдруг кто-нибудь озеро увидит.
— А огромную яму разве не
