Степан Разин. Книга вторая - Степан Злобин

Неудача с ногайцами разозлила Степана. Она угрожала тем, что дней через десять войско могло остаться без мяса. Хлеб Степан рассчитывал взять из царицынских царских житниц и из волжских весенних караванов. Но лошади были также нужны, чтобы идти в верховья навстречу Лопатину со стрельцами. Пешая крестьянская масса могла замедлить движение по Волге или отстать. Идти вразбивку тоже было нельзя. Надо было держать все войско в одном кулаке, не давая ему рассыпаться на маленькие, подобные разбойничьим, ватажки.

Степан отправился сам к Василию Усу.

— Лавреич, надобно наскоро мне отлучиться. Возьми уж, прошу, всех моих казаков под свою атаманскую руку, чтоб город в осаде держать покуда — никто бы не вышел с вестью ни вниз, ни вверх, — обратился к нему Разин.

— Да станут ли слушать меня твои казаки? — с сомненьем спросил Ус. — Али нет у тебя своих есаулов!

— Раз я указал, что ты вместо меня остался, то как им не слушать! Ведь бывает — и головы напрочь секу… Уж ты потрудись, атаманствуй покуда.

И, не дождавшись согласия Уса, Степан Тимофеевич оставил его струг, вскочил на седло и, прихватив еще сотен пять конных, кинулся в степь за едисанскими ногайцами.

День шел ленивый и жаркий. Многотысячный табор вокруг Царицына дымился кострами. Многие заезжали по Волге с сетями, варили уху в больших войсковых котлах, те в камышах били из ружей и луков селезней и гусей. Осада велась сама собою.

Ус лежал на прибрежном песке нагишом, подставляя солнцу свое изъязвленное тело.

«И черт нас несет на низовья! — раздумывал он. — Прельстил меня Стенька, собака. От народа уходим! Нам бы к народу ближе, на чернозем, а мы в пески, в соль! Вот кабы лето всегда, да солнышко грело бы, да ходить, как в раю, в чем мать родила, то стал бы я здрав… А так-то страшусь — не сдюжу, помру… Не отдал бы я атаманство Степану. Ходил бы он у меня в есаулах… Уж я бы его подмял!.. А ныне придется мне уступить… Ох, чую, придется!.. Иду как на поводу… Сила в нем молодая. Как старого жеребца, меня взял под уздцы да повел».

В сумерках из царицынских стен вышли несколько горожан. Наумов злился на Разина, что, отъехав из табора, он оставил Усу свое атаманство. «Мужику в есаулы отдал ближних своих товарищей и природных донцов!» — ворчал он про себя.

— Идите к Василию Лавреичу Усу. Батьке ныне досуга нет. Василий нуждишки ваши послушает, — сказал он царицынцам.

«Посмотрим, как ты, мужик, с атаманской справой поладишь!» — подумал он про себя.

Посадские из Царицына поклонились Усу.

— Василий Лавреич, молим тебя: вели выходить нам из стен, воду брать да пускать скотину в луга. Сам ведаешь — вешнее время и корму в стенах никто для весны не припас! — сказали царицынцы.

— Я вам на ворота замков не вешал. Ваш воевода сам запер город. Его и просите, а мы не помеха. Ходите, куда схотите, — спокойно ответил Ус.

— Воевода ить вас страшится: а ну, мол, город станете брать взятьем! А наше-то добро пропадает: мы так всю скотину голодом поморим!

— А вам что воеводу слушать! Сбили замок с ворот, да и полно! — ответил Ус. — А надо нам город взять — мы и так возьмем, замков-то жалеть не станем!

«А не худо мужик рассудил — и Степану Тимофеичу впору!» — про себя одобрил Наумов, уже готовый в душе помириться с Василием.

Перед вечерней зорькой воевода Тургенев выходил на городские стены, глядел на осадное войско, а после объезда стен призвал к себе протопопа и указал отслужить у себя на дому молебен.

Царицынский стрелецкий голова обошел по стенам стрельцов, уговаривая их помнить крестное целование и не поддаваться воровским затеям, но стрельцы опускали глаза и молчали.

— Не ждать нам добра от стрельцов, а пуще того — от посадских, — сказал после этого голова, возвратясь к воеводе.

Ночью царицынцы скопом пришли к воротам, повязали воротников и сами сбили запоры с ворот, а когда рассвело, погнали скотину на пастбище за город и целыми вереницами стали ходить за водою на Волгу. Иные из них шли даже не потому, что им нужно было воды, а чтобы ближе взглянуть на людей, стоявших осадой.

— Вы нас не страшитесь: мы худа вам не хотим, мы лишь боярам недруги! — кричали им казаки.

Первыми поверили оборванные босоногие ребятишки царицынской бедноты. Они прибежали на берег просить у разинцев хлеба. Казаки их угощали похлебкой, лепешками, салом.

— Эй, девки, девки, девицы! Идите к нам женихов выбирать: на всякий нрав — гладки и шадроваты, кудрявы и конопаты! — шутливо кричали казаки девушкам с ведрами на коромыслах.

Никто не лез в город, хотя ворота были отворены. Городские воротники без замков на воротах стояли по своим местам в карауле. Осадное войско держалось под стенами, и было непонятно, зачем оно пришло сюда, чего хотят казаки и чего дожидаются возле города.

— Ну, Василий Лавреич, славно ты их подзадорил на воеводу. Сами сбили запоры. Теперь и без бою — в стены! Велишь, что ль? — спросил Наумов, придя к Василию.

— Я их к тому не задорил. Не надобен им замок, сколотили — их дело. А нам на кой леший город!..

— Да тьфу мне! На кой он мне черт!.. Батька любит владать городами. Воротится из похода — ему бить челом…

— Воротится, то и рассудит. Схочет взять — пусть берет, — возразил Василий.

«С норовом конь! — подумал Наумов. — В открыты ворота не хочет идти!.. Не казацкое дело: стоит у стен, а в стены не лезет!..»

Перед вечером дня через два, когда городское стадо гнали назад в стены и берег Волги оглашался мычаньем коров, когда окрашенные красным отблеском зорних облаков царицынские башни, отражавшиеся в трепетной ряби темнеющего течения Волги, начали подергиваться свинцовым налетом сумерек, несколько человек стрельцов и посадских вышли из города и спустились в казачий стан. Они принесли с собою вина, угощали казаков. Запорожцы рассказывали им, как вся Украина разом повстала под единой рукою Богдана Хмельницкого.

— Ваш донский Стенько не плоше Богдана нашего. Такий атаман всем волю здобуде, — уверял царицынских горожан и стрельцов атаман Хома Ерик.

В это время примчался из степи Степан Тимофеевич. Он осадил своего коня у костра и лихо спрянул с седла.

— Андрий, бисов сын, ты горилку пьешь! А где ж моя чарка?! — воскликнул он, обратясь к Бобе, и по голосу было слышно, что он с победой и с хорошей добычей.

— Як поладил с мурзою, Стенько? — спросил Боба.

— Шесть тысяч забрал полоняников, три тысячи лошадей да овец тысяч тридцать, — с похвальбой сказал Разин. — Едисанский мурза дурак: не хотел торговать. В полон и его захватил. В полону он признался, что ему астраханские воеводы с нами торг вести не велели. Мол, Стенька богатых шарпает, что русских бояр, что татарских мурз — ему все едино! А я ему: «Был бы ты, мурза, не болван — и за все бы сполна я тебе заплатил, а ныне улусы твои погромил, жигитов твоих ясырем забрал, коней и овец отгоню отгоном и тебя самого в колодках гребцом посажу на моем атаманском струге». Заплакал… Куды ему, толстопузому, во гребцах!.. Пустил я его к чертям, а татарам его объявил: мол, были бы вы с деньгами, да ваш мурза не схотел подобру… Ну, тут они его и засекли камчами[7]… Палачам лихим впору, как били, аж жалко пузастого дьявола стало… Ну, туды ему и дорога… Народ распалился…

Разин внезапно громко захохотал.

— А вам, царицынски люди, наука!.. — добавил он поучающе. И вдруг вскинулся: — Ну, где, где винцо-то? Кто чарку-то мне поднесет?!

— Все выпили, батька! — виновато сказал один из стрельцов. — Да у нас сколько хочешь вина. Ты не бойся, иди с нами в город.

— Ай, страшусь! А вдруг воевода ваш осерчает! — воскликнул Разин. — Эй, Боба! Эй, Тимофеев, Ерик, Шпынь! Кто еще с нами? Айда в Царицын, в кабак!

— Бесстрашный ты, батька! А вдруг воевода измену какую затеет! Тебе в малых людях в город ходить не стать! — зашумели вокруг казаки.

— Гей, черная борода! Беги к вашему воеводе, скажи: Степан Разин в кабак пришел пить, а ему-де велел сидеть дома, — обратился Разин к одному из царицынских стрельцов. — Айда, братове! — позвал он казаков и весело впереди всех зашагал к воротам.

Гурьба казаков и царицынцев пошла за ним в город.

Толпа царицынских горожан в тот же час набежала в кабак, куда вошел Разин с товарищами. Со всех сторон раздавались здравицы атаману, веселые выкрики. Не смея расспрашивать ни о чем самого атамана, царицынцы обращались к его казакам:

— Пошто вы стоите у стен, город в осаде держите, а к нам не идете? Замка на воротах ведь нет!

— Мы силой к вам не хотим. Может, не любо вам казаков принимать! — ответил Степан, усмехнувшись так, что никто не понял — смеется он или говорит от сердца.

— Да что ты, батька, мы рады всегда! Коли надобен город, иди!

— Слышно, ждет воевода с верхов и с низовьев подмогу. Тебе бы в городе было крепче сидеть от бояр!

— Отколь же вперед ждут подмогу? — спросил Разин. — А ну-ка, бегите кто к воеводе, зовите: мол, Стенька велит приходить к нему наскоре, без проволочки!