Спаситель Петрограда - Алексей Лукьянов

— Что за ботва у тебя там, колись. Писюк повис, мамка сдохла?

— Да нет, все нормально. — оператор поморщился — компьютерный жаргон ему очень не нравился. — У меня немного иные проблемы…

— Излагай, — разрешил Пендель, шмыгнув носом.

После того, как вкратце пересказав свои трудности, Саша попросил о помощи, Пень чихнул, да так натурально, что Призоров даже ухо попытался вытереть от воображаемой слюны.

— Не, не могу, — сказал он. — Заразный я.

— Да не боюсь я твоего гриппа, я его легко переношу.

— Интересно ты рассуждаешь, Шура, — усмехнулся в трубку компьютерный гений. — Это, значит, ты грипп переносишь легко, а о том, как грипп государь император переносит, и думать не хочешь?

— А он-то тут при каких делах? — удивился Призоров.

— Ты же сам сказал, что на аудиенцию собираешься. Чихнешь нечаянно — и помрет государь, тьфу-тьфу-тьфу.

Чтоб ты сам сдох, чертыхнулся про себя Саша.

— Ладно, выздоравливай, — попрощался он и положил трубку.

В конце концов контакты восстанавливать не к спеху. Надо подготовить аппаратуру к съемке, созвониться с Царским Селом, узнать, как что будет проходить… куча дел, короче, не соскучишься.

— Господин полковник, — поручик щелкнул каблуками, — разрешите с докладом?

— Что такое? — Исаев оторвался от бумаг.

— Метрики Возницких погибли во время пожара в Тобольском архиве.

— А через линию Васильчикова что выяснили?

— Бабка Васильчикова, Ядвига Войцеховна, была сестрой Йозефа Возницкого, того, кто является родным дедом нашему кентавру, но она ведь не может носить отцовский геном, насколько я понимаю…

— Вам не надо понимать, вам приказ выполнять надо. Мать Возницкого допрашивали?

— Она после того, как муж сбежал, ничего о нем не слышала и слышать не хочет, — четко отрапортовал поручик. — От такой бабы кто угодно сбежит.

Исаев задумался ненадолго, потом велел:

— Трясите линию Йозефа, может, наткнетесь на что-нибудь стоящее. Что там по снайперу?

— Ничего, Максим Максимыч, как сквозь землю провалился, — повинился поручик.

— Под землю надо было спуститься. — Исаев сломал ручку. — Вы за что жалование изволите получать? За погоны поручика? Работы не вижу. Плывете по течению, как… — Лицо полковника озарилось мучительной догадкой. Канализационные люки вы проверяли?

Растерянный вид поручика был куда как красноречивее его сбивчивого ответа. Исаев с превеликим трудом сдержался, чтобы не надавать этому мальчишке пощечин и ругательски обругать недоросля.

— Так, господин поручик… — Полковник представил себя кипящим чайником и, осторожно приподняв крышечку, чтобы она не подскакивала, спустил пар. Сейчас вы отправитесь в канцелярию и напишете подробный рапорт о действиях вашей опергруппы, а потом направитесь прямиком к коменданту с устным распоряжением о гауптвахте на трое суток. Можете идти.

На поручика жалко было смотреть, но Исаеву этого и не хотелось делать. Он снял трубку:

— Штабс-ротмистра Комарика! И побыстрее.

Идея Петровна до глубины души была потрясена известием, что Юру как возможного свидетеля антигосударственного заговора ищет жандармерия.

Господин, поведавший ей эту ужасную историю, потребовал от нее сохранения спокойствия и гражданского мужества, а также взял подписку о неразглашении полученной информации, взамен пообещав сделать все возможное, чтобы спасти Юру, оказавшегося, возможно, в плену у заговорщиков.

— Я бы на вашем месте вернулся домой, — посоветовал господин на прощание. — И прервал всяческие контакты с господином Шепчуком.

— Он что?.. тоже?.. — Идея Петровна прикрыла рот.

— Мы не знаем наверняка. — Господин огляделся, не слышит ли кто, а потом склонился поближе к Юриной маме. — Вполне возможно, что это двойник настоящего артиста, пытается выяснить, известно вам что-нибудь или нет.

Расставаясь с пожилой женщиной, оперативник Рома Гай, которого за яркую и мощную полевую работу сослуживцы звали Болидом, чувствовал себя обманщиком и подлецом. Застращал бедную старушку, только бы она не мельтешила под ногами. А в чем она виновата? В том, что операция пошла наперекосяк?

До сегодняшнего дня мама Юры успела уже поставить на уши всю полицию и весь Путиловский завод. Она объездила, кроме всего прочего, все больницы и все морги столицы, заказала в мелкой типографии тысячу объявлений «Найти человека!» и даже проникла на несколько частных телестудий с просьбой дать в эфир ее объявление. Бог весть, что еще натворила бы любящая мать, но тут в образе секретного агента на сцену вышел Гай-Болид. И уладил все буквально за час.

Он убедил Идею Петровну отказаться от розысков: мол, те, кому положено, сами отыщут ее сына. Она сопротивлялась, но Рома как бы невзначай обронил, что все заговорщики — беспринципные сволочи, они не остановятся ни перед чем, и если они узнают, что Юру ищет мать, то могут, чего доброго, и избавиться от него.

Никак не объяснив свой внезапный отъезд, Идея Петровна распрощалась с Васильчиковыми, расцеловала их и отбыла на вокзал.

В этот же день Гай-Болид встретился с Ювенальевичем, насчет которого не испытывал ни малейших иллюзий.

Шепчук воспринял приглашение жандарма пропустить по кружечке пива в «Сайгоне» без особого энтузиазма, но тем не менее на встречу пришел.

— Георгий Ювенальевич, — Болид вставил в уголок рта сигарету и прикурил, — у меня к вам просьба.

— Догадываюсь, — процедил Шепчук.

— Простите, а почему так сурово? — удивился Гай. — Наши пути как-то пересекались, вы чем-то недовольны?

— Я всегда настороженно отношусь к людям в погонах. — Шепчук тоже закурил. — Они всех во всем подозревают.

— У каждого своя работа. — Гай пожал плечами. — Кто-то со сцены глотку дерет, кто-то врагов выискивает, кто-то канализацию чистит. И среди представителей всех профессий есть люди порядочные и непорядочные. И ни у кого на лбу не написано, что он сволочь.

— Не надо передергивать, — лениво отозвался Шепчук. — Говорите, что вам нужно.

— Прекратите поиски Возницкого, — попросил Рома. — Хотя бы на время.

— Это вы его упрятали? — Георгий прищурился.

— Вас это никоим образом не должно касаться. Возницкий — важный свидетель, временное исчезновение которого и в его, и в наших интересах.

— Я вам не верю.

— Мне не нужно ваше доверие, тем более что оно ничего не решает. Вы уже слышали мою просьбу, и уговаривать вас я не собираюсь. Если вы умный человек, то поймете. Если нет — вас и танком не остановить.

— Вы угрожаете?

Рома наклонился поближе к Шепчуку и доверительно сообщил:

— Георгий Ювенальевич, кому вы на фиг нужны? Я знаю, что вы отстаиваете ценность отдельной личности, и, поверьте, я тоже считаю, что главная ценность в государстве — человек, рядовой его гражданин. Мы только задачи свои видим по-разному. Вы считаете, что надо дать человеку пистолет и розу в руки, а он сам пускай решает, что с ними делать. Я же полагаю, что человеку сначала необходимо объяснить, что такое пистолет и роза, для чего они, а уже потом предложить — не угодно ли воспользоваться?

— Бога ради, не надо меня лечить, я сам кого угодно залечу! — рассердился Ювенальевич.

— Что вы, что вы! — всплеснул руками Болид. — И в мыслях не было. Надеюсь на вашу порядочность, господин Шепчук, и о нашем разговоре никто не узнает.

Георгий промолчал. Его так и подмывало послать этого хлыща куда подальше.

Манюня порхала, как бабочка. Точнее, порхала она, как бочка, но Пендель врал, что как бабочка. С тех пор, как Каракула, руководитель семинара изящной словесности при Смольном институте, признала, что Мария Куваева лучше всех оперирует русским литературным языком, Манька начала считать себя почти Ахматовой… ну или Гиппиус… Черубиной де Габриак на худой конец или Жорж Санд. Хотя нет, последняя писала на французском. Но тоже не слабо.

Как Пень ни пытал ее, что уж она такого написала в своем сочинении, Маня только довольно хехекала и ни в какую не желала признаваться. На этой почве молодые люди уже успели поссориться раз двадцать, не меньше, и столько же помириться.

— Везет тебе, — ныл Пендель. — В Амстердаме была, сейчас на такую клевую тусу попадешь. Оттопыришься…

— Но-но, без этих, пожалуйста, жаргонизмов, — пробухтела Манюня, пялясь на монитор, — я девушка скромная, носитель родного языка.

— Я тоже носитель, — в знак доказательства Пень показал свой длинный красный язык. — И у меня он не менее родной.

Потом подумал и уточнил:

— А ты какой носитель — магнитный или лазерный?

— Я-то? — Манюня, казалось, совершенно не следила за беседой. Я высококультурный носитель.

— Я про такую технологию еще не слышал.

— Темнота. Понаехали тут.