Квинт - Илья Рушкин

Несмотря на кажущуюся безрезультатность, эта, последняя, беседа с собратом по божественности оказала на Квинта самое благотворное действие. Домой он вернулся в приподнятом настроении. Это сразу почувствовало на себе единственное существо, которое жило вместе с Квинтом, - общительный белый котенок, очаровательный хулиган, умевший при случае быть неотразимо-ласковым. В тот момент он спал на полу, прикрыв, по частому кошачьему обыкновению, нос хвостом. Квинт сел на пол рядом с ним и открыл против него военные действия. Котенок мгновенно проснулся и, не выпуская коготков, в восторге принялся обороняться бархатными цепкими лапками. В Квинте все пело. Он сказал это Лицинию! Он сказал это! Еще и еще раз он переживал заново то необычайное ощущение, сладкую дрожь, которую он испытал, произнеся эти необычайные слова. Наконец-то. Он смог! Он это сделал! Теперь все изменится. Теперь все будет хорошо. Он уже не играл со зверьком, а спокойно гладил его по шелковой шерстке, чувствуя пальцами, как тот мурлычет. И никто, даже притихший котенок, не мог бы сказать, какие именно слова так восторженно вспоминал Квинт. Те ли, которые он, запинаясь и краснея, выговаривал, крепко стиснув так и не пригубленную чашу, или же те, которые он отчеканил за воротами, глядя в страшные глаза Лициния. Котенок перестал мурлыкать, заснул. Теплый, пушистый, мирный.

Позднее всего человек находит ответы на самые простые вопросы. Потому что позднее всего начинает эти ответы искать. Но теперь все в Квинте перевернулось. Мысли стали хрустально-чисты и плавны. Ему вдруг стало просто смешно, что он живет здесь, в одиночестве, скрывая от простых смертных свою истинную божественную сущность. Словно ему есть чего бояться. Зачем скрывать? Глупо! С этим покончено. Завтрашний день станет днем новой эры. Лициний прав в одном. Мир безумен, потому что им управляют в большинстве своем те, кто не осознает этого. Но довольно. Мир вступает в новый век. Век Истинного Бога, Квинта Великого и Единственного. Лициний не в счет. Старый идиот, превративший свою власть в источник мелких удовольствий. А остальные...Пусть и дальше ничего не знают. О, да. Его правление будет милостиво. Конечно, золотого века не будет, ибо люди его не заслужили. Эта серая масса, толпа, способная только любить и ненавидеть (тут Квинта кольнуло что-то, но тотчас пропало) недостойна счастья. Счастье - удел сильных! А толпа должна поклоняться. Поклоняться ему, Квинту. А он будет иногда дарить ей свою благосклонность.

Квинт встал рано, когда утренний, новорожденный мир еще целиком принадлежит тебе и никому больше, когда от утренней свежести дрожь пробегает по телу и хочется говорить тихо. В такое утро проснулся Квинт, осторожно слез с постели, стараясь не задеть посапывающего едва слышно котенка, и сразу вспомнил, что он сегодня сделает. Квинт начал действовать с размахом. Одним движением руки он окружил себя сияющей аурой и, не касаясь земли, понесся к Дворцу. Как хорошо! Не надо сдерживаться! Впереди него катился странный, вызванный неосознанной мыслью, будоражащий гул. Он будил людей, заставлял вскакивать и в страхе падать ниц. Яркое дрожащее марево растекалось от Квинта. Бог идет. И деревья, немногочисленные в Александрии, тянулись к нему кронами. И трава немыслимо быстро рвалась из земли, чтобы приветствовать его. Квинт поднялся выше и, сам не зная, как он это сделает, но совершенно уверенный, что ему удастся все, метнул молнию в солнце. Оно разошлось во всю ширь неба, застыло и лопнуло до обычных своих размеров, оставив по себе раскаленные брызги. Еще одна молния немедленно полетела с высоты в порт, взметнула зеленую воду, и сотни кораблей страшно ударились бортами. Крики ужаса потонули в грохоте. Часть кораблей невероятно быстро загорелась, и вмиг уже запылал весь рейд. Но Квинту Ненасытному этого было мало. Земля вздрогнула, когда он разнес вдребезги прославленный маяк. Три удара пришлись на ненавистнейший храм Сераписа. Квинт поднял храм в воздух и бросил вниз, на город, не разбираясь. Мраморная пыль встала облаком. Квинт ринулся вниз, пронесся по площади, в глаза ему почему-то бросились два лица: искаженное женское, немолодое, и курьезно-рассудительное мужское. К воронам Александрию! Exit! Sic transit...И, взметнув рваный ветер, Квинт понесся в море. Он мчался очень быстро, срезая послушно разбегающиеся тяжеловесные волны. Ах, если бы Велент видел его сейчас! Глаза Квинта светились фиолетовым огнем, он словно вырос, раздался, черный плащ его стелился за ним, утопая концом в преследовавшей буре, смешиваясь с ней "в шествии гневного бога; он шествовал, ночи подобный".

Тот день люди могли бы запомнить навсегда. Это был необычный день. Храмы пылали, море и реки бурлили, люди падали на землю, и смерть проносилась. Веселая Александрия и вечно-озабоченная коммерческая Антиохия, спящие Афины и яростный Рим, тоскующий в ожидании конца Карт-Хадашт, древние Сарды, разрастающаяся Селевкия, захиревшая Пелла и в очередной раз погружающийся в сон Вавилон, крошечный Лугдун, родина императоров, - все почувствовало на себе тяжелую руку демона. Тьма закрыла Италию, вползла в Капую и сдавила мягким душащим кольцом дом Квинта. Хрустнуло, и дом запылал, распадаясь на части. Взлетели какие-то доски, камни, раскололась пополам яблоня в саду, полыхнул фосфорически весь сад и тут же исчез, оставив по себе сильнейший дым. Болезненно-оранжевые языки пламени рвались с дерева вверх и, чего не бывает, отрываясь, уносились. На утихшее пожарище опустился Квинт. Мановением руки утишил он все, и буря вокруг него исчезла и превратилась в обычный темный плащ. - Кто?...Я... - голос Квинта оказался страшен. Люди бросились врассыпную, но Квинт в два прыжка настиг двоих. Они пытались вырваться, однако по силе мышц Квинт не знал себе равных. Оба пленника рухнули на землю. Им была дарована жизнь. Квинт сам не знал, зачем схватил их. Он взвился вверх, увлекая тьму за собой, и понесся куда-то. И вот, в Александрии, несколько успокоившись, Квинт медленно опустился на площади. Той самой, где когда-то было жертвоприношение. Как ему и хотелось, на площади была толпа. Сзади напирали, но передние боялись переступить за границу пустого круга, словно очерченного вокруг Квинта. Квинт вскинул руку, и все замерло.

Лициний пришел лишь к вечеру, а вечер несколько опоздал: Квинту хотелось солнца, и он приостановил его. Но даже несмотря на это, Лициний пришел только к вечеру. Квинт сидел на площади перед Дворцом и принимал жертвы. Как снег белые жрецы закалывали пятнистых красавцев быков. Толпа, которой воспрещено было расходиться, послушно стояла в звенящем зное. И вот вдруг от толпы отделилась коренастая фигура в белом и утиной походкой двинулась напрямик к Квинту, через всю площадь. Гимн стих. Взметнутый нож медленно опустился, минуя шею быка. Квинт нахмурился и хотел было сжечь дерзкого, но тут понял, что это Лициний, и ему стало неловко. Лициний же, закончив свой путь, подошел и сказал тихо: "Убери их".