Ветер в лицо - Николай Руденко

Вера глубоко затаила обиду, подогретую чувством первой неразделенной любви. После неудачного замужества она потеряла свойство краснеть перед мужчинами. Искала для себя мужчину, искала упорно, расчетливо, но влюбиться ей не удавалось. Ее оружием стали хитрости. Она готова была пойти на любую авантюру, чтобы осуществить свои намерения. Но когда встречалась с Кругловым, ее будто кто-то подменял, — она ​​отступала с дороги, чтобы никто не заметил растерянности, а больше всего боялась, чтобы он не посмеялся в душе над ее искренними чувствами.

Со временем и во встречах с Кругловым она стала чувствовать себя свободнее. Чем больше Вера узнавала мужчин, тем больше убеждалась, что Круглов не столько гордый и неприступный, сколько просто еще незрелый. Она начала относиться к нему свысока, с внутренней усмешкой. Однако все еще не решалась повторить свои попытки познакомиться с ним, чтобы снова не оказаться в унизительном положении отверженной. Она уже не надеялась на брак с Николаем. Но решила ждать, пока в нем проснется что-то мужское. Это скоро должно прийти.

Лизе все это было неизвестно. Она лежала в мягкой постели, освещенная лунным светом, пробивающимся сквозь ветви деревьев и падающим узкими снопиками в комнату. Лежала и мечтала...

А в это время на Вериной половине происходила тонкая дипломатическая игра. Солод сидел в низком кресле, механически гладил Вериного рыжего кота и с холодноватой улыбкой наблюдал, как Вера изображала из себя возвышенно-романтическую девушку. Со стен на них смотрели вышитые крестиком амуры и молодой венецианец в гондоле с мандолиной в руках.

— Счастливые люди. В Каховку едут... Как это романтически! Построить город, а затем в нем жить. Ведь всегда дороже то, что сделано собственными руками. Не правда ли, Иван Николаевич?.. Вам это, наверное, приходилось испытывать. Вот, например, эти вышивки. Я их так люблю, потому что они сделаны мной.

— Конечно, Вера. Конечно.

Вера откинулась на спинку кресла-качалки и медленно раскачалась.

— Жаль, опоздала я. Теперь уже ехать туда — мало чести. Асфальт, тротуары, хорошие квартиры. Надо было ехать тогда, когда там пески были... А то скажут — на готовое приехала. Помните, я у вас просилась, а вы не отпустили?.. Это еще когда в вашем отделе работала.

Вера поправила на комоде статуэтку — бронзовый змей обвивает голую женщину.

— Что-то не припомню. Но если вы говорите, то, наверное, просились, — не без скрытого лукавства ответил Солод.

— Это вы, вероятно, забыли. Как же я могла не проситься?.. А теперь — поздно. Жаль. Но, видимо, скоро где-то новый город начнут строить. Тогда уж я убегу, даже если не будут отпускать. Обязательно убегу!.. Так и знайте.

Вера была уверена, что те качества, которые она сейчас демонстрировала в своем характере, чрезвычайно важны для Солода. Ведь он очень уважаемый человек, и мораль его тоже уважаемая — та мораль, которую прививают газеты, радио, кино. И ему, конечно, важно, чтобы у его жены были такие же взгляды на жизнь. А разве Вера против этой морали?.. Отнюдь! Ей бы только хотелось немного больше заботиться о себе лично, чем это делают другие. Кроме того, она не совсем понимает, как это можно подчинить свою волю — воле коллектива. Может, это и хорошо, но не для Веры. У Веры есть достаточно сил, чтобы устраивать свою жизнь без чьей-либо помощи. И вся ее сила — в ее красоте и молодости, в ее уме и прелести. О, она хорошо знает, какая она красивая!.. Почему же не использовать это преимущество, чтобы устроить свою жизнь?

Уже несколько недель Вера обольщала Солода. Что же с того, что он старше ее ровно вдвое? Чепуха!.. Ее даже не очень беспокоили подозрения, которые она имела в отношении его. Дело в том, что Солод всегда интересовался личными письмами, которые приходили на адрес завода. Он ежедневно просматривал почту, и Вера решила, что Солод, наверное, опасается исполнительного листа. Однако ее это не испугало и не изменило ее намерений. Если бы ей только удалось их осуществить! Тогда она навсегда избавилась бы от своей скучной работы. Перед ней открылись бы такие возможности, такие перспективы!.. Но дело в том, что этот глупый Солод, пожалуй, действительно влюблен в Лиду с лаборатории. Что он в ней нашел? Святая посредственность. Ничего яркого.

Наконец Вере удалось пригласить его к себе в гости. И вот он сидит в кресле, гладит ее кота, а она напротив него качается в кресле-качалке. Вера знала, что такая поза лучше оттеняет ее белую, будто выточенную из мрамора, шею и красивые округлые колени.

Первая стадия психологической атаки была осуществлена. Теперь он уверен, что Вера относится к тем женщинам, которые последуют за своими мужьями в огонь и в воду, которые всегда поймут их широкие общественные интересы и благородные душевные порывы. Еще надо продемонстрировать свою эрудицию, свою культуру. Ведь он, кажется, достаточно культурный человек. Вера на мгновение задумывается. Выдерживает паузу.

— Скажите, Иван Николаевич, вы любите Тургенева?

— Конечно, — ответил. Солод, которому уже начала надоедать прозрачная Верина дипломатия. — Разве есть такие люди, которые его не любят?

— Не знаю. А такие, что его не вполне понимают, безусловно, есть. Как он умеет изображать женскую душу!.. А какая у него речь! Прочитаешь несколько страниц — и будто напьешься из чистого степного колодца.

— Хорошая речь, — сказал Солод.

Вера вспомнила, что в последнее время читала какую-то рецензию с негативной оценкой творчества Достоевского.

— А Достоевского я не люблю. Не люблю за то, что он выбирает и подчеркивает в человеке плохие черты. Иногда кажется, что он смакует их... Не так ли?

— Правда, Вера. Правда, — сказал Солод, поднимаясь.

— Куда вы?..

Солод улыбнулся лукавой улыбкой, его моложавое лицо стало еще моложе, подошел к Вере, взял ее за плечи.

— Верочка, вы очень красивы. А глаза у вас... Есть на Кавказе озеро такое — Рица. Вода в нем... Да нет, сравнить это озеро можно только с вашими глазами. А ваши глаза — с этим озером...

Вера кокетливо опустила голову и заиграла глазами.

— Что вы...

— Но простите. Я, знаете, человек откровенный. Что думаю, то и говорю... Вам совсем не идет выбранная вами роль... Или вы ее несколько переигрываете.

Вера вскочила с кресла и, обиженно надувшись, отошла к окну.

— О какой роли вы говорите?

— О роли романтической девушки.

— Ну, знаете... Гость должен держаться вежливее. Хотя бы в присутствии хозяйки.

Солод подошел к ней, смерил ее с головы до ног мефистофельским взглядом, прищурив глаза, блеснув белыми зубами.

— А мне кажется, что я вас нисколько не обижаю. Вы в жизни, по моему мнению, значительно лучше.

Вера повернула голову, посмотрела через плечо.

— Что вы этим хотели сказать?

— Неужели вы думаете, что мужчинам в моем возрасте нравятся такие девушки, какую вы хотели изобразить? — Солод подошел ближе к Вере, попытался взять ее за руку, но Вера оттолкнула его. Однако это не смутило Солода. Он продолжал говорить, даже не изменив тона. — Зря вы так думаете. Я уже пережил тот возраст, когда мне казалась открытием каждая прописная истина, вычитанная из газет. Вам повезло. Вы не поддались этой моральной стандартизации. Вы только посмотрите, что делается. Люди вырастают однобокими, как флюс. Для всех — одна мораль... Чтобы разгадать душу среднего человека, не надо даже думать. Есть готовый ключик — общая мораль. И мы не замечаем, как этим калечим людей. Это приводит к стандартизации человеческих душ... Вот и вы решили играть некую среднюю, заурядную девушку. И я не удивляюсь. Даже людям, которые стоят выше, следует приспосабливаться к стандарту. А вы стоите выше, значительно выше. И именно этим меня привлекаете. Жизнь сложнее и богаче, она не укладывается в прокрустово ложе раз и навсегда установленной для всех морали. Иначе было бы скучно жить на свете...

Солод говорил, даже не глядя на свою жертву. Иван Николаевич хорошо знал, как он сейчас выглядит. Резко очерченный профиль, узкие губы, остро изломанные брови и, главное, неоспоримая твердость и определенность, звучавшие в голосе, должны были сделать свое. Он был убежден, что на людей слабой воли влияют не столько слова и их содержание, сколько то, как и при каких обстоятельствах они произносятся.

Слово, по мнению Солода, это — гвоздь. Если материал твердый, — гвоздь согнется, если мягкий — его можно забить даже голым кулаком.

Он хорошо представлял ядовитую силу своих слов, зная внутреннюю природу тех, кого у нас называют стилягами. Главный нравственный критерий стиляги — отсутствие любой морали. Если подсунуть такому человеку горделивый принцип, по которому он имеет право создавать собственную мораль, — он ​​на этот крючок, бесспорно, клюнет. Хотя Вера выросла в рабочей среде и пока не принадлежала к изящным, рафинированным стилягам, но по природе своего бездумного, легкомысленного эгоизма она была близка к ним.