Ожидающий на перекрестках - Генри Олди

Я встаю. Придется нам самим посвящать Грольна. Вряд ли он согласится в дальнейшем работать на Варну, но ему теперь больше негде жить, кроме как в Доме – а непосвященного Дом отторгнет или, хуже того…

Я загнал Грольна в наливающийся холодным зеленым светом круг посреди нижнего зала и вместе с Эйнаром побрел на возвышение Предстоящих, куда вели четыре – нет, теперь уже две миниатюрные ступеньки.

Вообще-то Церемонию Выбора полагалось проводить торжественно, с ароматическими свечами в тройных шандалах, с мечущимися по залу призрачными тенями, когда все присутствующие облачены в тоги… Ерунда все это. Главное – выбор посвящаемого. Главное – его противостояние Дому, один на один, и никакие свечи не помогут, если…

– Слушай внимательно, неофит по имени Грольн, – голос мой звучал непривычно глухо и раскатисто, – слушай и не говори потом, что не слышал. Сейчас ты покинешь этот зал и пойдешь по Дому, Дому-на-Перекрестке – и Дом откроет тебе свою бесконечность и изменчивость. Верь Ему – Он действительно таков – и не верь Ему. Потому что, пока ты будешь идти, Дом будет идти в тебе, затуманивая мысли, лишая разума и растворяя тебя в Себе. Не поддавайся этому. Помни – ты должен найти комнату, единственную комнату во всем Доме, которая будет принадлежать тебе.

Как только ты отыщешь ее – Дом отпустит тебя и примет, как равного. Тогда ты вернешься сюда, в зал Нашедших. Мы будем ждать. Когда ты станешь своим, Дом пропустит тебя беспрепятственно.

– А как я узнаю, что эта комната – моя? – напряженный голос Гро зазвенел, грозя сорваться.

– Узнаешь. Если пройдешь через Дом. А теперь – иди!

И Гро вышел. В узорчатую белую – нет, теперь уже бледно-розовую дверь.

Вышел и не вернулся.

…Я никогда точно не знал, как течет время в Доме по отношению к окружающему миру (или мирам?), но когда за окнами стемнело, мы с Эйнаром забеспокоились.

– Что-то случилось, Сарт, – бросил Эйнар, вставая. Это не было предположение. Это была уверенность. – Пошли, мы должны отыскать парня.

И мы тоже вышли из зала Нашедших в бледно-розовую – нет, теперь уже пурпурную дверь, за которой много часов назад исчез Грольн Льняной Голос.

На пороге я обернулся и увидел: тройные бронзовые шандалы, горящие ароматические свечи и сброшенные тоги на наших пустых креслах…

Шутки шутишь, Дом, Дом-на-Перекрестке?

…Мы уже долго брели по привычным знакомо-незнакомым комнатам, коридорам и лестницам Дома и удивлялись, почему Дом все не выводит нас на Гро или хотя бы к его телу.

А потом совсем рядом послышались спотыкающиеся шаги, и я ринулся в боковой переход с криком «Грольн!», а Эйнар отстал… и когда я, никого не найдя, попытался вернуться, то понял, что остался один.

И услышал Голос.

Голос Дома.

Это было, как на Испытании – моем давнем Испытании – только гораздо страшнее, и я пошел прочь, а потом побежал, сжимая гудящую от Голоса голову руками – потому что знал, что лишь в одном месте я могу спастись от того, чего хочет от меня Дом… Я должен был успеть, добежать, дойти, доползти…

Человек идет по Дому. Невидимые сквозняки колышут занавеси вдоль стен, прозрачные языки тюля хлопают, извиваются, перекручиваются жгутами…

Человек бежит по Дому.

– Меня зовут Грольн! – кричит человек. – Меня зовут Грольн! Меня зовут…

– О-о-о!… – отзывается Дом, и множество имен – незнакомых, непроизнесенных – запутываются в занавесках и сползают вниз по стенам бесконечного коридора.

Поворот. Еще один. Человек бежит по Дому. Маленький человек.

«Меня зовут Грольн… Только меня так уже никто не зовет. Очень давно. И поэтому я зову себя сам. Я бегу по этому безвыходному Дому и зову себя: „Гро!… о-о-о…“ – и только эхо дробится сотнями отголосков, словно Дом дразнится чужими именами, которые гонятся за мной, которые хотят быть моими, которые…»

Человек бежит по Дому. Маленький человек. В развевающейся рубахе и с зачехленным леем на боку, с высохшими соломинками в волосах.

Бежит. Спотыкается. Падает.

«Я не хочу выбирать. Ты слышишь, Дом-на-Перекрестке? – я не хочу!… Не слышит. Молчит и меняется. Вон – был кирпич, а теперь – ковры какие-то… И я меняюсь вместе с ним. Я чувствую себя дорогой, дорогой с дурацким и дорогим именем „Грольн“, по которой идут люди, люди Дома – они идут по мне, они идут через меня, они ждут, когда я выберу себе имя одного из них, и забуду себя, и тоже стану человеком Дома; а я иду через Дом…»

Человек идет через Дом.

Поворот. И пустые доспехи на подставке у стены.

Человек оглядывается. Ни одна занавеска не полощется на стенах. Ковры, ковры, ковры… Тяжелые, двухслойные ковры в бордовых тонах, и никакому сквозняку не сдвинуть с места их пыльную тяжесть.

Человек стоит у пустых доспехов. Человек трогает шлем с узким гребнем, привстав на цыпочки и по-детски шевеля припухшими губами. Он – подросток, этот человек…

«Я. Я – подросток. Идущий по коридорам, бегущий по коридорам, стоящий в коридоре… Но если я расслаблюсь – вот я уже мужчина, бородатый мужчина, безбородый мужчина, маленькая женщина, еще одна женщина, очень красивая… Люди Дома. И их имена волочатся за мной шлейфом, мне больно их отдирать; я – подросток, я – Грольн, а они все кричат на меня, и Дом кричит, кричит, кричит…»

– Выбери!…

Человек идет по Дому. Останавливается. Смотрит в зеркало. И лицо человека не отражается в зеркале. Словно у человека нет лица. Или Дому не нравится это лицо.

В зеркале отражается Дом. Переходы, комнаты, залы, двери, лестницы…

Человек и Дом смотрят друг на друга. Через стекло с блестящей, холодной амальгамой.

Дом-на-Перекрестке.

Человек-на-Перекрестке.

– Чего ты хочешь? – тихо спрашивает человек, моргая и стряхивая слезу, повисшую на реснице. Капля срывается и беззвучно падает на пол.

В зеркале появляется лицо. Чужое лицо. Взрослое. С крупными, резкими чертами. Со складками у рта.

Человек не убегает. Человек примеряет чужое лицо.

Лицо хмурится, собирая многочисленные морщины в напряженную маску, словно тот, в зеркале, что-то вспоминает.

Человек примеряет чужую память.

Лицо в зеркале одними губами произносит имя.

Человек примеряет чужое имя.

Имя. Махиша. Предстоятель Инара-Громовержца.

Человек вглядывается в чужое прошлое. Примеряя предложенную жизнь.

МАХИША-ПРЕДСТОЯЩИЙ

…В мир приходим мы нагими и беспомощными, и, уходя,

ничего не уносим с собой. Можно жить Предстоятелем, но

умереть Предстоятелем – нельзя. Последнее право и

последний долг Предстоящих – право выбора смертного часа и

долг передачи дара своего тому, кто идет следом. И пусть