Сойка-пересмешница - Сьюзен Коллинз

— Да, да. Усыпила Пита, чтобы спасти ему жизнь. Очень хорошо.

Примеры сыплются один за другим без особой последовательности: когда я взяла Руту в союзники; пожала руку Рубаке после интервью; пыталась нести Мэгз. Снова и снова речь заходит про эпизод с ягодами, который каждый понял по-своему — любовь к Питу, упорство в безнадежной ситуации, протест против бесчеловечности Капитолия.

Хеймитч поднимает руку с блокнотом вверх.

— А теперь вопрос. Что объединяет все эти случаи?

— Китнисс была в них сама собой, — тихо произносит Гейл. — Никто не указывал ей, что делать или говорить.

— Точно! — восклицает Бити. — Она действовала не по сценарию! — Он похлопывает меня по руке. — Выходит, нам нужно просто тебе не мешать?

Все смеются. Даже я не удерживаюсь от улыбки.

— Все это очень занятно, но не слишком полезно, — ворчит Фульвия. — К сожалению, здесь, в Тринадцатом, у нее нет таких возможностей проявить себя. Так что если ты не предлагаешь бросить ее в гущу сражения...

— Как раз это я и предлагаю, — прерывает ее Хеймитч. — Высадить ее на поле боя и включить камеры.

— Но все ведь думают, что она беременна, — напоминает Гейл.

— Намекнем, что она потеряла ребенка из-за электрического шока на арене, — предлагает Плутарх. — Очень печальная история.

Идея Хеймитча вызывает много споров, однако его доводы звучат убедительно. Если я способна проявить себя только в реальных условиях, то так тому и быть.

— Пока она выполняет указания и произносит заученные реплики, результат в лучшем случае будет сносный. Все должно исходить от нее самой. Тогда это берет за душу.

— Даже если мы будем предельно осторожны, мы не сможем обеспечить ей полную безопасность, — возражает Боггс. — Она будет желанной мишенью для каждого...

— Я хочу сражаться, — вмешиваюсь я. — Здесь от меня никакого прока.

— А если тебя убьют? — спрашивает Койн.

— Вы снимите это на пленку и сделаете агитролик, — отвечаю я.

— Ладно, — соглашается Койн. — Но не будем торопиться. Вначале определим наименее опасную ситуацию, подходящую для наших целей. — Койн подходит к светящимся картам, где отображаются передвижения войск в различных дистриктах. — Сегодня после обеда доставьте ее в Восьмой. Утром там была интенсивная бомбардировка, но сейчас, кажется, уже закончилась. Выдайте ей оружие и телохранителей. Съемочная группа — на земле, ты, Хеймитч, на планолете в постоянном радиоконтакте с Китнисс. Посмотрим, что из этого выйдет. Будут еще предложения?

— Умойте ее, — говорит Далтон. Все поворачиваются к нему. — Она молодая девушка, а вы сделали из нее тридцатипятилетнюю женщину. К чему нам эта капитолийская мода?

Койн объявляет собрание закрытым, и Хеймитч спрашивает у нее разрешения поговорить со мной наедине. Все выходят, только Гейл неуверенно останавливается около моего стула.

— Чего ты боишься? — спрашивает его Хеймитч. — Телохранитель нужен скорее мне.

— Все в порядке, — говорю я Гейлу, и он уходит.

В зале слышны лишь гудение приборов и тихий шелест вентиляционной системы. Хеймитч садится напротив меня.

— Нам снова придется работать вместе. Так что давай, выкладывай все, что ты обо мне думаешь.

Я вспоминаю нашу яростную стычку на планолете. Мне хотелось убить Хеймитча. Однако теперь я говорю только:

— Поверить не могу, что ты не спас Пита.

— Знаю.

Меня не отпускает чувство недосказанности. Не только потому, что Хеймитч даже не извинился. Мы были одной командой. Мы дали друг другу обещание беречь Пита. Пьяное, нереальное обещание под покровом ночи, но что это меняет? В глубине души я знаю — виноваты мы оба.

— Теперь ты, — говорю я Хеймитчу.

— Не могу поверить, что ты упустила его из виду в ту ночь.

Я киваю. В том-то и дело.

— Постоянно думаю об этом. Что я могла сделать? Как остаться с ним, не нарушив союза? Я до сих пор не знаю.

— У тебя не было выбора. А если бы мне удалось уговорить Плутарха остаться и спасти Пита, планолет бы рухнул. Мы и так едва успели.

Наконец я смотрю в глаза Хеймитча. Глаза жителя Шлака — серые и глубокие, с темными кругами от бессонных ночей.

— Китнисс, Пит жив. Не надо хоронить его раньше времени.

— Игра еще не окончена. — Я стараюсь произнести это с оптимизмом, но мой голос срывается.

— Да. Игра продолжается. И я по-прежнему твой ментор. — Хеймитч тычет фломастером в мою сторону. — Помни, ты будешь на земле, я — в воздухе. Сверху обзор лучше, поэтому делай то, что я тебе скажу.

— Посмотрим, — отвечаю я.

Возвращаюсь в гримерную и хорошенько мою лицо, глядя, как струи макияжа исчезают в водостоке. Из зеркала на меня смотрит девушка с шелушащейся кожей и усталыми глазами, довольно потрепанная, однако похожая на меня. Срываю с руки повязку, обнажая уродливый шрам от жучка. Вот так. Это тоже я.

Бити помогает мне надеть защитную экипировку, разработанную Цинной. Шлем из эластичных металлических нитей плотно прилегает к голове; в случае надобности его можно сдвинуть назад, как капюшон. Жилет обеспечивает защиту жизненно важных органов. К воротнику прикреплен маленький белый наушник. На пояс Бити цепляет мне маску — на случай газовой атаки.

— Если увидишь, что кто-то упал по неизвестной причине, немедленно надевай, — инструктирует он.

Потом пристегивает колчан, разделенный на три отсека.

— Запомни: справа — зажигательные, слева — подрывные, в центре — обычные. Вряд ли тебе придется стрелять, но, как говорится, береженого Бог бережет.

Приходит Боггс, чтобы проводить меня в отдел авиации. Как раз когда подъезжает лифт, появляется взволнованный Финник.

— Китнисс, они меня не пускают! Я сказал, что здоров, но они даже не дают мне полететь в планолете!

Я смотрю на Финника — голые ноги, торчащие из-под больничного халата, шлепанцы, спутанные волосы, веревка в руке, безумный взгляд — и понимаю, что вступаться за него бесполезно. Да я и сама не уверена, стоит ли его брать.

— Ой, совсем забыла, — говорю я, ударив себя по лбу. — Дурацкое сотрясение. Бити просил передать, чтоб ты зашел к нему в отдел спецвооружения. Он сделал для тебя новый трезубец.

При слове «трезубец» мне кажется, будто я вижу прежнего Финника.

— Правда? И какой он?

— Не знаю. Но если из того же разряда, что мой лук со стрелами, он тебе понравится, — заверяю я. — Только тебе придется немного потренироваться.

— Да, конечно. Я прямо сейчас туда спущусь.

— Э-э... может, лучше сначала надеть штаны?

Финник смотрит вниз, будто впервые замечая свой наряд. Затем сбрасывает с себя больничный халат и остается в нижнем белье.

— Зачем? — Он дурашливо принимает вызывающую позу. — Мой вид тебя возбуждает?

Не могу сдержать смеха — ситуация вдвойне забавная, потому что Боггс буквально не знает, куда девать глаза от смущения, а еще я рада, что Финник ведет себя, как тот парень, которого я встретила на Квартальной бойне.

— Я всего лишь человек, Одэйр, — успеваю сказать я, прежде чем двери лифта закрываются. — Извините, — говорю я Боггсу.

— Не за что. По-моему, ты... здорово справилась, — отвечает он. — Лучше, чем если бы я его арестовал.

— Да уж.

Я украдкой присматриваюсь к нему. Боггсу на вид около сорока пяти, поседевшие волосы коротко стрижены, глаза голубые. Превосходная выправка. За сегодняшний день он уже дважды заставил меня задуматься, что мы могли быть с ним друзьями, а не врагами. Может, стоит дать ему шанс? Жаль, что он так предан Койн...

Раздается серия громких щелчков. Лифт на мгновение останавливается, а потом вдруг едет влево.

— Он двигается и вбок? — удивляюсь я.

— Да. Под Тринадцатым проложена целая сеть шахт, — поясняет он. — Та, в которой мы сейчас, идет над транспортной осью к пятой подъемной платформе. Это в ангаре.

Ангар, тюрьма, спецвооружения... А еще где-то производят еду, вырабатывают энергию, очищают воду и воздух.

— Тринадцатый даже больше, чем я думала.

— В основном это не наша заслуга, — говорит Боггс. — Мы, так сказать, получили это место в наследство. Нужно только следить, чтобы все оставалось в исправности.

Щелчки возобновляются. Мы снова падаем вниз — теперь всего на пару уровней, — и двери открываются посреди ангара.

— Ого, — вырывается у меня при виде бесчисленных рядов всевозможных планолетов. Ну и флотилия... — Их вы тоже унаследовали?

— Некоторые создали сами, другие входили в состав воздушных сил Капитолия. Конечно, с тех пор мы их модернизировали.

В груди снова просыпается ненависть к Тринадцатому.

— Значит, все это у вас было, и вы бросили остальные дистрикты беззащитными перед Капитолием.

— Все не так просто, — возражает Боггс. — До недавнего времени у нас не было возможности воевать. Мы едва выжили. После того как мы свергли и казнили приспешников Капитолия, осталась всего горстка людей, умеющих управлять планолетами. Ударить ядерными ракетами? Могли. И чем бы тогда закончилась наша война с Капитолием? Уцелел бы хоть один живой человек на Земле?