Человек из-за Полярного круга - Леонид Кокоулин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Логинов и сам уж догадался, лупят бетонщики кувалдами по затвору, а что толку, если зев не раскрывается. Лупи не лупи.
— В общем, Михаил, забирай бадью или вези сюда своих монтажников. Ты мне отвечаешь за бетон, чтобы бадья работала… А вы слушайте командира, — показал Бакенщиков на Логинова.
Логинов тут же зацепил на фаркопф КрАЗу бадью, а сам — в кабину и велел ехать на монтажную площадку.
— Братцы, калым, — крикнул он парням. — Кто тут у нас медвежатник? Кто откроет замок, тому редиски пучок.
— Покажи, Миха.
Михаил вытащил из-за пазухи тощенький пучок и потряс им.
— Сделаем, — оживились монтажники. Разрезали сваркой тяги затвора, открыли затвор и приварили ограничитель.
Глава восьмая
Вместо ответа Валя приехала в Заполярный. Михаил пришел на обед в общежитие, и Валя встретила его на крыльце с чемоданчиком в руках.
— Хоть бы телеграмму… — растерялся Логинов. — Ну, молодец, ну, путешественница. Ну, куда же мы с тобой… Давай вначале кашу есть, — принимая чемодан у Вали, суетился Михаил. — А вот и Григорий Григорьевич.
Шавров придержал дверь, чтобы не бухнула.
— С хозяйкой тебя? Так, что ли, Михаил?
— Моя Валя.
Шавров поздоровался с Валей, спросил, как доехала. Вынул из кармана ключи и подал Михаилу.
— Вот от вашей комнаты…
— Так сразу? — еще больше удивился и стушевался Михаил.
— Не морозь девушку, веди в дом, Михаил Вячеславович, Комсомольская, пятнадцать, комната семь.
Михаил хорошо знал этот дом. Кран там устанавливал. Его еще на прошлой неделе заселили.
Логинов припомнил, что в этом доме выделили комнату старшему прорабу Шаврову, вроде он заявление подавал.
— А вы, Григорий Григорьевич?
— Не морозь человека. Это, Михаил, на тебя не похоже, — заулыбался Шавров, — давай, давай, — и подтолкнул Михаила, а сам пошел мимо барака, к старой палатке.
Весть о женитьбе Михаила Логинова быстро облетела Заполярный. Трещал в магазине прилавок. Ганька Вязников узнал от Проньки Ушакова, когда тот переходил ему дорогу с ведром. Ганька притормозил свой вездеход, выскочил из кабины и хотел уже завернуть Ушакова.
— Тихо, прольешь, — показал ведро Пронька. — Живая, Мишке на свадьбу подарок.
— Опять речку выпили?
— Насосную ночью порвало морозом…
Ганька отпустил Ушакова и развернул вездеход.
Около недостроенного дома толпился народ, казалось, весь Заполярный пришел в движение. Ганька протиснулся в забитый до отказа коридор. За ним толкались парни.
— Пропустите, граждане, мать-одиночку с ребенком. — Ганька на руках нес чурку. — Потеснись, братва, где вино, где жратва, где хмельные наши молодые?
Михаил увидел Ганьку Вязникова, наклонился, шепнул Вале:
— Кореш мой с ЛЭП прикатил.
Ганька пробрался к Михаилу, сунул ему в руки лиственничный комель.
— Первый сорт, голимое смолье, Миха. На растопку лучше керосину…
Михаил принял у Ганьки чурбак, заподкидывал его, как малыша.
— А где же невеста? — Ганька был на полторы головы выше Логинова, с черными глазами. От него так и веяло необузданной силой, недюжинным здоровьем.
— Вот и Валя моя, — представил Михаил.
С русой косой, голубыми большими глазами, разрумянившаяся около печки, Валя была так мила, что Ганька отступил, но тут же округлил глаза и сразу вобрал всю невесту без остатка к себе в шубу и начал целовать.
— Ну, ну, можно, но только не так, — вступился за невесту жених и стал оттаскивать долговязого Ганьку.
Ганька, придерживая Валю, обернулся к Логинову:
— Ты где такую шанежку, а?
— Стреляться будем.
— Брезгуешь? — сверкнул белыми, как фарфоровая подкова, зубами Ганька и опять принялся целовать невесту. У Вали не было сил справиться, отстранить от себя этого медведя.
— Ну, будет же, — шумели парни. — Нам оставь…
Ганька выпустил Валю.
— Теперь, Миха, не будешь обижаться, буду заезжать часто: как в Заполярный, так и к тебе. — Стягивая шубу, Ганька глянул на своих парней. — Гулять так гулять, мужики. Режь последний огурец, — он кинул через головы ключи от вездехода. — Вези, Саша, бочку вина…
На кухне пыхтели малиновыми боками две железные печки-бочки. Мелькали сковородки с блинами. Колька Пензев был «разводящим», черпал эмалированным ковшом из оцинкованной ванны «гамыру» и подавал гостям. Он работал в две руки. Очередь двигалась вдоль коридора. Он подавал черпак «гамыры» в одну руку, в другую — блин. Опрокинул, хошь пой, хошь проходи дальше в комнаты — пляши. Недобрал — ступай в хвост.
Ганька увидел Женю Светлякову, которая орудовала сковородками.
— Слушай, невестка, ну что ты как на поминках, блинами? Посерьезней ничего нет?
Раскрасневшаяся Женя только улыбнулась Ганьке:
— Как же, как же, зятек, — она выворотила из кастрюли кус мяса, подала Ганьке на деревянной крышке от бачка. — Угощайся, Ганя. Не обожгись, горячее…
Пензеву помогал Пронька Ушаков. Он рубил топором «гамыру» и куски бросал в ванну, в кастрюли, которые стояли на печке. В «гамыру» Ушаков добавлял спирт из канистры, размешивал доской эту смесь, пробуя из ложки на крепость. Дегустировал и Пензев большой деревянной ложкой и был уже изрядно навеселе.
— Едри ее в карусель — подходи, честной народ, меня пляска берет. Женька, умру холостым. — Но, увидев, что Ушаков увивается около Жени, заорал во все горло. — Брось, Дошлый, не совращай мне сеструху…
Ганька был уже без пиджака. Налаживался пойти вприсядку, да развернуться негде было.
— Выручай, невестка, — призвал он Женю.
Женя была когда-то женой младшего Ганькиного брата Сашки. Да дело у них не сложилось. Женя с шестнадцати лет по стройкам. Они и познакомились с Сашкой на стройке, и поженились там же. Жили хорошо. Но ребятишек у них не было, а Сашка спал и видел сына. Женя слетала на материк, проверилась у докторов. Сказали, что от простуды или надсады детей у нее теперь не будет. Вернулась она с материка и отпустила Сашку. Поначалу он брыкался, не хотел уходить, а когда познакомился с Верой-секретаршей, ушел. А Женя все так же обстирывала, обшивала мужиков, готовила. Ребята любят ее. Кое-кто поначалу пробовал к ней «подкатываться», она пожаловалась Ганьке. С тех пор на Женю никто не покушался. Она уехала в отпуск, но через полгода вернулась. Ребята обрадовались.
— Никуда больше не поеду.
— Ну и правильно. Ты тут всех нужнее, — разулыбался Ушаков.
Время двигалось к полуночи, а свадьба все разгоралась, народ прибывал и прибывал. Жгли на улице костры и тоже плясали. Гулял весь Заполярный. Второй куль муки извели на блины, в бачке на улице варили мясо, вытаскивали его, кусками накладывали на фанерную крышку от ящика и волокли в дом. Пронька Ушаков уже ломал вприсядку.
— Тра-та, тра-та-та, вышла кошка за кота.
Глава девятая
Утром в бригаде многие кряхтели, брались за голову. Съели сани льда, выпили бочку снеговой воды и все прикладывались к ведру. Выскочит кто из будки, постучит, постучит молотком и — в будку, припадет к воде…
Перед самым обедом в, обогревалку влетел Первухин и, не стряхнув с унтов снег, с порога бухнул:
— Уезжаю я, мужики. Баба на материке замуж вышла, дочка там. Похоже, мужики, что не возвернусь, так что не поминайте лихом. — Громоздкий, сутулый, скупой на слова, Афанасий Кириллович Первухин стал суетливо прощаться с монтажниками.
— Назначьте вместо меня кого сами считаете. А я полетел. — И, уже держась за скобку, обернулся: — По мне, так можно Михаила Логинова ставить, — и провалился в дверь.
И пока слышался скрип снега под шагами бригадира, парни молчали. Все так неожиданно. Первухина они уважали, жалели его, немолодого и такого неустроенного.
— Теперь уж не мальчик, а муж, Михаил. Быть ему бригадиром, — прервал молчание Пензев.
Позвали Шаврова. Григорий Григорьевич сел с краю на лавку, снял шапку, в черных его волосах словно метель закрутила, навертела снежных завитков. Черное, побитое оспой лицо было спокойно, а под хищным носом иссиня-черные губы, казалось, застыли в усмешке. Глаза Шаврова, как всегда, были спокойные и тихие. Много лет он работал и жил на северных стройках. Жил всегда в палатке, даже не имел своей собственной ложки и питался в «котле» или в столовой.
Пензев, по своему обыкновению, протиснулся на круг, на середину будки. Он считал, что оратора должны все видеть.
— А что, Логинов подходит: и мастеровой, и другую возьмите деталь — не взбалмошный, все у него по уму. Так я говорю, дядя Коля?
— То, что парень с мозгой, — это верно, — поддержал Спиридонов. — И характер имеет, а это о многом говорит. Хотите Михаила Логинова — пусть будет Логинов. — Григорий Григорьевич еще послушал, потом встал и ушел.