Я и мои (бывшие) подруги - Ольга Эрлер

Не одна я боюсь этой сложной, пугающей, но неизбежной темы — старости. Я боюсь встреч с ней, и мне стыдно за это. Мы часто делимся нашим бессилием в дружеском кругу. Мои реальные, не бывшие подруги, сейчас все в таком возрасте, когда родители давно перестали быть опорой, тем, чем были всегда. Теперь роли поменялись — им самим нужна поддержка и опора детей.

Пришло время отдавать долги — дочерние и сыновьи.

Наступила ночь. Я писала с небольшими перерывами целый день. Завтра новый день. Эта жизненная глава еще не закончена, я еще вернусь к ней, я еще найду ответ. Даже если для этого мне придется запомнить и проанализировать не один сон. Я просто устала, завтра новый день, а утро всегда мудренее ночи.

Продолжение следует.

Глава 6

Снова я

Я так быстро, за день, написала первые главы моего второго произведения, что решила сделать небольшой перерыв. Ибо, если так пойдет дальше, я напишу роман за неделю. Напомню, свой первый я писала более шести лет.

А с подготовкой — все тридцать. Даже обидно получается.

Мои надежды на погоду оправдались. Я же не зря утверждаю, что Боже меня любит. Ночью прошла гроза, сбила жару и на следующий день благодарное население той страны, в которой я живу, наслаждалось 25 градусами.

После — это счастье. Это как после четырех человек гостей — пустой дом, после сессии — каникулы, после брака (слово-то какое!) — развод.

Смешно: прогуливая вчера внучку в коляске в соседнем жилом районе, встретила своего бывшего мужа, прогуливающего в коляске своего сына. Обратите внимание — его сыну от новой молодой жены и его же внучке обоим по десять месяцев, то есть полудядя и полуплемянница — одного возраста. Меня этот факт регулярно веселит.

Странно, мои пятнадцать совместных лет с ним начисто испарились из памяти. Просто невероятно смотреть на этого человека и думать, что ты прожил с ним пятнадцать лет. Абсолютно никаких эмоций внутри, ничего.

Совершенно ровное, спокойное отношение, как к постороннему, прохожему.

Несколько лет после развода я не могла думать о нем без раздражения. Так же, как и несколько лет до развода. А сейчас — полнейшая тишина в сознании и подсознании, одно удивление. Вот этот испортил мне жизнь? Вот из-за этого я так страдала, была несчастной? Впала в архетип «только не бросай»? Стыдобище, как говорил Горбачев. Да нет же, люди, не он меня сделал несчастной, а я сама. Просто, тогда я еще не знала того, что знаю сейчас: Жизнь такова, какой МЫ ее видим.

Никто и ничто, кроме тебя самого, не несет ответственность за то, счастлив ли ты.

Можно быть счастливым всегда.

Счастье — это умение принимать жизнь такой, какая она есть.

Ничего нельзя бояться.

Любой конец всегда означает новое начало.

Жизнь прекрасна!

Пожалуй, хватит напоминать прописные истины.

Умному — достаточно, как говорили древние, sapienti sat — так звучит эта народная мудрость по-латыни. Да и вообще, мне кажется, неумных на свете нет. Каждый умен в чем-то или по-своему, от любого человека можно чему-то научиться.

Не хочу возвращаться в грустное прошлое, потому что привыкла жить настоящим — сиюминутным. И приучилась не допускать в свою драгоценную жизнь негативного. Спасибо, нам не надо.

Увиделись, мило поговорили о детях и разошлись без всяких претензий. Все — отработано, спокойно-положительные эмоции тому доказательство. Я простила этого человека. Я желаю ему добра. Между нами ничего не стоит.

Значит, миома не от этого.

Может, все же от молока? Есть такое мнение, что молочные продукты вредны и провоцируют появление новообразований. Я всегда была молочной девочкой, в детстве по три литра в день выпивала. Шла с бидончиком на зов колокольчика к молочной бочке, брала свежее молоко с фермы — сейчас это называется биопродукт и стоит в два раза дороже отравленного гормонами и антибиотиками молока нормальной, то есть биологически грязной коровы.

Как же мне повезло! Какое счастливое детство мне выпало.

Свежее молоко от здоровой коровы, собственные, бегающие по земле, куры, овощи с огорода, фрукты без пестицидов и с характерным для своего вида вкусом и запахом. Это сейчас помидор отличается от огурца не по вкусу, а только по форме и цвету.

А что ждет мою маленькую внученьку? Загаженная планета, озоновая дыра, ненатуральным способом выращенные или генетически модифицированные продукты питания, измененный климат: северный полюс без снега, белые медведи только на картинке, муссоны-пассаты в центре Европы? Уже сейчас в одной стране наводнение, а в соседней засуха. Замучились имена искать для ураганов, уничтожающих с лица земли миллионные города.

Задержимся немного на времени моего счастливого детства. Во втором классе я мечтала стать оперной певицей.

Согласитесь, это очень странное желание для нормальной восьмилетней девочки. Потом оно исчезло и я не помню, кем я хотела стать с 3 по 8 класс. Но откуда оно вообще взялось? И почему именно оперной? Кроме регулярного воя наших оперных див по радио, который никак не может полюбиться ребенку, у меня не было никаких встреч с миром оперы. В пионерско-комсомольском возрасте мы семейно ходили в театр оперетты, оперного в нашем городе не было, на премьеры местной труппы или гастроли московских солистов. Но я никогда не любила и до сих пор не полюбила оперетту. Скорее наоборот, характерные опереточные голоса раздражают меня. В те времена Образцова еще не вела на телевидении своих музыкально-просветительских передач, это произошло в начале 80-х. Так откуда же у парня испанская грусть, спрашиваю я себя?

Чтобы найти себя, вернуться на свою дорогу, психологи всегда рекомендуют вспомнить свои любимые сказки, книжных героев, которым ты хотел подражать или детские мечты, — кем ты хотел стать в детстве, когда ты еще — ты. Чистый, истинный, божий ребенок, не ампутированный воспитанием и окружающей средой.

Мое желание петь оперным голосом, или выть, как выражается народ, молчало во мне с восьми до приблизительно тридцати трех лет. Тридцать три — возраст Христа, важная веха в жизни любого человека. Уже живя в той стране, где я живу до сих пор, я вдруг (а вдруг ли?) решила заняться вокалом. С таким же успехом можно было решить заняться теннисом, конным спортом или гольфом — эти элитные хобби весьма дороги. Везде, кроме Англии.

Там гольф — народный спорт, обычное дело — как у нас футбольный мяч попинать во дворе.

Я всегда жила на минимальную зарплату или, если оказывалась без работы, на пособие по безработице, что еще минимальней. Помните репортажи советских времен о безработице, неуверенности в завтрашнем дне, тяжелой жизни трудящихся в капиталистических странах? Мол, люди там недоедают и так далее. И наш ответ: ой, ну если недоедают, то пусть пришлют нам, мы доедим. Голодать мне, слава богу, не приходилось, как некоторым друзьям в России в начале 90-х и после реформ и обвалов. А с остальными прелестями капитализма знакома. Но я ни на что не жалуюсь. Мы все, на наше счастье, рождены не в нищей Северной Корее или провинции Дорфур в южном Судане, раздираемой гражданской войной.

Итак, пение. Я занялась поисками учителя вокала в моем районе. Умные люди еще не придумали гениальный интернет, и я начала поиски с примитивной телефонной книги. Такой учитель нашелся, и мы договорились о прослушивании.

«Спи, моя радость, усни», — пела я на языке оригинала задушенным дурным голосом — так я представляла себе бельканто. Учитель отнесся ко мне снисходительно, даже с симпатией. Это вообще характерно для маленьких лысеньких пожилых дядечек по отношению ко мне. Он позволил поприсутствовать на уроке, который давала его жена, тоже певица — красивая, молодая, высокая женщина.

Эти факты заставил меня поверить в то, что мужчинка — действительно величина в своем деле. Величина аккомпанировал на рояле; вся идиллия происходила в огромной квартире — у нас подобная квартирно-метражно-потолковая роскошь называлось «старым фондом» и слыла пределом мечтаний жителей хрущоб. На фоне этой божьей благодати, под звуки классических арий, я казалась себе исключительно не на своем месте. В итоге учитель соглашался взять меня в ученицы за сорок денежных единиц за урок. Таковы были его тарифы для простых смертных, с профи, которые обращались к его услугам за консультацией и корректурой, он брал восемьдесят. Мне это было не по карману. Тогда он дал телефон бывшей коллеги по активному времени на сцене, у которой я и приземлилась за вдвое меньшую плату.

Так началась моя первая попытка поставить голос.

Она длилась года два-три и закончилась, по моим понятиям, неудачей. Голос хрип и садился после пятнадцати минут пения, а это явный признак того, что я что-то делаю не так.

Сложность обучения пению заключается в том, что технику невозможно объяснить вразумительно. Говорят много и витиевато — небо подними туда, дыхание направь туда, челюсть, язык туда, диафрагму (что это вообще за зверь, и где он обитает?) опусти туда. Но понять все это невозможно.