Мир уршада - Виталий Сертаков

Продавец улыбок показался Рахмани вполне осязаемым. Крытая цветастыми лоскутными одеялами арба накренилась между двух ледяных стен, ее высокие деревянные колеса облизывала поземка. Возле границы Сырого барьера льды сжались гармошкой, колоссальное давление выталкивало их вверх, создавая подобие бесконечных гребенок для вычесывания великанской шерсти. В одной их таких щелей между «зубцами гребенки» и пряталась арба. Ничего нелепее яркой восточной повозки вблизи полюса, среди синих торосов, вообразить было нельзя. Однако Саади привык к нелепостям Тьмы. Он свистнул собакам и повернул сани.

Очень скоро, по поведению хаски, стало ясно, что продавец улыбок настоящий. Или совсем как настоящий. От него пахло. Коричневый высохший человек, в полосатом халате до пят, в засаленной куфии, непринужденно раскачивался на высоком борту арбы, и дерево монотонно поскрипывало в такт его движениям. Стукались друг о друга бесчисленные костяные и деревянные фигурки, подвешенные на веревках, вьюга свистела в пустых глазницах верблюжьих и крокодиловых черепов.

— Не заговаривай с ним, высокий дом, — умоляюще прошептал Ванг-Ванг. — Это может быть один из бесов Тьмы, он заманит нас и лишит памяти…

— Прохладной воды тебе, — Рахмани соскочил с саней и учтиво поклонился призраку. Затем повторил традиционное приветствие пустыни на четырех известных ему диалектах Горного Хибра. Как и следовало ожидать, коричневый человек не ответил.

Позади заливались тревожным лаем собаки, тяжело дышал встревоженный Ванг-Ванг, не имевший представления, что предпринять, если на хозяина нападут.

— Наверное, ты мог бы продать мне улыбку, — вежливо предположил Саади, стараясь не замечать, как верхушки торосов покрываются самым первым тончайшим слоем розового светящегося налета. Очень плохой признак, когда в безлунный цикл становится светло. Если розовый свет окутывает владения Вечной Тьмы, следует ждать любых превращений. Это значит, что Зеленая улыбка трется боками с невидимой четвертой твердью, и все известные людям законы не действуют. Небо и земля могут поменяться местами, можно вернуться назад и оказаться среди своих прадедов, или вовсе угодить в мир необитаемых фиордов. Можно потерять обычное зрение, зато начать видеть то, что живет в головах других людей. А можно вообще потерять тело и переселиться в тело своего врага, такое тоже случалось…

— Высокий дом, льды светятся, — на языке семьи пробормотал Ванг-Ванг. — Нам надо торопиться…

— Ты мог бы мне продать улыбку, а я бы почел за великую честь ее приобрести, — Рахмани снова поклонился призраку, стараясь не замечать колючий пронизывающий холод. Ванг-Ванг был прав — следовало немедленно бежать, как можно скорее спешить к одному из устойчивых плато, но беседу с коричневым пустынником тоже нельзя было прервать.

Сморщенный человек снова не ответил, но поглядел на Саади более внимательно. Издалека казалось, что в его глазах не было зрачков, они походили на капли кипящей смолы. Нижняя половина лица продавца была закутана концом куфии. Призрачный кочевник не произнес ни звука, но указал морщинистым пальцем на письмена, вырезанные ножом на борту арбы.

«Великое смирение да объемлет великую силу», — разобрал Рахмани слова одной из сунн, принадлежащих перу древних суфиев. Он узнал этот слог, несмотря на то, что учителя говорили с ним на другом, современном языке. Смирение объемлет силу, владеющий мощью улыбки не смеет ее обернуть против людей по прихоти своей…

— Я знаю, что твою улыбку нельзя купить за деньги, но я буду рад предложить мое усердие и помощь…

На родине Рахмани стригущие смерчи не водились. Зато в Горном Хибре водились упыри и кольчужные аспиды, а весной из пустыни дули дикие песочные ветра, приносившие уныние и страх. Иногда вместе с суховеями в дремотных городках откуда ни возьмись возникали арбы, крытые разноцветными тканями, увешанные амулетами из черного дерева и костей ящериц. Они замирали на площадях у колодцев, и, пока непрошеные гости не покидали город, жители старательно обходили площади и старались брать воду в других местах. Коричневые люди, всегда живущие в своих передвижных домах-повозках, скрывали лица и откидывали тряпки лишь, когда улыбались. Наверное, поэтому их назвали продавцами улыбок.

Впрочем, улыбались они крайне редко.

Маленький Рахмани с детства усвоил, что купить единственный товар продавца улыбок крайне непросто. Его отцу удалось однажды приобрести улыбку, причем он не платил деньгами. Это случилось, когда в Джелильбаде зарезали Хасана, отца нынешнего султана Омара. Репрессии в первую очередь ударили по кочевникам, а затем — по детям Авесты, к которым принадлежала и семья Рахмани. Кочевников и иноверцев стали преследовать по всей стране, поскольку прошел слух, что именно они организовали заговор. Юный султан Омар платил доносчикам и провокаторам солидное жалованье, те «раскрывали» заговоры повсюду, а старики в ужасе заговорили о том, что оазисы Бухрума, тысячелетние обители мира, обагрились кровью.

Той весной вместе с убийственными раскаленными ветрами в городке появились и повозки продавцов улыбок. Не было в государстве людей более мирных и безобидных, но и на них подняли руку. И тогда отец Рахмани вместе с горсткой сынов Авесты встал на их защиту. Две дюжины отважных мужчин с саблями и аркебузами сдерживали толпу, пока кочевники поили детей и скотину. Жители золотых барханов успели раствориться в зное, никто не пострадал. Семью Саади уважали далеко за пределами султаната, за огнепоклонников вступился даже верховный визирь, а затем разгорелась война с соседним эмиратом, и про «измену» забыли…

Спасенный от расправы продавец улыбок вернулся в дом Саади ближе к осени. Цветастая арба с торчащими оглоблями без быков или лошадей точно так же материализовалась посреди двора, как и нынче, во льдах Вечной Тьмы. Продавец не вошел в дом, он ждал хозяина снаружи и не отвечал на вопросы. Откинул с лица платок и улыбнулся старшему Саади. Кочевник оказался мужчиной неопределенного возраста, его щеки были, словно темный папирус, а губы выцвели, как выцветают паруса под солнцем в соленых морях. Отец Рахмани больше ничего не запомнил, встреча длилась лишь несколько песчинок, но с того дня он навсегда закрыл платком нижнюю часть лица.

С того дня Рахмани больше не видел улыбки отца. Ничего не изменилось в поместье до глубокой осени, а потом случилось так, что на караван старшего Саади напали разбойники. Они непременно перебили бы охрану и купцов, но отец Рахмани велел своим людям закрыть глаза, а сам повернулся к своре разбойников и откинул платок.

Стало очень тихо, а потом с пальм упали несколько мертвых птиц. Рахмани, сидевший на дромадере позади, не выдержал, приоткрыл левый глаз и увидел затылок отца. Плотные смоляные завитки словно припорошило алебастровой пылью. Старший Саади наполовину поседел за пару песчинок. Рахмани не позволили взглянуть на то, во что превратились разбойники. Караван был спасен и пошел дальше, а отец снова закутал нижнюю часть лица.